И только за кадром остался чей-то голос:
– А ведь собери японцы упомянутые силы, включая «Фудзи», не такой уж у нас и большой перевес.
Давно уж опустилась ночь.
Отбродивший вечерним сумраком туман садился конденсатом прохлады на палубы и надстройки, стыло поёживая дежурных «третьих склянок».
Бухта Белый Волк притихла брандвахтой, раскинув противоминные сети и боны. О борт флагманского «Князя Суворова» мерно постукивали пришвартованные катера, свёзшие господ офицеров… Тлела угольком верная цигарка, под балагуры матросских баек.
Из иллюминатора адмиральского салона густо курился папиросный дым и всё доносились, доносились голоса.
Засиделись.
* * *
Наутро Зиновий Петрович получил из Петербурга телеграмму.
– На душе поспокойней, пожалуй, стало. Взгляните, – протянув помощнику расшифровку, – если верить заверениям Авелана, Вэйхайвэя ныне можно не опасаться, но… ох, не знаю к чему они там, на высоком уровне договорились, а я бы британцам ни на грош не доверял. Вдруг у них кроме подлости с «чилийскими броненосцами» за пазухой ещё чего-то припрятано?
Коломейцев быстро пробежал по тексту глазами и снова выжидающе вытянулся.
– Ну, а если вдруг… – адмирал ждал от подчинённого комментариев, но «флажок» молчал, потому сам продолжил: – Случись что – в Артуре самой весомой и на ходу боевой единицей остаётся «Победа». Да и другие «инвалиды» смогут вступить в помощь береговой артиллерии. Мы, конечно, их изрядно пощипали на предмет изъятия орудий, однако нашему «ударному отряду» в ответственной операции потребуется полная боеспособность. Не так ли?
Политические манёвры императора Николая привели к интересным пертурбациям. Получив «бьёркскую конфетку», Вильгельм любовался «ярким фантиком», не подозревая, что тянет пустышку. Но однозначно дойчи дружить с русскими стали и больше и лучше. Слова «дружить, больше, лучше» можно смело брать в кавычки, так как была в них некая вторая суть. То же самое касалось и других злейших друзей – британцев. И если уж продолжать аллегорить вкусностями, то для русско-английского пирога – «Антанты» – тесто только подходило. Договор был секретен и пока ждал своего часа для оглашения.
Даже Париж, всполошившись угрозой русско-германского сближения, чуя, чуя «жареного петуха», всемерно шёл навстречу. Прок от этого уже имел место быть – эскадра Небогатова без проволочек провела бункеровку и мелкий ремонт во французском Индокитае. Прямая польза вышла и от «бьёркской» сердечности.
Был у штаба Рожественского ещё и план «Б», как принято называть это у англосаксов, который, кстати сказать, собирались реализовать вне зависимости от успеха или неуспеха задуманной генеральной операции. (Под «неуспехом» подразумевался «невыход кораблей противника, предпочти японские адмиралы отсиживаться в базах и портах».)
Вот эти порты и надлежало завалить минами. Однако ввиду малого в Порт-Артуре количества сего боезапаса это мероприятие состоялось бы скорей демонстративным образом, с разбросом нескольких «рогатых» у входа в одну-две главные гавани японской метрополии, напугав опубликованным должным образом официальным предупреждением.
Но друг Вилли откликнулся на просьбу кузена Ники, и из Циндао пришёл необходимый конфиденциальный груз с шильдиками «Hergestellt in Deutschland». Со случайной приписочкой на одном из кантовочных ящиков «Für dit Kaiserliche Marine» [55].
Война давно вошла в стадию, когда слова адмирала Макарова «ставить мины в тех местах, где не прекращено коммерческое судодвижение, не позволительно» уже потеряли злободневную актуальность. Наступила другая злоба дня… после того как японцы обложили порты нейтральной Кореи.
Рожественский ещё в феврале, будучи начальником Главного морского штаба, наложил письменную резолюцию: «Порты Японии не могут быть признаваемы не чем иным, как театром военных действий»… на беду как честных купцов-негоциантов, так и нечистоплотных, промышляющих контрабандой.
Жизнь на войне, как известно, обесценивается. Это касается и «железа». Даже самый занюханный пароход, являясь для частного морского извозчика недешёвым удовольствием, для адмиралов и командиров боевых кораблей, за спиной которых стоит ресурс целой империи, это ничто – «пыль на сапогах», сказали бы армейцы. Флотские, конечно, выразились бы как-нибудь колоритно по-моряцки.
Ну, а для Порт-Артура, где прекратились японские обстрелы, для которого отхлынула угроза захвата, эта неожиданная «дружба» вылилась в массированное паломничество иностранцев: журналистов всех мастей, военных наблюдателей, включая (только подумать!) двух британских. В дополнение к уже имевшимся в крепости инженерам рейхсвера, пароходом из Циндао прибыла целая депутация немецких врачей.
– Понаехали! – Рожественский намеренно не сходил на берег, чтобы избегать навязчивого любопытства корреспондентов, жаждавших взять интервью у самого «Адмирала Арктики».
Евроинородцы бродили стайками по улицам, осматривали следы минувшей осады, искали ракурсы для удачных фото. Им даже разрешали делать дагерротипы ремонтирующихся кораблей, а они всё выспрашивали: «А где же знаменитые броненосцы, прошедшие арктическими широтами?»
«Пятнистых» в тихоокеанском флоте становилось всё больше – Рожественский приказал начинать постепенную перекраску Тихоокеанской эскадры в новый боевой камуфляж.
Тут ещё и Студент (прозвище «ямаловского» гостя окончательно прижилось) предложил наносить рисунок на все корабли по одному варианту, чтобы издалека и крейсер, и броненосец выглядели типично, и противник не сразу мог определить, кто ему противостоит.
Учитывая, что и сам по себе эффект камуфляжа работал до сорока кабельтовых, смысла особого в том не видели – общего шаблона придерживались, но как бог на душу положит.
Наводнение Порт-Артура, помимо японских шпионов (под китайской личиной), всякими честными, с виду невинными «белокожими» агентами лежало как на ладони. Военные атташе перенимали опыт, посещая крепостные позиции, норовя попасть на корабли, журналюги задавали «наивные» вопросы, суя свой нос куда только возможно…
– Докладываю! Из состава делегации германских врачей выделяется один, подозрительно интересующийся моряками с «Лены». Ей-богу, шпион! Мои люди на берег группами, едва ли не строем ходят, под присмотром мичманов…
– Евгений Александрович, – со вздохом прервал Трусова Рожественский, – ваша «Лена»… уж будем честными – ваша она покуда, «Рюрика» вам, простите, нового дать не могу. Так вот, ваша «Лена» в гавани Артура настоящая горячая приманка для шпионских негодяев. Российское ведомство официально объявляло о боях с участием вспомогательного крейсера у берегов Камчатки, что-то упоминалось в газетах, и о «красном ледоколе» в том числе. Потому совсем неудивительно, что и наблюдатели эти суются с расспросами… и корреспонденты, среди которых наверняка есть непростые господа, буквально лезут к вам на борт. Англичане, те так тем более будут особенно настойчивы, пытаясь что-либо вызнать за судьбу своих потопленных кораблей и команд.
Что делать с вашими экипажами, право, не знаю. Жандармские чиновники, высланные из Петербурга… когда они поспеют? Тутошние жандармы люди серьёзные, но ведь они не посвящены в главный секрет. А что-то делать самим надобно, иначе…
– По пути кое-какую работу с экипажем я проводил лично, – Трусов немного мялся, – мне выступать дознавателем было крайне постыдно-с…
– Да бросьте вы, – моментом вспылил адмирал, – что на кону – не понимаете? Не до чистоплюйства! Что удалось вызнать вашим самочинным дознанием?
– Люди склонны бросаться на яркое, – пожал плечами каперанг, – в нашем случае больше запомнили красную многооконную надстройку и зубатый оскал в носу корабля. И то, те немногие, кто по долгу службы мог быть на палубе. Трюмные довольствовались пересудами. Побывавшие на борту ледокола моряки «Рюрика», естественно, отмечали необычность внутреннего убранства судна, но закономерно списывали на его заморское происхождение.
