— Ты со Станиславычем этим пил?
— Ну да…
— Вопросов больше не имею. Жена-то знает, что ты вернулся?
— Не-е-е-е, откуда? Я только сегодня приехал, а она на работе!
— А меня как нашел?
— Так я в эту вашу… Редакцию шел, разбираться… А из окна Волкова услышал, мол, Белозор то, Белозор это…
— Тебя звать-то как, друг мой ситный?
— Гриша!
— Иди, Гришенька, цветов жене купи, умойся и дома приберись. И проспись до ее прихода — пара часов у тебя есть.
— Так ты с Аринкой ни-ни?
— Боже упаси! — замахал руками я.
— А Маша кто такая?
— Не дай Бог никому… — я едва не перекрестился, но вовремя вспомнил, что тут так не принято.
— Так ты это… Прости меня, а, Белозор? — он полез обниматься, но я не дался.
Во-первых, этот Гришенька был пьяный. А во-вторых — липкий!
— Слушай, Белозор… — ему снова удалось сфокусировать зрение. — Ты только Аринке не говори, ладно? Ну, по-братски, а?
— Не скажу. Переводился бы ты со своих северов обратно в Дубровицу, Григорий…
Я шел в редакцию, время от времени шевеля пальцами и одновременно пытаясь отряхнуть костюм от грязи, и задавался вопросом: какого черта у Арины Петровны фамилия отца? Вроде же в СССР тоже было принято менять ее в браке? Да и выглядел этот Гришенька несколько моложе моей как бы начальницы… Ну, то есть она была ого-го, и даже очень, но… Точно — глубинные травмы, детские комплексы и всё такое. Потому и драться полез — чтобы доказать свою мужественность и что-то там с Эдиповым комплексом еще надо обязательно приплести, только что — не знаю.
* * *
Конечно, первой, кого я встретил на работе, была Арина Петровна.
— Гера! Что это такое? Что вообще с тобой происходит в последнее время? — она всплеснула руками.
— Ретроградный Меркурий, — сказал я. — Понимаешь ли, редкое расположение планет вдоль оси небесной эклиптики. Ну и сильнейший солнечный ветер. Даже спутники с орбиты сходят и электроника сбоит, а ты хочешь, чтобы я себя хорошо чувствовал…
— Что? Ай, ну тебя! Есть во что переодеться-то?
— Ну, есть…
— У нас прямая линия с Драпезой, будем из кабинета шефа проводить, ты что, забыл? Я знаю — у тебя хороший диктофон, а редакционный Скибицкая забрала…
— То есть я должен сделать материал про прямую линию с Драпезой?
— Точно! — кивнула Арина Петровна, — Я думала — сама, но раз ты пришел — пойду верстать объявления.
— Есть еще два вопроса…
— Ну?
— У тебя есть аптечка? И второй — Драпеза это у нас кто?
Она сделала большие глаза, и ничего не сказала. Симпатичная жена досталась Грише. Но мне не завидно, я уже видел, во что эта няшечка здоровенного носорога превратила.
А аптечку мне Стариков дал. И спрашивать ничего не стал — залил содранные костяшки перекисью, засыпал стрептоцидом и помог замотать бинтом — как Бог на душу положит, и предложил таблетку анальгина. От таблетки я отказался, а за остальное поблагодарил от души — и пошел переодеваться. Пиджак отправился на дно шкафа, рубашка и эта сойдет, а вот брюки следовало тоже сменить. Не начинать же общение с человеком по фамилии Драпеза в брюках, измазанных в собачьих какашках?
* * *
Глава 20, в которой наконец находятся нормальные штаны, ботинки и турка
На прямой линии с директором Дубровицкого Водоканала Алексеем Алексеевичем Драпезой народ интересовала ржавая вода, протечки коллектора и работа ливневки. Седой и матерый, Драпеза обладал внушительными статями, пышными усами и хриплым, проникновенным голосом, который тут же вызывал доверие у собеседника. И дело свое он знал — прошел путь от сантехника, через мастера и главного инженера — к должности руководителя предприятия. Женская половина коллектива от него откровенно млела, мужская — уважала своего Алексеича и, даже если и поругивали, как всякие подчиненные всякое начальство, то — с оговорками. Мол — человек он правильный, а это всё так, дело житейское.
Я бы поставил его на один уровень с Исаковым и Волковым — эти трое могли бы сворачивать горы и руководить страной, кажется. Но они держались за свои предприятия всеми руками и ногами, и на партийную или советскую работу переводиться не желали категорически. Знали — на своем месте каждый из них царь, бог и воинский начальник, а в вертикали — один из винтиков, очередной пиджак. Волков только в девяностых возглавил город, когда понял, что всё, иначе — аллес капут. Не будет Дубровицы, разворуют к чертовой матери. И — вытянул, спас то, что мог.
К Драпезе у меня вопросов было много — но я решил повременить с ними. Записался на прием, чин по чину, обменялся с этим монументальным мужиком контактами. Помимо дел глобальных — имелись вопросы и самые обычные, бытовые…
Самый банальный пример — коллектор. То есть — огромная труба с говном со всего города. Он пролегал под самой улицей Советской и вел на очистные сооружения к берегу Днепра, под железной дорогой, Залинейным микрорайоном и Слободкой. Пока многоэтажек было мало — с объемами коллектор справлялся. Но в следующие сорок лет центральная канализация будет только прирастать и стоки со всего города будут уже непосильной нагрузкой для конструкции хрущевских времен. Вторую ветку никто не прокладывал — экономили, а потом столкнулись с провалами земли, порывами, и хлещущими фекальными массами. Решение нашли в аварийном порядке — в износившиеся от времени бетонные и керамические трубы начали вставлять пластиковые гофрированные, чуть меньшего диаметра.
Глубина залегания коллектора — около десяти-пятнадцати метров. Тогда чуть вся центральная городская улица не ушла под землю, в самое говно. Успели, ценой неимоверного напряжения усилий. Теперь это можно было предотвратить — еще работал керамико-трубный завод, и в моих силах по крайней мере было донести до адекватных людей необходимость еще одной-двух веток коллектора. Тем более — если мой проект Нью-Васюков удастся, рост Дубровицы и, соответственно, жилищное строительство, будет гораздо более бурным…
В общем — прямая линия закончилась, мосты с Драпезой были наведены, и мне оставалось только собрать воедино и набрать на машинке. И — можно было сбегать! Шеф уехал в Гомель обмениваться опытом с главредом "Гомельской правды". Они были старыми друзьями-врагами-партнерами-конкурентами, так что до завтрашнего утра главред точно в редакции не появится.
Потому, заварив себе крепчайшего чая, я погрузился в работу — и не вставал, пока пальцы не заболели от клавиш, а последний Драпезин ответ на последний вопрос от дубровицких бабулечек не был красиво сформулирован и облечен в мундир машинописного текста.
— Вот! — сказал я, шагнув в кабинет Арины Петровны и протягивая ей стопку листков, — Вот ваша прямая линия.
— А чего это она моя? — нахмурилась девушка, — И вообще — признайся, где кулаки сбил?
— С ветряными мельницами сражался, и за отсутствием Росинанта и дуэльного копья пришлось атаковать врукопашную!
— Ой, иди к черту, Белозор!
— Так точно! Материал в номер, или на субботу сдавать?
— Какой материал?
— Так интервью!
— Какое интервью? — она даже отложила карандаш и линейку, которыми расчерчивала лист ватмана.
— Так с чертом же, ты ж мне сама только что…
— Просто — уйди! — фыркнула Арина Петровна, и я, довольный, так и сделал.
На самом деле я хотел попасть на рынок — к молдаванину Гаврилице, заказать ботинки и спросить про турку. И еще — наконец наведаться в ателье.
* * *
Чтобы не проходить мимо Дома культуры по пути на остановку — пошел пешком. На школьном дворе СШ № 2 было тихо — последний звонок отгремел, шли выпускные экзамены, ребятня помладше разъехалась по деревням или в пионерлагеря. Меня обогнала телега, запряженная красивой, ухоженной лошадью, грива которой была заплетена в косички. На сене в повозке сидел дед в свободной рубахе и соломенном капялюше и бабушка в ярком платочке — оба симпатичные, как с картинки! За телегой бежали три мелкие псинки, перебрехиваясь с хвостатыми обитателями окружающих дворов.
