Часть татарских пленных трудилась на строительстве укреплений крепости Азов. Сами разрушили – сами и восстанавливайте, и укрепляйте.
А то турки еще придут… не будет ли войны с ними, государь?
Тут Алексей и сам не знал. Как повезет. Мехмеда – пусть на том свете гурии будут ему фуриями – знали, примерно представляли, чего от него ждать. Сулеймана же…
Да кто его знает?
Как повезет. Может и согласиться на предложенное, может и упереться – тогда надобно воевать будет. И тогда на переднем крае битвы окажутся сначала полки Собесского и казачьи полки в Крыму, а потом и Ромодановский. И тут укрепления весьма полезны будут. А заодно – тактика партизанского движения. Есть такое слово – «герилья», Софья рассказывала.
Как повезет.
А на следующее утро царевич выехал из ворот Азова в сторону Руси. Домой, как можно скорее домой. Сестренка должна справиться, и все же – лучше самому поскорее оказаться дома.
* * *
Султан Сулейман получил письмо от русского государя в самое сладкое послеобеденное время, когда всем хочется сотворить молитву и отдохнуть, воздух плавится от жары, а на песок больно смотреть – так он играет в лучах солнца.
Султан и не смотрел, лежал в саду, вкушал виноград, слушал журчание фонтана… и письмо ему открывать не хотелось. Придется ведь что-то делать!
Решать!
Воевать?!
Спаси Аллах!
Ничего такого Сулейману вовсе не хотелось. Да и как тут воевать? Самому? Вот уж в чем султан не обманывался, так это в своих воинских талантах. В их полном отсутствии. Ему и шахматы-то плохо давались!
А посылать какого-нибудь пашу? Чтобы янычары его полюбили, как родного? А султана потом… поменяли? Они уже это сделали не так давно, что им стоит повторить?
Нет уж, в ближайшее время ему бы без войн обойтись! Особенно на два фронта! Тут со Священной Римской Империей не знаешь, что делать, на Крите опять бунтуют, персы активизировались и нападают, пытаясь отгрызть себе кусок…
А все эти русские собаки! Самое лучшее, что у них есть, – это рабыни. Рабы из них плохие. Живут в неволе очень мало, бунтуют, а вот рабыни хорошие. Если, конечно, обученные и смирившиеся со своей участью. Даже любимая жена султана Сулеймана Кануни Хасеки Хуррем была родом из этой загадочной страны.
Но свиток пришлось развернуть. И вчитаться, прогнав покамест всех, кроме глухонемых евнухов.
Впрочем, по мере чтения лицо мужчины светлело.
И было от чего. Война если и не отменялась, так откладывалась.
Русский царевич в самых изысканных выражениях извинялся перед султаном, что вынужден был… но чаша терпения народного переполнилась. Дескать, крымские собаки так себя вели, что у народа терпение лопнуло напрочь и все дружно потребовали возмездия. Пришлось идти мстить, не то он сам бы слетел с трона. Конечно, впрямую ничего такого не писалось, но… понятно же!
Знал бы султан, скольких бессонных ночей и испорченных черновиков стоило Алексею с Иваном это письмо! Чай, не казачий ответ, с тем-то быстрее управились!
А тут и прогнись в нужной позе, и так, чтобы урона чести царской не вышло.
Одним словом – поход был направлен против крымчаков, а ваши крепости, государь, попали под горячую руку. Подданные ваши почти и не пострадали, разве что рабов христианских вернуть заставили – но тут и понятно.
Далее следовало самое неприятное.
Возвращать крепости Алексей Алексеевич не собирался, это было видно. Но предлагал дружить домами – то есть пусть турки возвращаются, живут, где и раньше, дома вернем, в торговле ущемлять не будем, молиться не помешаем, при условии что и они будут те же правила соблюдать…
А крымчаки…
Нет уж.
Два льва могут договориться между собой, но о чем им говорить с шакалами?
Сулейман крепко призадумался. Да, конечно, можно идти воевать наглецов. Но… Этих «но» уже столько перечислено, что с ума сойти можно! Нет, воевать не стоит, но и дружить… тут надо крепенько подумать, что стребовать с русского наглеца, а то еще забудется…
Опять же и янычарам много чего надобно, особенно денег…
Может, отправить туда часть янычарского войска? Пусть полягут – и ему спокойнее будет, и этому нахалу опять же зубы показать…
Или не отправлять? Ну не может он сейчас себе позволить неудач в войне, не может. Свергнут же!
А жить-то хочется…
Значит, будем торговаться. Пусть возвращает захваченные крепости по берегу, Перекоп, опять же Керчь, а там посмотрим…
* * *
– Государыня, донесение!
Софья даже не шелохнулась. Из-за каждого донесения дергаться – заикой станешь. Тут работы невпроворот, а она волноваться будет? Да системе прокачки царских нервов индийские йоги позавидуют! Им за жизнь столько стрессов не испытать, сколько ей за неделю!
– Что случилось?
– Государь к нам скачет!!!
Вот теперь подскочила и Софья:
– Что?! Когда?! Откуда?!
– Голубиная почта пришла, говорят, что батюшка наш уже из Тулы выехал, к нам летит!
Софья широко перекрестилась на ближайшую икону.
– Наконец-то! Слава тебе, господи! Живой!!!
И как была, упала молиться на колени. Имидж, знаете ли. Живешь в Риме – иди в баню. Девушки переглянулись и оставили ее одну. А Софья, тут же бросив бить поклоны, скорчилась на полу. Устала…
Кто бы знал, как она устала от злобных боярских глаз, от шепотков за спиной, от постоянной готовности показывать клыки, от публичности… Да просто – устала. Вот Лешка приедет – и она часть обязанностей честно отдаст ему. Пусть сам с боярами бодается… бар-раны! Хотя нет. Козлы, козлищи и козлодои!
Но до того надобно еще один спектакль разыграть, чтобы никто и никогда, и даже не подумал…
Софья еще раз глубоко вздохнула и отправилась распоряжаться. Молитве время, делу – жизнь.
* * *
Григорий Ромодановский ехал, не торопясь. Надобно сегодня «загон» навестить, почитай, уж дней десять не был. Да и просто проехаться, промяться полезно.
Загоном именовали несколько бараков, в которых содержались пленные татары. Перед тем как отправить их на Русь, на строительство канала али еще куда, их выдерживали в течение трех дней, заставляли вымыться в бане, сбривали все волосы на голове, давали новую одежду. Разве что в зад не заглядывали.
Да и не только с татарами то проделывали, с пленными русскими – тоже. Два барака было для татар, два для полонян, для мужчин и женщин отдельно. Высокая изгородь, баня рядом, своя кухня, колодец…
Ромодановский сначала понять не мог, к чему такие предосторожности, но потом один из «троянских коньков» объяснил. Мол-де, кто их знает, чем они в своих степях немытых болеют? Ни к чему сие на Русь тащить.
Чудит, конечно, царевич, но спорить с ним Ромодановский не собирался – его дело, царское.
Устал он с этим Азовом, что та собака. А куда деваться? Надобно – вот и делает. Хорошо хоть в Азов прибыло еще четверо царевичевых воспитанников – или уже царских? – и они тянули на себе кучку дел. Хоть высыпаться иногда удавалось. Или пообедать не на бегу. Нет, можно бы и иначе, только вот Гришка Ромодановский отродясь не халтурил и спустя рукава никакое дело не делал.
А вообще – странно. Из загона уже второй день ни вестей, ничего не было.
Отчего?
Птица – и та не прилетала, вот и решил Григорий сам проехаться.
Налет?
Али бунт?
Только не ожидал Ромодановский, что, когда он подъедет к частоколу, тот его встретит запертыми воротами. Но все тихо было, дымок курился, съестным пахло. Но почему…
Заколотить в ворота никто не успел. Из-за частокола взвился высокий мальчишеский голос:
– Батюшка боярин, там вы?
– Митька, ты что творишь?!
Царевичевых воспитанников Ромодановский уже по голосам опознавал. Всего-то четверо их, как тут не разобраться? А уж сколько они на себе тянут…
– Беда, батюшка боярин. Тут, кажись, чума.
Ромодановский себя не видел в этот момент. Но с трудом удержался, чтобы не поворотить коня и не дать ему шпор.
Чума.
Черная смерть.
Болезнь сия и города выкашивала. И вот она… рядом!
Господи, помилуй!!!
– Ми… тька…
– Батюшка боярин, я думаю, что это она, но рисковать не стоит. Пока я не буду уверен в обратном, никто отсюда не выйдет. Ворота мы изнутри заперли, а ты направишь людей, чтобы снаружи подперли. Чтобы никто не вышел раньше, чем опасность минует.
По мнению Ромодановского, стоило бы обложить всю загородку соломой да поджечь. Но… там же не только татарва была, там и свои, православные, и мальчишка…
– Ты… останешься?
Голос дрогнул, изломался:
– Да, батюшка боярин. – Митька говорил спокойно и твердо, никогда раньше Григорий такого голоса у ребенка не слышал. Да и какой там ребенок?! Почитай, не каждый взрослый на такое решение способен.
– Может…
– Это с воздухом передается, Ибрагим говорил. А если я уже заражен? В Азов смерть принести?
Григорий аж пошатнулся.
С воздухом?! Господи всемилостивый…
– Так что не приближайтесь никто к частоколу. Припасы и прочее нам надобно через забор перекидывать, лучше с наветренной стороны. Со мной тут людей достаточно, справимся.
