— Ты не понял, он не к себе, он на ковёр к Дергачеву зовёт! Нас обоих! — прикрыв всё же дверь, опер прошел к подоконнику и прямо из чайника начал жадно выхлёбывать воду.
Такого бестактного поведения в этих стенах я не позволял никому. Кроме себя, разумеется. Хапнув в самом финале предыдущей жизни ковидно-стрессовых эмоций, я по привычке всё еще дул на воду в плане соблюдения санитарных норм.
— Станислав, а вы не офигели случаем⁈ — громко возмутился я, — Вы на какой помойке воспитывались, любезный? Там рядом с чайником вообще-то стаканы стоят!
— Да ладно! — озабоченно отмахнулся опер, — Я в отличие от тебя, человек женатый и по девкам не бегаю! Так что не ссы, я не заразный!
Однако сразу после своих слов, словно бы вдруг засомневавшись в собственной супружеской верности и в отсутствии у себя постыдных болезней, зачем-то протёр носик чайника рукой. Надо полагать, чтобы продезинфицировать его таким образом.
— Пошли уже, Дергачев ждёт! — попытался строгим голосом противостоять моему насмешливому взгляду Гриненко.
— Зачем зовёт, как думаешь? — отринув веселье, начал я убирать бумажки в сейф.
— А чего тут думать, из-за моей новой квартиры! — расстроено, но нимало не колеблясь предположил Стас, — Тютюнник сука, этого и не скрывает. Хохол хитрожопый!
— Ну, если уж на то пошло, так и ты тоже хохол, — как смог, успокоил я сослуживца, — И по хитрожопости, дружище, ты Тютюннику вряд ли уступишь! Напротив, я так полагаю, что ты ему еще и форы дашь!
— Это еще почему? — подозрительно зыркнул на меня укрофобствующий коллега со стерильно-русской фамилией «Гриненко».
— Что «почему»? — включил я еврея, — Почему ты хохол? Или почему ты хитрожопый хохол?
— Я не хитрожопый! — с высокомерной уверенностью заявил мне оперуполномоченный Гриненко, — И еще, чтоб ты знал, у меня бабка по линии матери русская! — уже менее уверенно добавил он.
Поразмыслив секунду, перед тем, как замкнуть сейф, я достал из него тощие картонные корки, в которые была вложена всего одна бумажка.
— Ладно, русский, твой череп мы тебе потом обязательно циркулем измерим! — прервал я своего разошедшегося чистокровного русского друга, — Пошли к руководству! Неправильно это, заставлять подполковника ждать двух лейтенантов.
— Я, так-то, если ты забыл, старший лейтенант! — продолжал горделиво хорохориться неуёмный опер. — Ты как думаешь, Серёга, что будет? Чего они хотят?
Ну вот откуда же мне знать, чего хотят от нас товарищи начальники⁈ Хотя, это не бином Ньютона ни разу. Если уж товарищ Дуся, при наличии у меня легитимного ордера, в котором черным по белому указано, что я ответственный квартиросъёмщик, ничуть не стесняясь, решила распатронить меня на квадратные метры! То чего ж тут говорить про элитную трёху какого-то рядового опера на начальной стадии её выделения⁈ Да еще так неосторожно расположенную в самом центровом месте нашего славного города? Видимо, квартирный вопрос испортил не только москвичей…
— П#здеть надо было меньше! — не стал я скрывать своего нарастающего младо-старческого неудовольствия, — Я же тебя русским языком предупреждал, чтобы ты язык в жопу засунул и молчал, как еврейский пионер в немецком гестапо! Скажи мне, вот как ты на себя в зеркало смотреть будешь, если вдруг всё сорвётся? Эта квартира, практически уже твоя! Почти твоя! Ты повесишься, как болтливый п#здабол или застрелишься, как настоящий офицер, если тебя сейчас кинут?
— Ей богу, никому ничего не говорил! — оскорблённый и до жути обеспокоенный Стас резко затормозил посреди коридора, и даже не потрудившись оглянуться по сторонам, совершенно не по-комсомольски перекрестился, — Серёга, я даже жене до сих пор ничего не сказал! Она меня пилит, а я молчу! Молчу и жду, когда ты разрешишь рот открыть про хату на Садовой! Ну хочешь, я тебе детьми прямо сейчас поклянусь⁈
После такого произнесено-услышанного святотатства мы умолкли оба. Похоже, что и впрямь, это не Стас протёк. Тогда откуда у Тютюнника излишние познания? Хотя, какая теперь разница⁈ А, может, всё-таки, это не из-за стасовской новой хаты нас призывает к себе руководство?
Юношеские надежды не сбылись. Причиной нашего приглашения были, неведомо как просочившиеся к руководству РОВД и так тщательно скрываемые нами сведения. Сведения о положительном решении Производственного объединения имени Орджоникидзе относительно удовлетворения ходатайства Октябрьского РОВД. Того самого ходатайства, которое вот этот, с зоологическим интересом рассматривающий нас со Стасом подполковник, сам же нам и подписал.
Кроме Дергачева и нас с окончательно поникшим Гриненко, в кабинете начальника райотдела присутствовали его зам по опер Захарченко и начальник уголовного розыска Тютюнник.
— Чего встали, проходите, присаживайтесь! — предложил нам подполковник, из всех присутствующих начальников, выглядевший самым доброжелательным.
Подтолкнув робеющего Стаса к столу для совещаний, я и сам двинулся ближе к угнетающей верхушке.
— Как служба, товарищи офицеры? — издалека и бодро начал Дергачев, очевидно еще не сформулировав окончательно к нам свои претензии.
— Нормально, — без выражения выдавил из себя тусклый опер Гриненко.
— Отлично! — вторя, перебил я его и одарил жизнерадостным взглядом Тютюнника. — Мы, товарищ полковник, сами хотели к вам зайти сегодня. С устной благодарностью и с бутылкой хорошего коньяка! За подписанное вами ходатайство. И таки да, правы вы оказались насчет непреодолимых трудностей!
— Чего ты тут херню порешь, Корнеев⁈ — с перекошенным от злобы лицом, неожиданно зашипел начальник розыска, — Чего ты нам тут горбатого лепишь? Мне из Советского достоверную информацию слили, что заводчане моему оперу трёхкомнатную квартиру на Садовой утвердили! По ходатайству из нашего РОВД, Корнеев! У них в Советском до сих пор понять ничего не могут! Они там, чтоб ты знал, рвут и мечут! Им такие ходатайства не подписывают, а нам, вдруг раз и, как добрый вечер!
Вона как! Выходит, озаботился товарищ Тютюнник жилищным благосостоянием милиционеров из соседнего района! Переживает, родимый! Вот только интересно, чего ж он раньше-то молчал и, как пингвин на случке, не хлопал себя по ляжкам крыльями, как сейчас?
— Вы так сильно за коллег из Советского РОВД переживаете, товарищ майор?
Я с искренней доброжелательностью всмотрелся я в искрящиеся классовой ненавистью глаза Тютюнника. Неужто, прознав про редкую стасовскую удачу, он в одночасье возжелал поселиться на улице Садовой, да еще в сталинке с трёхметровыми потолками? Я отогнал нехорошее предположение и постарался сосредоточиться на присходящем. В корпоративный альтруизм майора Тютюнника я почему-то не верил.
— Если они хотят внеочередных квартир, то вы им от нас с Гриненко добрый совет передайте! Пусть настойчивее ищут и тогда, может быть, чего-то обрящут! И еще, товарищ майор, поясните пожалуйста, с какой стати нам со старшим лейтенантом надобно переживать за ментов из Советского, если мы вместе с вами служим в Октябрьском? И нам наш начальник РОВД уже подписал ходатайство? Тем более, что заводские профсоюзники и партком тоже, в свою очередь, отнеслись по-человечески и его удовлетворили! Что не так-то? — я перевёл донельзя удивлённый взгляд на Дергачева. — Товарищ полковник, Стас же свои жилищные условия улучшает не в ущерб очередникам! Или я чего-то не понимаю? Он же кому-то в РОВД свою очередь тем самым уступит!
— Сергей, ты прав, конечно, — вступил в разговор, ранее сидевший безмолвно Захарченко, — Никто тут и не спорит, что Станислав никого не ущемляет в данном конкретном случае! Однако во всём должен быть порядок! Или ты против порядка?
— Да чего с ним-то разговаривать, Василий Петрович? — снова вскипел начальник «угла», обращаясь к Дергачеву, — И вообще, причем тут следствие, и, тем более, причем тут этот Корнеев? Со своим опером я уж как-нибудь и сам разберусь! То есть, мы разберёмся… — поняв, что его порядком и не по чину занесло, уже гораздо тише поправился Тютюнник.
