— Как думаешь, Серёга, отстанет от меня Тютя? — уже через следующую секунду снова забеспокоился Станислав, схватив меня за руку. — Ну какого хера он прицепился? Это же мы сами… То есть, это же ты мне хату пробил! Чего он на чужой кусок свою пасть разевает? И еще эти суки! Они же нормальные мужики всегда были! Что Дергачев, что Захар! Как же так, Серёга?
На моей памяти, не боявшийся прежде ни бандитских ножиков, ни пуль опер, попав в алчущие зубы самых справедливых в мире чиновных хищников, вдруг растерялся. Причем растерялся он до какой-то детской наивности школьника из младших классов. Парень родился и вырос в стране, где всегда так вольно дышит человек. И потому как-то еще верил в честных командиров. Но вдруг настал момент, когда пришло прозрение.
Мне стало жалко друга. Объяснять что-либо ему бессмысленно. Не сможет он, и особенно сейчас, понять, что так было, есть и всегда будет. Учение Дарвина, в отличие от теории Ленина, действительно верно. Но что с ним и ему подобными будет, когда в двухтысячных к власти придут еще более честные люди⁈ Намного принципиальнее, чем святой апостол Тютюнник. СССР 2.0, в образе еще более справедливой государственной формации, сознание Стаса уже не переживёт. Сломается. Как сломалось оно почти у всех совграждан. Придётся таким, как он либо беспросветно бухать, либо, обретая скрепы, плыть по течению. Постепенно вставая с колен. На дно…
— Не бзди, дружище! — аккуратно отодрал я его цепкие пальцы от своего предплечья, — Оно, может, и к лучшему всё. Представляется мне, что на этом теперь мутные и досадные недосказанности по поводу твоих шикарных хором прояснились. А прояснившись, тут же и закончились. Так что не переживай и считай, что твой босс Тютюнник пять минут назад с обретением хаты на Садовой улице, враз и навсегда обломался! Теперь пусть хоть кипятком до волдырей себе ляжки обварит, но дальше он уже против тебя не попрёт. Сам забоится, да и Дергачев ему этого не позволит. Не посмеют они поперёк подписи Первого секретаря горкома пальцы гнуть! Против партийца Палагина они все трое — нет никто! Но, главное, что Тютюнник это и сам отлично понимает!
В то же время, успокаивая находящегося в состоянии душевного расстройства Гриненко, я сам был переполнен тревожными мыслями. Понимая, что погрязнув до ноздрей в жилищном конфликте Стаса с руководством РОВД, я крепко усугубил личные трудности. Мне сейчас даже вспоминать не хотелось про свои собственные проблемы с неправедно нажитой недвижимостью. Которую уже почти всю заполнил импортной мебелью. И про добрейшую из женщин, носящую фамилию Капитонова, и имя Евдокия, мне тоже не хотелось вспоминать. Не хотелось до тошноты и до кровавого поноса! И это при всём при том, что послезавтрашний день политзанятий был отнюдь не за горами. Вдобавок, по всему выходит, что сомнительная репутация жилищного скандалиста и защитника угнетённых, теперь надолго останется за мной. Перспектива прослыть ментом-диссидентом меня совсем не радовала. Даже в масштабах Октябрьского РОВД меня не влекло амплуа народовольца-правозащитника.
— Друг Гриненко, а скажи-ка ты мне, как русский человек русскому человеку! — чтобы как-то отвлечься от тягостных мыслей, обратился я к оперу, — Что тебе известно о ликёро-водочном заводе? Мне по нему дело отписали, спирт там пропал.
— Не так уж и много известно, — нехотя оставил волнующую его переселенческую тему Стас. — Территория не моя, поэтому бывал там всего несколько раз. В основном, когда сутки дежурил. А что?
— Говорю же, спирта там недостача открылась! После того, как завскладом от сердечной болезни усоп, а оставшиеся в живых, провели инвентаризацию. Опера нашего отделения БХСС материал собрали по хищению, а Данилин эту тухлятину мне отписал, — пояснил я свой нездоровый интерес к «ликёрке».
Гриненко приостановившись и сдвинув брови, задумался. Размышлял он недолго.
— Если по-уму, то тебе сейчас, после произошедшего, лучше у нас в уголовке не появляться! — разродился он несложной, но неоспоримой аксиомой, — Поэтому ты иди в кабинет, а я загляну к тебе через полчаса. Слава Дьяков, опер наш, «ликёрку» территориально обслуживает по линии розыска. Приведу его к тебе! Он худо-бедно, но оперативной обстановкой владеет и подсобный аппарат у него там наверняка имеется. Не может не быть! Но совсем не факт, что где-то в бухгалтерии, сам понимаешь!
Что ж, на безрыбье и сам раком засвистишь. Отчасти Стас был прав, у опера уголовки агентура не совсем той направленности, что в данный момент интересовала меня. Мне бы сейчас больше пригодились познания агентуры оперов из ОБХСС. Но хоть что-то…
Вернувшись к себе, я прежде всего сходил с чайником за свежей водой. Связав свой личный электрососуд с государственной энергосистемой через розетку, я уже в который раз принялся вникать в материалы, собранные бэхами по «ликёрке». Акт ревизии и несколько заполненных бланков объяснений понимания мне не добавили. Если бы прежний заведующий складом сырья так скоропостижно не помер от инфаркта, то, скорее всего, и дела бы сейчас никакого не было. Я был уверен, что к следующему отчетному периоду сошлось бы всё тютелька в тютельку. Но, что случилось, то случилось. Человек тем и нехорош, что вороват, непредсказуем и порой внезапно смертен. Поэтому мне и приходится напряженно морщить ум, размышляя, кого, и как привлечь к расследованию в качестве специалистов.
Видать не судьба мне была сегодня заняться криминальной усушкой и утруской этанолового эквивалента. Я вновь был отвлечен от скудной по количеству и содержанию кучки бумаг. Которые, по злому року и начальственной воле майора Данилина, достались мне от отделения БХСС.
Заслышав скрип двери и повернув к ней голову, я увидел гражданку Толкунову, наполовину протиснувшую левую часть рельефного туловища в мой кабинет. Даже видимой составляющей своего роскошного тела Зинаида Михайловна производила неизгладимое впечатление. А представив остальную пропорцию её телесного богатства, что оставалась пока еще вне поля моего зрения, я снова захотел жить и дышать полной грудью. Даже с учетом присутствия в этой жизни ликёро-водочного завода и гидры коммунизма в лице мадам Капитоновой.
— Здравствуйте, Сергей Егорович! — застенчиво, в самом прямом смысле этого слова, поприветствовала меня Зинаида, — Вызывали? — она так половинчато и продолжала присутствовать в моем кабинете, стеснительно не переступая порога всем остальным естеством.
— Приглашал! — крякнул я, прочищая горло от внезапного нервенного спазма. — Вы чего там стоите, Зинаида Михайловна? Проходите, присаживайтесь!
Толкунова улыбнулась еще приветливей и, раскрыв шире дверь, послушно занесла недостающую часть своих неземных прелестей в кабинет.
— Что-то случилось? — не убирая с лица нерешительной и в то же время, как мне показалось, лукавой улыбки, поинтересовалась Зина, заправляя непослушный локон за своё прозрачно-розовое ушко, — И, товарищ Корнеев, всё-таки, откуда вы узнали мой рабочий телефон?
— Эх, Зина, Зина! — я сгрёб со стола бумажки в ящик стола, — Ваш телефон есть не самая большая трудность в этой суетной жизни! Нам с вами ночного визитёра непременно поймать нужно! Для того и пригласил я вас сюда.
Дверь в кабинет снова отворилась, но теперь уже гораздо решительней. В кабинет вошли двое. Стас и его коллега по розыску, которого я знал в лицо. Наверное, это и был тот самый Слава Дьяков, с которым он меня совсем недавно обещал познакомить.
Шутки шутками, но первым делом всё же самолёты. Оставив Дьякова при себе, Зинаиду в сопровождении Стаса я отправил в паспортное отделение. Насколько помнил я из прежней жизни, учетные карточки условно-досрочно освобожденных «химарей», проживавших в спецкомендатурах, дублировались в угро и в паспортных подразделениях РОВД. В паспортных отделениях, фотографии порой даже были свежее. Вот пусть и ознакомится Зинаида Михайловна с фотографическими карточками жильцов «семёрки». Узнает кого-то в заочном формате и я тогда незамедлительно проведу полноценное опознание. А, если понадобится, то и очную ставку. Сразу же всё сделаю в соответствии с УПК РСФСР.
