— А что произошло?
— Пустяки. В меня стрелял один безумный майор-революционер.
Графиня с восхищением взглянула на меня:
— Mon sher ami, какие удивительные события происходят у вас на Волге, не то что здесь, в скучной Москве…
— Уж вам- то в Москве скучать… да ни в жизнь не поверю…
Волконская задумалась.
— Знаете, когда я была еще девочкой, император Николай в честь коронации устроил народные гуляния на Девичьем поле… Все уставили огромными столами с окороками, телятиной и пирамидами с печеньями. Звучала музыка, выступали волтижеры в балаганах, поставили карусели и качели, фонтаны, все необыкновенно празднично украсили цветами и гирляндами. На праздник явилась толпа тысяч пять, среди них мелкие ремесленники, бродяги, чернь и простолюдины… одним словом, полный сброд. Дворян и мещян было в несколько раз меньше. Когда приехал император с кавалергардами, он тут же объявил: «Все для вас, мой любимый народ…» Веревки с ограждениями убрали и толпа страждущих сразу набросилась на угощение. Все смели, переломали столы и сломали фонтаны, разрушили балаганы. Чернь даже стала обдирать драпировку и уносить с
собой стулья. Начались драки, дамы визжали в ложах… Обер-полицмейстер Шульгин с эскадроном казаков принялись работать нагайками, но беспорядки не прекратились. Пригнали пожарных, которые разгоняли дебоширов водой. К счастью, обошлось без жертв. Но очень много тогда было ушибленных и покалеченных…
Графиня печально вздохнула.
— Для моего еще детского разума это было настоящим кошмаром… Кажется, писатель Дмитриев тогда возмущался: ' Русский народ жаден и не способен ни к спокойному наслаждению, ни к порядку; удовольствие для него всегда сопровождается буйством…'
— Русский народ — великий народ,– возразил я.– Россия это колыбель гениальных ученых, писателей, полководцев и политических деятелей… А это происшествие из вашего далекого детства… что же, такое иногда случается, тем более в пьяной бестолковой толпе, хорошо, что все же обошлось без жертв…
— Я тоже люблю все, что связано с Россией, наши вековые традиции, устои, историю. Прочитала даже все труды Карамзина. Но чернь я попросту презираю…
— Напрасно вы, Екатерина Кирилловна. Эта чернь, как вы выразились, пашет, сеет, выращивает скот и птицу, работает в поле и на фабриках. Служит, чтобы мы могли вкушать пищу и наслаждаться жизнью… крепостные тоже люди, они не отличаются ничем от нас, кроме происхождения… а если бы вы родились крепостной?
— Да что вы, mon амi… об этом страшно даже подумать… — испугано покачала головой графиня.
Я допил чай и посмотрел на часы.
— Ну что же… разрешите откланяться… нужно еще собираться в дорогу. Завтра с раннего утра выезжать…
Я поцеловал графине руку и поспешил по мощенной дорожке к калитке.
Когда выходил, на короткий миг обернулся. Графиня Волконская провожала меня слегка удивленным взглядом.
* * *
Заканчивался август, а с ним заканчивалось и жаркое короткое лето. Я проснулся и посмотрел в окно. Небо сегодня удивительное, светло-голубое, почти без облаков. На моем плече сладко спала супруга. Что может быть лучше, чем просыпаться в уютной постели с любимым человеком, в большом собственном доме. Неспешно пить чай на кухне, обсуждать малозначительные новости и строить светлые планы на будущее… однако судьба вновь звала меня в дорогу.
Я осторожно привстал. Аглая тут же открыла глаза и потянулась:
— Андрюша, может завтра поедешь?
Я улыбнулся:
— Никак нельзя…
Супруга приподнялась и быстро набросила халат. За это время она изменилась. Более степенная, слегка медлительная в движениях, ее животик еще более округлился и я нежно провел по нему ладонью. Аглая стала еще более привлекательна и желанна для меня.
Мы вместе вышли из дома и приблизились к карете. Герасим терпеливо ждал на козлах.
— Все готово, барин. Вещи я погрузил.
— Ты даже не позавтракал, Андрюша…– вздохнула Аглая.
— В дороге позавтракаю… как доберусь до Николаево — обязательно напишу…
Я нежно обнял и поцеловал супругу. Она снова не хотела меня отпускать.
— Все, Аглаша, поеду… долгие проводы — долгие слезы…
Из калитки вышли Прохор Петрович, Тихон и Марфа.
— Доброй дороги, барин! — кивнула Марфа и вытерла краешек глаза платком. Прохор Петрович тоже неожиданно всплакнул.
— Счастливо всем оставаться! — я влез в карету. Экипаж быстро помчался по пыльной дороге.
Вскоре и усадьба, и Новореченское, совсем скрылись из виду. На душе было немного грустно. Поместье за это время стало для меня совсем родным. Теперь я вполне понимаю расхожее выражение ' родовое гнездо'.
Не среда обитания меняет нас. Ведь я так и не стал изнеженным сибаритом. Только мы сами способны изменить мир, окружающую среду и обстоятельства. Просто для этого нужно быть сильным. А еще я точно знал, что у каждого есть свое предназначение, и где-то глубоко, на дне души, лежит та благородная искра, которая рано или поздно сделает из обычного человека настоящего героя. Искра эта устает тлеть, однажды она вспыхнет ярким пламенем и осветит великие и славные дела…
(Окончание второй книги)
