Каждый день на берегу мы проводили абордажные схватки, приспособив для этого площадку, имитирующую палубу корабля. Сначала всё было очень плохо, потом просто плохо, и наконец, удовлетворительно. А остальному эти люди научатся в настоящей абордажной схватке. Ведь самой отличной оценкой является сохранение собственной жизни.
Периодически мы снимались с якоря и уходили в открытое море для проведения учебных стрельб. Испанцы искренне не понимали, зачем нам тратить прорву пороха и ядер только лишь для того, чтобы пострелять в море. Но со мной спорить никто не решился. Да и зачем? Они учились, порох и ядра я покупал на свои деньги, жалованье им платилось, а что ещё надо простому матросу или ратнику?
Через две недели упорных занятий я решил, что мы готовы к отплытию, и, загрузив на борт новые железные бочки для воды, мы снялись с якоря. Эти бочки удивили всех. Ведь для воды использовались только деревянные, а железные были очень дороги. Да и вообще, дико!
Но, по странному стечению обстоятельств, я знал, что вода хранится дольше в железных емкостях, а не в деревянных. Деревянные со временем становились просто рассадником плесени и микроводорослей. Ещё бы оцинковку сделать, была бы вообще красота. И, хоть бочки и были очень дороги, я всё равно их заказал, не пожалев денег. Жажда всё — деньги ничто!
В процессе подготовке по той или иной причине пришлось расстаться ещё с двумя десятками человек, и теперь на фрегате было шестьдесят пять человек команды корабля и сто десять человек абордажной команды и канониров. Самым слабым звеном были канониры, но и их я немного натренировал, практикуясь на стрельбе по безлюдному скалистому берегу и в старую шаланду на море. Денег на это пришлось потратить много, но оно того стоило.
Кроме железных бочек на борт было загружено несколько головок очень дорогого сыра пармезан, доставленного из Италии. Я о нём слышал, когда был там в прошлом году. Сыр покрывался сверху белой плесенью, которая не проникала внутрь, защищая его тем самым от гниения или поражения другими плесневелыми грибками. Вследствие чего сыр очень долгого хранился и не гнил. Как раз мне такой и был нужен. Но продукт был дорогим, и способность его выдерживать долгое плавание ещё надо было проверить, что я и собирался сделать.
Подняв все паруса и поймав в них попутный ветер, фрегат «Дело принципа» направился в сторону Гибралтарского пролива. Я был полон решимости ловить корсаров, тех, до которых всё ещё никак не мог добраться. Корабль довольно быстро набрал большую скорость и пошёл, буравя форштевнем сине-зелёную волну тёплого моря.
Хлопали под порывами ветра паруса, скрипели снасти, стонали чайки над нами, провожая в дальнюю дорогу. Я же, стоя на носу корабля, всматривался в сторону линии горизонта. Многие суда, завидев нас издалека, спешили убраться подальше. А те немногие, что рискнули идти навстречу, пересчитав пушечные порты, старались держаться подальше.
Мы же продолжали идти своим намеченным курсом. Часто нам попадались два-три корабля, шедшие вместе под одним флагом. Это были либо большие каравеллы, либо разного рода галеры, галиоты или галеасы. Мне они были не интересны, и я ожидал встретить пиратов, но вот только те не собирались открыто нападать на меня и поднимать чёрный флаг с весёлым Роджером. Они всегда старались напасть неожиданно, чтобы жертва не подозревала об их пиратской сущности. И при этом не чурались поднимать флаг любой страны.
А так как здесь была вотчина берберийских пиратов, то их флаг был с изображением человеческого лица в полумесяце. Но такие пока нам не попадались и, пройдя Гибралтар, корабль вошёл в Средиземное море. Здесь всё было поинтереснее, и вскоре нам повстречалось судно, на которое совсем недавно напали корсары, но их уже и след простыл. Команда была ограблена полностью, а судно приведено в негодность. Часть людей взяли в рабство, а самых старых моряков оставили за ненадобностью.
Опросив пострадавших, мы рванули за пиратами, но догнать так и не смогли. Пришлось держаться ближе к Африканскому берегу, надеясь перехватить корсаров тогда, когда они только выйдут на разбой, либо когда они будут возвращаться с него. И вскоре нам улыбнулась удача.
От африканского берега вывернул небольшой пинас. Фрегат в это время лежал в дрейфе. На грот мачте в вороньем гнезде сидел Сеня, который был моложе всех и обладал самым острым зрением. У меня же в руках была подзорная труба, помогающая обследовать далёкое и слабо видимое побережье.
— Корабль! Плывёт от Африки! Это, наверное, пираты! — закричал с верхушки мачты Сеня.
— Посмотрим, посмотрим! — пробормотал я про себя, приложив к правому глазу подзорную трубу и направив её в ту сторону, где была видна еле заметная точка. Увеличительная линза приблизила ко мне чужой корабль. На флагштоке грот мачты развевался флажок Османской империи, а чуть ниже — флажок, принадлежащий свободной республике Сале.
«Наши клиенты», — подумал я и продолжил следить за ними. Фрегат неспешно покачивался на волнах, его корпус, окрашенный в серо-чёрный цвет, не сильно выделялся на фоне моря. Всё же, полезно знать некоторые вещи, которые людям этого мира и этого века недоступны.
Корсары слишком поздно заметили нас, а заметив, не заподозрили во фрегате военное судно. Они радостно засуетились и даже попытались взять на абордаж, подняв пиратский флаг и дав залп с носового орудия. Но, подплыв ближе, команда пиратского корабля заметила свою ошибку, очевидно, пересчитав пушечные порты. Пошёл обратный процесс и, спустив пиратский флаг, они попытались сбежать.
Ну, уж нет, такого я им позволить не мог.
— Поднять паруса! Орудия к бою.
Забегали матросы, засуетились мушкетёры, поджигая фитили и готовясь к бою. Фрегат, окутавшись серо-белыми парусами, увеличил скорость и повернул в сторону пиратов. До берега было довольно далеко, и корсары изо всех сил старались быстрее его достичь. Там можно было войти в реку и затеряться на речном фарватере.
Бросив рассматривать корсаров с носа корабля, я встал за штурвал. Вцепившись в ручки двойного колеса, я почувствовал всю силу и мощь корабля, послушного моей воле. Фрегат мощно шёл вперёд, быстро догоняя пинас. Но вот так просто брать его на абордаж я не стремился. Перейдя в крутой бейдевинд, я развернул фрегат левым бортом, чтобы дать залп бортовыми орудиями.
Как только корабль завершил маневр, грянул залп из двадцати пушек. Ядра, словно шрапнель, посыпались на пиратский пинас. Вокруг него поднялись всплески от упавших ядер, но штук пять попали прямо в цель.
Рангоут и обшивка корабля взорвались, посыпались щепки, взлетая вверх и в стороны, под запредельной нагрузкой стали лопаться канаты, кто-то выпал за борт, послышались крики раненых. Вокруг пинаса закружились чайки, злобно крича, куски оснастки торчали рваными клочьями. Упала фок-мачта, перебитая в середине. Корабль накренился под её весом и резко замедлил ход. На его борту засуетились берберы, выкрикивая команды на своём языке и пытаясь скинуть погибшую мачту за борт.
Фрегат, перейдя на другой галс, догнал пинас, пристроился к его правому борту и начал абордаж. Мушкетёры абордажной команды, выстроившись на шкафуте и вдоль левого борта фрегата, прицелились и дали слитный залп. Весь корабль окутался белым пороховым дымом.
Тяжёлые свинцовые пули, быстро набрав скорость, впивались в борта, оснастку и тела пиратов, тех, кому не повезло очутиться на их пути. Крики ярости и боли огласили вражеский пинас. Оттуда послышались ответные выстрелы, но они были редкими и разрозненными. Привыкшие нападать сами и избегать столкновений с военными кораблями, корсары оказались в таком же положении, что и их жертвы.
Абордажные крюки взвились в воздух и уже сверху обрушились на истерзанные борта корабля, чтобы намертво впиться в них ржавыми лезвиями.
— Вперёд, на абордаж!
Солдаты, ухватив поудобнее верёвки, бросились в атаку. Я не смог сдержаться и сам перепрыгнул на вражеский борт, когда уже оба корабля были сцеплены между собой.
