«Идти в милицию не стоит. Не знаю специфики совершенно, да и начинать капитану второго ранга заново с младшего лейтенанта неприятно, и в смысле субординации, и по возрасту.» - Корсак отвлекся на завязывание шнурков.
«Вообще, наверное, не стоит думать ни о чем боевом или охранном. КГБ, милиция, прокуратура и обычная, наземная, армия — отставить.» - Гюнтер запер дверь съемной квартиры и устремился вниз по ступенькам. «А вообще, стоит вспомнить слова классного руководителя».
Перед глазами, как наяву, встал главный образ детства и отрочества: могучий огр, лысый, как колено и такой же круглый в смысле головы. Классный преподавал историю, делал это страшно интересно, и потому пользовался среди неугомонных школьников заслуженным авторитетом.
«Юноша, главное — найти себе дело по душе, и Вы ни дня не будете в жизни бездельником.» - так говорил учитель.
У Гюнтера, конечно, была в этом смысле мечта. Мечта росла вместе с ним все детство, забралась в отрочество, строго по практике, завещанной классиком, перешла в юность. Все то время, пока Корсак постигал сложную науку управления подземным кораблем и человеческим коллективом, превосходил истмат и диамат, вступал сначала в комсомол, потом в партию, получал первое и последующие командирские звания, мечта жила внутри, вот какой она была крепкой!
Гюнтер Корсак мечтал писать. Не фельетоны писать, не заметки какие-нибудь более серьезные, даже не рассказы и повести для, допустим, юношества. Товарищ отставной командир нежно лелеял в себе искру таланта военного историка или обозревателя: во всяком случае, наличие такого таланта, пусть и не развитого, оказывалось весьма кстати при составлении разного рода документов, а их через крепкие профессиональные руки Корсака за время службы прошло предостаточно.
Васильевский остров встретил мужчину замечательно: мелкими лужицами, ярким солнышком и легким ветерком. Совсем недавно прошел теплый дождик, воздух очистился от пыли большого города и вдыхался как-то по особенному весело и радостно.
В левом ухе прозвенело. «Через двести метров поверните налево,» - сообщила ненастоящая девушка Василиса, мелкий электрический дух, заклятый и посаженный специалистами зеленоградского завода Ангстрем в специальную пластмассовую коробочку. Коробочка, кстати, называлась словом элофон, то есть — электрический телефон, и представляла собой самое острие советского научно-магического прогресса. Кроме точного и своевременного указания маршрута следования по любому советскому городу, она еще умела соединять в один телефонный звонок двух и более абонентов, передавать короткие текстовые записки, снимать не очень большие и четкие, но маголограммы и еще массу всего такого, что раньше требовало приличного расхода эфирных сил и виртуозного владения концентратором.
Корсак, как и всякий подзфлотский командир, прогресс неимоверно уважал и даже любил: особенно его радовало то, что настоящие чудеса науки постепенно становятся доступными не только товарищам военным или товарищам ученым, но и любому гражданину страны Советов, сколько их ни есть!
Вот и получалось, что сейчас отставной командир направлялся в натуральное сосредоточие прогресса: редакцию замечательной газеты «Научно-Технический Вестник», или, как ее называли повсеместно, НТВ. Газета как бы объединяла в себе все лучшее, что только можно было придумать на этот и подобный, счет.
Здание располагалось на изрядном расстоянии от съемной жилой площади: требовалось пройти насквозь половину Васильевского острова, перейти через недавно отремонтированный мост Лейтенанта Шмидта, пересечь Площадь Труда, и обрести искомое в историческом здании, с другой стороны которого располагается главпочтамт города на Неве.
Против подспудного ожидания, соискателя вакансии, опубликованной только еще третьего дня, встретили приветливо и радостно: видимо, действительно остро нуждались в подобающих кадрах, а молодой пенсионер отлично подходил по целому ряду признаков: и грамотная речь, и высшее техническое, пусть и немного однобокое, образование, даже нетипичная для пишущей братии любовь к дисциплине и порядку — все говорило в пользу того, что вакансию Корсак займет.
Так и случилось.
Буквально через час, удивительно быстро пройдя бюрократические препоны (сильно помогла привычка носить с собой кристалл со всеми нужными документами), вновь трудоустроенный журналист обживал личный рабочий стол в огромном и светлом зале: судя по количеству столов, пребывающих в рабочем беспорядке, под высокими потолками и между панорамными окнами, трудилось еще десять человек. Сам Корсак получался одиннадцатым.
Немного ранее прошла и установочная встреча с новым начальством.
- Платить будем, на первых порах, немного: сто пятьдесят оклада и по одному рублю за страницу, принятую в набор. Страница у нас, уточняю, тысяча восемьсот знаков, и даже с учетом пробелов. - Главный редактор, неимоверно пожилой хээсэс, будто извинялся перед новым сотрудником.
- Ничего страшного. Вполне себе приличные деньги, на первое время хватит. Да и пенсия вот, и писать можно много, не надеясь на минимум. Правильно? - Корсак совершенно не имел в виду произвести какое-то особенное впечатление, но оно получалось само собой, и было преизрядным.
Главный редактор (Игорь Семенович Телин, сообщила со стола бронзовая табличка) зримо обрадовался. В вечно грустных глазах его промелькнула тень легкой досады, но не на нового сотрудника, а на тех, прочих, совершенно не умеющих ценить заработанного, и вечно занимающих у более бережливых коллег до получки.
Промелькнула - и пропала, как и не было ее.
- Так, о распорядке. Являться на работу ежедневно не требуется, - немного даже удивил подчиненного руководитель. - Надо непременно быть в десять утра в понедельник и в пятницу, но и то, если, допустим, командировка... Главное — получать и выполнять редакционные задания. Понимаете?
Корсак понимал. Очевидно, предполагалось, что остальные дни рабочей пятидневки журналист будет проводить в рабочих поездках: собирать материал, обрабатывать его, проверять источники перекрестным образом, и уже после, постучав по клавишам, сдавать нужный газете и стране текст. Такое положение дел теперь-уже-журналиста устраивало полностью.
Гюнтер успел немного освоиться на новом рабочем месте. Поискал (и нашел) электрическую розетку, чтобы было, куда подключать счетник (служебную пишущую машинку, пусть и заклятую на диктовку, отставной подзграничник искренне полагал вещью устаревшей, и пользоваться ей не собирался). Успел поздороваться за руку с троими новыми коллегами мужского пола и приветливо кивнуть еще одной, женского, сдать рубль «на недельное печенье» и задуматься о предстоящем. Как и положено, тут предстоящее нашло его самостоятельно.
Предстоящее, имеющее вид крупного мужчины, жизнерадостного даже сквозь несколько слоев желтых бинтов, ворвалось в рабочую залу, и заявило с порога громогласно: «А подать сюда новенького!»
Новенький в лице Гюнтера немного опешил: ему, конечно, было хорошо известно о том, что некоторые, особенно ответственные, товарищи, даже после биологической смерти отказывались умирать окончательно, и продолжали трудовую деятельность в виде, например, мумий, но персонально такого товарища Корсак видел впервые.
- Гиляровский, - протянул немного светящуюся руку громогласный мумий. - Нет, не тот самый. Однофамилец. Но стараюсь соответствовать! Вы? - Гиляровский говорил уверенно, короткими периодами, как бы нажимая голосом на важное.
- Корсак. Для друзей и коллег — Гюнтер.
- Отлично, товарищ коллега. Устроился? Диктофон есть?
- Элофон есть, новая модель. Там встроенный. - Корсак в очередной раз порадовался полезнейшему приобретению. - Пойдет?
- Даже и побежит! Обожаю прогресс, товарищ коллега! Полезнейшая штука, да. - Гиляровский подхватил Корсака под локоть жестом энергичным и слегка фамильярным.
- Ты извини, коллега, что так, с корабля на бал, но время не ждет. Редакционная машина сейчас за нами, во дворе, ждет. Едем с тобой в горком, в Московский район, знаешь, где это? Впрочем, пусть и не знаешь, машина на что? - Гюнтер слегка опешил от напористого стиля общения товарища Гиляровского, но увлечь себя в требуемом направлении дал почти беспрекословно.
