— Давай мигалку, мы тут товарищем Бодровым и так долго провозились.
В слове «товарищ» не было никакого официоза. Скорее было похоже на приятельскую симпатию. Это звучало, как если бы кто-то из моих друзей назвал меня «господином Бодровым» во времени откуда я прибыл.
Скорая завелась и завыла какой-то особой необычной сиреной, похожей больше на протяжное звучание клавишного электрического синтезатора. Я пытался разглядеть новую окружающую действительность сквозь лобовое стекло, потому что боковые окна были бело-матовыми и через них ничего не было видно.
— Максим, ложись, давай. Тебе нельзя сидеть.
Я, все еще удивляясь, смотрел вперед и видел, как мы выезжаем из парка на дорогу со старыми фонарями с большими лампами накаливания, дающими желтоватый свет.
Мне пришлось подчиниться требованиям доктора и прилечь. Сначала я разглядывал салон и оборудование кареты Скорой Помощи. Но не найдя ничего интересного для себя, я стал вспоминать увиденное, пытаясь сравнить с прошлым временем откуда я прибыл.
В глаза бросался контраст во всём. Люди имели другой взгляд и мимику. Они словно были членами одной большой семьи, к которой я пока еще не принадлежу. Мне было сложно объяснить самому себе в чём была разница.
Ни грамма индивидуализма, что ли, столь разобщившего жителей России в моем времени. Люди были еще не испорчены печатью потребительства.
Даже милиционер, чувствовавший себя хозяином жизни, был каким-то своим, домашним, вызывающим абсолютное доверие в глазах людей. Хотя я был уверен, что они абсолютно не знакомы с ним. Он был таким… Я подобрал слово — человечным.
По мнению большинства зевак, он был не способен сделать что-нибудь плохое, даже если бы очень захотел.
Мне подумалось о том, что мог ли я посчитать родным первого встречного полицейского, там, в моем времени? Членом своей семьи? У меня не было ответа на этот вопрос. Может бы и смог, но далеко не каждого, и не при любых обстоятельствах.
Чувствовал я себя хорошо, не ощущая никаких последствий от ран или травм. Скорая сюдя по всему, прибыла и забрала вовремя. Подъехавшая к месту происшествия милиция не отправила меня в каталажку. Хотя, наверное, сержант Осин имел на это все полномочия и мог бы сделать это после драки.
В этой жизни я был приятным молодым человеком, которых ходит с красотками в кино.
Слишком хорошо все складывалось, поэтому мне нужно было убедиться в том, что все это не сон.
Я вспомнил название марки микроавтобуса, в котором меня везли в больницу — «рафик». Если всё ещё существовал латвийский автопром, то еще наверняка работали «вэфовские» приемники, магнитофоны и проигрыватели. Только недавно люди в СССР начали массово покупать цветные телевизоры.
Рация зашипела, и диспетчер сообщила, что экипаж ждут на Солнечной улице, как можно скорее. У мужчины сорока пяти лет признаки инфаркта.
Я хотел спросить про отдельный экипаж с кардиологическим реанимобилем, но решил промолчать. Может и не было в то время никаких инфарктных Скорых.
Через несколько минут мы въехали на территорию больницы и подкатили по петлеобразной эстакаде к приемному отделению.
Семиэтажное больничное здание было отделано бежевым камнем и выглядело очень прилично. Такое ощущение, что его построили совсем недавно и только вчера успели заселить.
— Сам дойдешь? Каталку долго ждать, — спросил меня доктор. Я утвердительно кивнул в ответ.
Чувствовал себя я нормально, поэтому не стал строить из себя больного.
В мои планы не особо входило лежать в больнице. Я надеялся на то, что Николаевич с молодым врачом быстро заполнят бумаги, сдадут меня в больницу и укатят на следующий вызов. Они должны были поторапливаться на вызов к больному с инфарктом.
Я посижу в очереди в приемном, ведь обычно процедура оформления затягивается на несколько часов. А потом, когда увижу, что скорая уехала, а потом свалю, сказав, что отлично себя чувствую.
Но все мои расчеты пошли прахом, потому что я увидел молодую красивую девушку, одетую в белый халат
— Натали, привет. Принимай раненого бойца, — доктор Смирнов широко улыбался.
— Кому Натали, а кому и Наталья Филипповна, — строго ответила девушка, — что у него? С виду руки-ноги целы.
— Ой, ой, ой. Уже и однокурсника не признаешь? — он протянул ей бумаги.
— Петр Сергеевич, признаю, конечно, но не люблю на работе фамильярности.
— Сотрясение у него.
Ого! Да она с кремнем в характере!
Доктор скорой продолжал улыбаться и протянул ей папку с моими данными.
Она приняла бумаги и обратилась ко мне. Ее взгляд смягчился.
— Как себя чувствуешь? Что случилось?
Я пожал плечами в ответ на ее вопрос. Потом подумав, сказал
— Норм.
— Что значит норм? Тебе что, лень слова до конца выговаривать? — задумчиво сказала доктор приемного отделения, ее интересовали детали моей истории болезни.
Я спохватился. Здесь нельзя использовать лексикон из будущего. Это могло меня выдать с потрохами и навлечь неприятности. Ладно ещё доктора на сотрясение спишут.
А вот попадись какой-нибудь внештатный агент советской спецслужбы под названием КГБ, сразу заподозрит в связях с Западом. Иди потом доказывай, что ты не верблюд.
— Нормально, — поправился я и указал жестом на свое горло.
— В горле запершило?
Я кивнул.
— Ну тогда понятно
Наталья расписалась в журнале учета пациентов.
— Ну пойдем, — она положила мне руку на лопатку и слегка надавив, указала направление к алюминиевым дверям. Над ними висела белая матовая световая вывеска из стекла с красной надписью: «Приемное Отделение».
Ее прикосновение было настолько неожиданным, что я ощутил будто в этом месте меня обдало горячим утюгом. От солнечного сплетения во все стороны разошлись волны адреналина.
«Ну ты и чувствительный, Макс Бодров», — подумал я о бывшем хозяине этого тела. Неужели к тебе раньше никогда не прикасались девушки?
Наталья Филипповна попрощалась с доктором Смирновым и Николаичем.
— А я, вот, с тобой не прощаюсь, — весело ответил доктор скорой помощи, — ты же знаешь, я может еще таких парочку тебе привезу, — он кивнул в мою сторону.
— Это вряд ли. У меня через полчаса смена кончается, — ответила Наталья и посмотрела на свои часы
Меня покоробило слово «таких». «Каких таких? Что ты обо мне знаешь? Ты даже не смог разобраться, есть ли у меня сотрясение мозга или нет.»
Я хотел ему пояснить за «таких», но не стал. Это сейчас было не разумно. Доктор просто выпендривался перед красивой девушкой.
— Давай, Бодров. Выздоравливай, — обратился ко мне доктор, садясь на пассажирское место и захлопывая дверь. Передние окна в микроавтобусе были опущены.
Я посмотрел ему в глаза и ответил:
— Спасибо, — доктор. А после короткой паузы добавил, — Даст Бог — свидимся ещё.
Он сощурил веки, выдержал мой взгляд, покачал головой как лев, машущий гривой.
— Бога нет. Странный ты парень, Максим Бодров.
Так. Видимо, и про Бога тоже нельзя. Даже просто так.
Николаич повернул ключ зажигания, характерно зажужжало реле стартера. Слегка потужившись, взревел двигатель. Я узнал его рык — так заводились и звучали старые «Волги». Теперь очень редкие авто в моем времени, в будущем.
Наталья помахала отъезжающим ручкой. У нее были изящные тонкие кисти, отчего она смотрелась хрупкой.
Подойдя к двери, я потянул за ручку пропустил ее вперед.
— О, оказывается, вы джентльмен, молодой человек — поиронизировала с приятной улыбкой надо мной доктор, но не стала отказываться от моего жеста и прошла первая в дверной проем. В приемном было совершенно пусто.
Я невольно взглянул на ее ягодицы. Замечательной чудо природы, да и только. Из тонкой талии росла круглая попа-персиком.
Она плавно переходила в стройные загорелые женские ноги, обутые в белоснежные тряпочные кеды без шнурков.
Бывает такое строение кожи, когда у девушки приятно разглядывать естественные линии проступающих мышц. Доктор, сопровождавшая меня, имела именно такую кожу.
