— Смотри, глаза не сломай, — с ее лица не сходила улыбка. Не понятно, от чего у нее было прекрасное настроение. То ли от моего внимания, то ли от того, что скоро должна закончится смена, а может быть у нее просто был легкий характер.
Хотя про характер — это вряд ли. Она довольно жестко поговорила с доктором Смирновым, который распушил хвост.
Интуиция подсказывала мне, что между ними, что-то было, но доктор подвел ее, и, теперь она морозила его — держала на дистанции.
Впрочем, моя интуиция могла меня обманывать.
— Уже.
— Что уже?
— Уже сломал, — сказал я и улыбнулся ей в ответ.
Мы зашли с ней в процедурный кабинет.
— Значит придется лечить и сотрясение мозга, и поломанные глаза.
— Мне кажется, что я, увидев вашу красоту, доктор, уже почти выздоровел. Интуиция подсказывает, мне что если вы просто согласитесь пойти со мной на свидание, то мне никакого лечения не потребуется. Все снимет, как рукой.
— А моя интуиция подсказывает, что ты еще несовершеннолетний. И к тому же очень наглый, — ее тон оставался веселым, она заглянула в карточку — снимай футболку.
— Зачем? — в душе мелькнула надежда. Нет ну а вдруг я ей настолько понравился? Но моим грезам не суждено было сбыться. Надежда тут же растворилась, потому что она вставила наушники фонендоскопа в ушки и начал меня слушать.
— Слушать твои легкие буду. Не дыши, дыши, — она наклонилась и, о Боже, я увидел ложбинку между двух аккуратных грудей. В душе поднялась волна и прокатилась по всему телу. Я уже и забыл, что такое подростковая впечатлительность и гормональные всплески.
Я выполнил все её указания.
— Ну как, доктор жить буду? — спросил я одеваясь.
— Будешь, будешь, — ответила она, заполняя бумаги, — Что ты там наплел насчет сотрясения. Ты из-за милиционеров? Приезжали?
— Я ничего не плел. Это ваш доктор Смирнов со скорой так решил. Я просто молчал. Можно личный вопрос?
— Нельзя.
— Я все же спрошу. Доктор, а что вы завтра вечером делаете? Можно я вас приглашу в кафе-мороженое?
— Ты завтра вечером занят.
— Это чем же еще?
— Своим лечением. Ты будешь находится здесь недельку. Полежишь, полечишься. А там как зав. отделением решит.
— Вы же сами сказали, что нет сотрясения.
— На первый взгляд нет. Но тебя побследуют и поставят диагноз. Если сотрясения нет, то держать тебя тут никто не станет.
— А может сейчас меня опустите доктор? Меня дома ждут, у меня на носу выпускной и к вступительным готовиться надо, — я вспомнил, что июнь, а значит десятиклассники готовятся поступать в ВУЗы.
— Не имею права. Больница теперь в ответе за твое здоровье. Раньше надо было думать, когда в драку лез, о доме и экзаменах. Написано заступался, хоть красивая была?
— Как ангел чистой красоты. Но вы все равно красивее и привлекательнее. Вы… Вы просто богиня, — я широко улыбался.
Доктор хмыкнула.
— Как гений чистой красоты, а не ангел. Чему вас учат? Ты определись, кто тебе больше нравится богини или ангелы.
Она придвинула к себе дисковый телефон и набрала на нем три цифры.
— Анечка, это Наталья Филипповна из приемного. Забирай больного.
— Доктор вы прекрасны и коварны одновременно, это огненная смесь. Мужчины такое обожают. Но вы поступаете несправедливо, отвергая меня. Я думаю, вы будете сожалеть об этих минутах всю свою жизнь. Кстати, можно позвонить?
— Болтун, — было видно, что мои заходы ее забавляли, она не относилась к ним серьезно, но я чувствовал, что ещё чуть-чуть и у меня появится первый друг.
— Доктор, вы простите меня. Вы, правда, очень красивая. Я понимаю, что разница в возрасте. Я хотел тут одной… — я сделал паузу, —нос утереть, поэтому вас приглашал.
— Это кому?
— Да сложная история…
— Что прям сердце разбила?
— Ну не разбила.
Я не знаю откуда у меня эти тайные ключики от женских сердец, но к моменту прихода Анечки, доктор приемного отделения Маркарова Наталья Филипповна пообещала сходить со мной и в кафе-мороженное и на дискотеку, после того, как меня выпишут.
— Доктор, скажите, а с вашего телефона можно позвонить домой? А то моя родня волнуется.
— Нет, это внутренние, но вестибюле есть таксофон, с него можешь и позвонить.
Она протянула мне медную монетку достоинством в две копейки, которую вытащила из красивой хрустальной пепельницы, наполненной мелочью.
Анечка оказалась пухлой, розовощёкой медсестрой с надутыми ручками.
Она оглядела меня с ног до головы с наигранным подозрением.
— Это он больной? — она фыркнула, — что-то не видно. Пошли, пациент.
Она разочарованно отвернулась и зашаркала тапочками на своих толстых ногах с сторону лифта из которого появилась. Я поблагодарил врача приемного отделения и последовал за ней.
Когда мы дошли, я обернулся и увидел, что доктор задумчиво смотрит нам вслед.
Двери лифта отворились, и я вошел в него вслед за медсестрой.
Она заглянула в мою карточку, которую держала в руках.
— Тебя рвало, Бодров?
Я не понял вопроса. И переспросил.
— Что простите?
— Блевал, спрашиваю?
— А. Нет. То есть, я не знаю. Не помню.
— Понятно.
— Анечка, можно вопрос?
— Кому, мне? — она неодобрительно посмотрела на меня, и нахмурив брови коротко спросила, — ну?
— Я вот еще не помню какой сейчас год, не подскажете?
— Вот дают, гхм, — она возвела глаза вверх к плафону лифта, и я увидел ее могучий второй подбородок. Не жалеют себя медсестры в советских больницах, — год сейчас восьмидесятый. Какой же еще? Головой что ли ударился?
— Спасибо, большое! — я постарался добродушно улыбнуться, — вы просто прелесть.
— Так уж и прелесть, знаю я вас всех. У вас только одно на уме, — она зарделась, видимо не часто слышала комплименты в свой адрес.
Уж не знаю, что имела в виду Анечка — я точно и не помышлял ни о чем таком.
Я решил с ней подружиться, на всякий случай, мало ли как повернется жизнь. Мне может пригодиться медсестра в городской больнице.
— Анна Сергеевна, вы не подумайте плохого. Я из самых добрых побуждений. Пойдете меня за меня замуж, когда я закончу школу и получу аттестат зрелости?
— Вот дурной, — она зацокала языком, вытаскивая из хебэшного мешка комплект постельного белья и пижаму, — пошли покажу тебе твою палату.
— Я это, можно мне спуститься позвонить домой? Мои переживают.
— Вообще в это время нельзя. Режим. Хождения запрещены, но если ты тихо…
— Я тихо.
— Знаешь, как по лестнице дойти?
Я кивнул.
— Переодевайся, и чтобы тебя никто не слышал и не видел. Под мою ответственность, а то выговор мне будет. Понял?
Она завела меня в шестиместную палату отделение первой хирургии и указала на кровать у окна. В палате не горел свет, но освещения из коридора было достаточно для того, чтобы видеть все внутри.
Четыре койки в палате пустовали. На них лежали не застеленные матрасы и подушки. Анечка вручила мне постель и полосатую бело-голубую пижаму. Она была ношеной с потертостями на рукавах, но чистой.
— Курить только в туалете! Он в конце коридора. Подъем в 7-мь утра. Ходячие завтракают на кухне. Носить не буду.
— А я и не курю. Про ходячих — понял.
На шестой койке рядом со моей лежал худой дед лет семидесяти со впалыми глазами. Он проснулся и обернулся на голос Аннушки.
— Простите, — произнесла шепотом медсестра, потом обернулась ко мне и спросила: — ты спортсмен что ли?
Не знаю почему я кивнул.
— Ну хорошо, смотри не шуми мне тут, спортсмен, — и развернулась на выход.
— Доброй ночи Анна Сергеевна.
Я вежливо поздоровался с дедом. Он ответил мне кивком и повернулся на другой бок. Видимо, разговаривать у него желания не было. Ну и отлично, подумал я.
Итак, что имеем. Двое человек сказали мне, что сейчас восьмидесятый год.
Глава 3
Я посмотрел на тумбочку, стоящую между моей койкой и койкой моего соседа. На ней лежала газета Известия.
