– Ричард, как можно быстрее устройте мне встречу с этим Найфеном. Надеюсь, вам не нужно напоминать об осторожности?
Послушно кивнув, англичанин покинул кабинет своего покровителя и (некоторым образом) спасителя, поддержавшего Грея в трудные для него времена. Не деньгами, разумеется, всего лишь словами участия и добрыми советами растерявшемуся соотечественнику. Вот кто бы знал, что в монастырях московитов выделывают превосходные мушкеты и пистоли, а в Соловецком и Кирилло-Белозерском ко всему еще и льют вполне приличные пушки из чугуна?[116] Или что в Московии научились делать свечи, фитильки которых сгорают вместе с воском?
Меж тем, оставшись наедине со столь потрясающей новостью, Дженкинсон отдался во власть размышлений. Желание Найфена Кондратьева перебраться туда, где его таланты и знания оценят по достоинству, посланник английской королевы всемерно одобрял и поддерживал. В благословенном Альбионе тому будет гораздо лучше! К большому сожалению дипломата, будущий перебежчик уже сейчас показал себя очень жадным, амбициозным и недоверчивым человеком, попросив за свою дружбу и знания титул барона с соответствующими земельными владениями и пять тысяч полновесных золотых соверенов. Пять тысяч!!! Ну, положим с баронством вопрос еще можно как-то разрешить – это вполне разумная цена за секреты тульской стали. Но пять тысяч золотых монет, каждая из которых равна фунту стерлингов… Такая солидная сумма потребует не менее веских доказательств чрезвычайной полезности будущего верноподданного английской короны сэра Найфена Кондроу! Доказательств, которые можно будет подержать в руках, основательно проверить и, разумеется, переслать в Лондон. Опрометчиво тряхнув головой, Энтони замер и прошипел сквозь зубы что-то длинное на тему постельных взаимоотношений ангелов и чертей. Затем поглядел на полуденное небо сквозь слюдяное окошечко и выругался вновь – успокаивая себя лишь той мыслью, что сегодня последний день изрядно затянувшегося празднования в честь пятнадцатилетия наследника трона.
– Джонни!..
Едва не запустив в замешкавшегося где-то слугу высохшей чернильницей, Дженкинсон отдал несколько первоочередных распоряжений, в которые входила скорейшая доставка кубка горячего вина с пряностями и нового камзола со штанами-кюлотами[117] (тот, что на нем, был слегка попятнан на груди брызгами медовухи и нес отметины подливок и жира на рукавах). Окончательно выправив самочувствие и переодевшись, сэр Энтони вознес краткую благодарственную молитву Отцу Небесному, прося его ниспослать толику терпения, дабы мог он пережить испытание пиршественным столом московитов. Затем накинул на плечи тяжелую шубу «с царского плеча»[118] – знак особой милости великого князя к посланнику английской королевы, после чего и проследовал в небольшой возок, покрытый снегом снаружи и изморозью внутри. Поездка была недолгой, хотя и прерывалась несколько раз – горожане, разгоряченные празднованием совершеннолетия обожаемого наследника и воодушевленные бочками со стоялыми медами и вином, что выкатил для них под стены Кремля его царственный отец, иногда полностью перекрывали любую возможность проезда.
– А ты почему за здоровье государя Димитрия Иоанновича не…
Чья-то краснощекая и изрядно бородатая харя сунулась было в прикрытое занавесочкой оконце возка, привнеся с собой мощный винный запах. И тут же исчезла, выдернутая кем-то более трезвым обратно.
– Куда, дурень!..
– Пусти!
Страдальчески поморщившись, Дженкинсон поплотнее закутался в собольи меха и в какой уже раз дал самому себе зарок не экономить более на сопровождении. С другой же стороны, а чего ему опасаться? Московиты во хмелю были всего лишь веселы и дружелюбны (за малым исключением, разумеется), весьма выгодно отличаясь этим от более цивилизованных народов.
– Кто?
Занавеска вновь дернулась, когда в оконце заглянул воротный страж в багрово-красном кафтане стременного стрельца.
– Проезжай!
В свое время посол испытал немалое удивление, когда узнал, сколь мало среди бородатых варваров горьких пьяниц. Нет, хмельное они знали и пить его любили, но, как правило, медовуха, брага и вино лились рекой только на семейных торжествах вроде именин, крестин или свадеб (впрочем, даже тогда старались лишнего не пить, дабы не уподобляться говорящей скотине в человеческом обличье). В обычные же дни на столах московитов преобладали квас, молоко и простокваша, и надо сказать, этот местный обычай доставлял иноземным дипломатам и негоциантам немало огорчения. Потому как, во-первых, в Москве не было ни единого трактира или паба для любителей крепких напитков. Во-вторых, хорошее вино на корню скупал Хлебный приказ, родовитые бояре-князья и наиболее именитые купцы, оставляя на продажу разве что невкусную дешевую кислятину. И, в-третьих, приобрести что-то крепче слабенькой медовухи можно было только в Иноземной слободе, жителям которой были позволены винокурни для удовлетворения собственных нужд. Понятное дело, что тамошние цены откровенно не радовали…
– Стой!
В этот раз осмотреть внутренности возка пожелал воин в темном кафтане дворцовой стражи и он же молчаливо засвидетельствовал окончание недолгого путешествия. Путаясь в длинных тяжелых полах царского подарка, сэр Энтони выбрался наружу, огляделся и не смог удержать в себе довольную усмешку. Потому что увидел рядом с крыльцом Грановитой палаты тех, кого не удостоили приглашением на праздничное пиршество. А вот его позвали! Терпеливо мерз на пронизывающем ветру голландец Томас ван Бателаан – этот наглец совсем недавно перехватил прямо под носом у «Московской компании» крупную партию тульской стали в полосах и прутках, предложив приказным дьякам более выгодную цену. И вместо того чтобы уплыть к себе домой, остался, а вместе с ним еще трое голландских купцов, энергично скупающих вощеную парусину и мачтовый лес!.. Невдалеке от голландца синел выдающимся носом испанец Рамон Карвахаль, за неделю до начала осенних штормов приплывший в Ревель на корабле, чьи трюмы были основательно набиты селитрой, свинцом, медью и слитками олова. Этот мутноглазый католик знал, что делал, встретив самый радушный прием и выгодно обменяв свой груз на фарфор, малые зеркала, пушнину и столовую утварь из цветного стекла!.. Единственная радость, что весной он уплывет обратно…
– Рад вас видеть, сэр!
Повернувшись в ту сторону, откуда донеслось приветствие, Дженкинсон закаменел лицом. Потому что улыбаться представителю основных конкурентов своей компании он не собирался. Проклятая Ганза! Уже какой десяток лет издыхающая и все еще имеющая кое-какое влияние и силы, она встрепенулась при первых же слухах о московских диковинках. А проверив и поверив в их истинность, быстро отстроила себе дополнительные склады в Ревеле, Выборге и Новгороде, выкупила с милостивого разрешения царя усадьбу в Москве и прислала своего посла Альберта Родде, который тут же и начал отравлять жизнь честным английским негоциантам!!!
– Взаимно.
Обменявшись учтивыми поклонами с представителем весьма уважаемой в Любеке старой «патрицианской» семьи потомственных торговцев, один из владельцев «Московской компании» невольно ускорил шаг, пока ганзеец, чересчур хорошо владеющий искусством двусмысленных намеков и вежливых издевок, не попытался завязать с ним небольшой «дружеский» разговор. Впрочем, стоило Дженкинсону переступить порог Грановитой палаты, как жадный до прибылей негоциант тут же сменился в нем опытным дипломатом. Скинув шубу на руки подскочившим слугам и придирчиво оглядев себя в ростовом зеркале, англичанин одним элегантным движением расправил складку на жестком воротничке-фрезе[119] и навострил уши, изо всех сил вслушиваясь в обрывки тихих разговоров.
– А я тебе говорю, что весна будет холодной и дождливой! Все приметы на то показывают, да и знаки верные имеются. Значит, последний урожай стоит придержать до правильной цены!..
– Толку-то? Хлебные амбары по всем городам от зерна мало что не ломятся, да и новые лабазы спешно достраивают. Нет, Илья Борисыч, тут надобно…
Миновав небольшую толпу разодетой в шелка и золото знати, англичанин сделал себе мысленную пометочку о возможном неурожае в следующем году. Так, на всякий случай.
– Григорий Лукьянович сказывал, что его людишки в Туле что ни месяц, то нового подсыла ловят, а то и нескольких – все дознаться пытаются до тайны уклада. А еще слухи ходят, вроде как завод этим летом будут от города поближе к рудникам переносить – недаром же кирпич да камень тесаный во множестве заготавливают… Я вот думаю, что неплохо бы нам под это дело…
Воевода и боярин Алексий Басманов склонился поближе к уху полковника стременных стрельцов (и тоже боярина) Василия Грязнова и что-то шепнул, после чего они оба удивительно одинаковым жестом огладили бороды.
