Так уж неожиданно приключилось, что к крою и фасону формы «новых опричников» Василий приложил свою руку по полной программе. Толчком к этому стал один из его душевных разговоров с Мишкиным в Дальнем. Тогда они, после краткого ликбеза для великого князя о роли в истории личностей типа Лоуренса, Рёдля, Николаи и Маты Хари, уже далеко за полночь, обдумывали цели и первоочередные задачи первой правильно организуемой спецслужбы Российской империи.
Не отметая логику Василия, великий князь скептически заметил, что сразу отобрать под свои знамена «лучших из лучших» Зубатову будет вовсе не просто. Тем более если речь идет о некоторых офицерах Генерального штаба. В том числе и из-за въевшегося на подкорочку «белой кости» армии и флота отношения к службе в полиции и жандармерии, как к чему-то постыдному. Как говорится: душу – Богу, сердце – любимой женщине, долг – Отечеству, честь – никому. Поэтому к сыску, слежке, шпионству, провокации и разному прочему доносительству их благородия в массе своей относились презрительно, как к бесчестному делу, мараться которым офицер не имеет права.
А о том, что речь при этом идет о важнейшей охранительной задаче – об обеспечении спокойствия и порядка в государстве, об укреплении самих его основ, многие господа с золотыми погонами на плечах задумываться считали ниже своего дворянского достоинства. При этом зачастую в тех же головах с понятием о чести вполне комфортно уживалась возможность сечь подневольных людишек на конюшне, насиловать дворовых девок да мордовать до полусмерти нижних чинов.
После обсуждения различных разъяснительных мероприятий, которые нужно было предпринять на самом высшем уровне, речь зашла и о таких мелочах, как престиж новой службы и уважение к ней. А в уважении важна определенная доля страха. И форма, мундир, как фасад личности и офицера, и всей «конторы», имела тут немаловажное значение.
Осушив пару рюмок и не имея никаких задних мыслей, Василий в шутку, просто для примера, набросал Михаилу эскизик мундирчика, хорошо знакомого читателю по сериалу «Семнадцать мгновений весны». И… Великий князь внезапно пришел в безумный восторг! Даже замену обычной кокарды на фуражке черепом с перекрещенными костями под имперским орлом на высокой тулье Мишкин воспринял «на ура».
Творческая инициатива Василия не осталась безнаказанной: августейший друг и сам тут же возжелал в ней поучаствовать. В результате на левом плече кителя вместо погона появился фрагмент стальной кольчуги, со спускающимся из-под него маленьким треугольником волчьего меха. Чтобы визуально продемонстрировать связь эпох: собачьи и волчьи шкуры у седел опричников памятны многим. Но на этом шутки закончились. Две недели спустя старший брат Михаила широким росчерком утвердил эти художества, практически ничего не поменяв в них…
И вот наконец позади угол Сергиевской. И светящиеся впереди окна второго этажа. Его дома. Василий даже невольно замедлил шаг…
Если бы ему самому предоставили возможность подыскивать себе жилье, он вряд ли смог бы помыслить о чем-то подобном. Но выбирал не он. Выбирал, по просьбе младшего брата, сам государь. Или барон Фредерикс, что в данном случае практически одно и то же.
Конечно, перспектива соседства с Кочубеями, Барятинскими и еще несколькими знатнейшими фамилиями России сама по себе смущала. Но это было сущей безделицей в сравнении с тем конфузом, который он испытал при первом знакомстве с царским подарком – своим новым жильем. Ибо по меркам обычного офицера русской армии, как начала XX века, так и начала XXI, домом это можно было назвать с очень большой натяжкой. Тем более что даже Министерство двора при приобретении данного объекта недвижимости оговорило с бывшим его владельцем погашение всей стоимости сделки в течение трех лет.
Менее года назад отстроенный семьей Кельх особняк был выставлен под заклад в январе, когда Варвара Петровна, своевольная и принципиальная наследница хозяина Ленских приисков, бросив уличенного в неверности мужа, а до кучи и нажитых с ним детей, укатила на ПМЖ «до городу Парижу». Понимая, что средств на широкую жизнь катастрофически не хватает, Александр Федорович Кельх с легкой душой решил расстаться с только что построенным шикарным строением в стиле французского ренессанса с небольшим дворовым флигелем «под готику». Тем более что никаких теплых воспоминаний, связанных с этим зданием, его душу не отягощало.
Когда сегодня утром Батюшин привез к его парадному обалдевшего Василия и онемевшую до столбняка Верочку, бывший хозяин самолично встретил их, напоил чаем и любезно согласился остаться на какое-то время, чтобы провести новую хозяйку по помещениям особняка, рассказывая и показывая, что тут к чему. У Балка времени на экскурсию не было – председатель на одиннадцать часов назначил «большой сбор» по поводу приемки дел от начальства столичных охранных управлений. Так что очное знакомство со своими новыми стенами, практически официально закрепляющими за ним статус «фаворита его императорского высочества», предстояло именно сейчас.
«Да, отсидеться до поры до времени в теньке у меня не получилось. Приходится нырять в эту светскую помойку сразу и вниз головой. Не удивлюсь, что про наши с Мишкиным отношения уже завтра в столичном бомонде начнут трепать с пикантным голубым налетом, тем более что государь регент вознамерился немедленно представить меня своей матушке и прочей родне. И самое поганое в этом, что с разными подонками, распускающими подобные слухи, мне придется ручкаться или даже им кланяться. Ибо среди них будут и господа Романовы. Эх, жизнь моя – жестянка…
Но ведь во всем должны быть и свои светлые стороны. В конце концов, даже Вадик сумел здесь прижиться. В таком положении вещей есть и свои плюсы. Какой смысл мне рефлексировать? Главное, что сам Зубатов и собранные им мужики производят вполне положительное впечатление. Короче, нужно просто старательно их искать, эти светлые стороны. А не одни только приключения на собственную задницу…»
Верунчик повисла у него на шее, даже не дав Василию скинуть шинель.
– Васенька, милый мой… счастье мое, как же я тебя люблю!.. Я тут без тебя вся извелась и раза три чуть душу Богу не отдала! – оторвавшись наконец от перехватившего дыхание поцелуя, выпалила скороговоркой любимая, прижимаясь к его груди.
– Что случилось, счастье мое? Кто-то посмел тебя напугать?
– Собственная жадность, наверное, – звонко рассмеялась Вера. – Я, когда проводила любезного Александра Федоровича, еще разок решила все тут осмотреть… Вася… но ведь это не флигелек, как ты мне говорил. Это же дворец! А ты хоть представляешь, кто у нас здесь в соседях? Вась, это ведь не сказка? И когда мы завтра проснемся, золотая карета не превратится в тыкву?
– Не превратится, любимая. Честное слово. А завтра… завтра ты у меня рано не проснешься. Сергей Васильевич ждет только после обеда.
– Не обманываешь? Честно-честно?
– Верок. Я так по тебе соскучился…
– Тс-с-с… я тоже. Очень-очень. Но сначала – ужинать. Извини, сама не готовила, до сих пор от такого шока коленки и пальцы дрожат. Сегодня у нас все ресторанное.
– Ха! Молодчинка, толково решаешь проблемки. Сама заказывала?
– Бабушкин с супружницей своей сходил. Я им записку и денежку дала.
– Значит, начинают осваиваться в столице. Это хорошо.
– Слушай! Но если у тебя завтра утро свободное, то, может быть, съездим вместе к бедняжке Катеньке Десницкой, Вась?
– Как она? Ты узнавала?
– Хоть и говорят, что кризис окончательно миновал и жизни ничего не угрожает, но я обязательно должна ее проведать.
– Хорошо. Конечно, съездим. Подруга у тебя отчаянная девочка.
– Вот и славно, счастьице мое, – Верочка быстро чмокнула его в щеку. – А теперь – пошли ужинать.
– Побежали! Я оголодал, как волк. Бурноса с Бабушкиным позовем?
– «Двое из ларца» уже перекусили вообще-то. Такие могучие организмы ждать тебя до десяти физически не могли, им натурально угрожала голодная смерть, – Вера тихонько рассмеялась. – Но что-то мне подсказывает, – они и во второй раз не прочь будут. Сейчас Катюше скажу, она кликнет. Раздевайся пока.
