Кормовая башня «Победы» саданула залпом как раз в тот момент, когда следовавший в ее струе «Пересвет» уже стал вываливаться из боевой линии. И оба снаряда попали. На удивление удачно попали. Но с разной степенью «удачности»: один пробил броню в районе ватерлинии, куда немедленно заструилась вода, а второй вообще дел натворил – пронизав защиту среднего каземата верхнего яруса шестидюймовой батареи, он, разбрасывая по сторонам куски железа, устремился дальше, в самое нутро «Сикисимы», по дороге разорвав тело подносчика снарядов. Дальше на пути брони не встретилось, но взрыватель уже догорал. И рвануло уже при попадании в то место средней трубы, где сходились две из двух же котельных отсеков. Разворотило, само собой…
Ну так «вот те нате – хрен в томате»: тяга в топках стала стремительно падать, дым, не вытянутый трубами, стал растекаться по всем близлежащим помещениям. И главная проблема была не в собственно дыме – ну да, режет глаза, затрудняет видимость… Не это главное. Сжечь уголь полностью, до углекислого газа (тоже не подарок), можно даже сейчас, в начале двадцать первого века, пожалуй, только в лаборатории. В любой печи шел, идет и будет идти конкурирующий процесс с образованием газа угарного. А это та еще дрянь. Если в воздухе всего один процент монооксида углерода – смертелен один вдох.
Конечно, когда дым смешивался с воздухом казематов и котельных, концентрация яда не достигала столь критических значений, но и дышали в такой атмосфере японские моряки не несколько секунд. Причем не просто дышали – таская снаряды весом в полцентнера или лопаты с углем, интенсивно таская, и легкие тоже вентилируешь весьма интенсивно…
Не говоря уже о том, что кроме собственно угарного газа в угольном дыме содержалось предостаточно и другой всевозможной дряни, которая, может, и не была столь токсична, но дыхательные пути раздражала здорово.
Ну и что, скажите, толку от комендора, который постоянно заходится в приступах кашля?.. От такого же кочегара?
Капитан первого ранга Терагаки, получив доклад о том, что творится во «внутренностях» его «Сикисимы», думал недолго:
– Погасить задымленные топки, прекратить огонь из верхнего каземата…
– Дым распространяется и по нижнему, – добавил еще одну ложку дегтя старший артиллерист.
– Хорошо, – с ненавистью глянул командир броненосца на капитан-лейтенанта. – Эвакуировать все расчеты артиллерии правого борта из казематов… Рубка – машинному!
– Есть машинное! – донеслось из амбушюра.
– На какую скорость мы можем рассчитывать?
– В лучшем случае десять-одиннадцать узлов…
Минут за десять до этого попадания адмирал Того вышел на левое крыло мостика «Микасы» – находясь в боевой рубке, можно иметь более-менее оперативную информацию о состоянии собственного корабля, частично – о том, что творится на следующем в твоей кильватерной струе мателоте, но не более. Об остальных – очень эпизодические и неточные сведения. Тем более что многие из них уже потеряли возможность передавать сообщения ввиду того, что у них были сбиты мачты, стеньги, сгорели фалы…
А то, что дела идут совсем не лучшим образом, командующий Объединенным флотом Страны восходящего солнца стал понимать достаточно давно. Сегодня русские, судя по всему, оказались сильнее. И открывшаяся панорама битвы только подтвердила подозрения японского адмирала: «Асахи», по которому практически безответно лупил «Цесаревич», еще держался, но огрызался из своих пушек совсем вяло, «Сикисима» держался молодцом и даже сумел выбить из линии русский броненосец. Но это был единственный позитивный момент. Севернее главного кильватера получившие в дебюте сражения серьезные повреждения «Ясима», «Адзума» и «Ниссин» вроде бы справились, вышли из «нокдауна» и снова собирались влиться в общий кильватер. Но четырнадцать узлов эта компания вряд ли сможет держать…
В хвосте колонны русские «полтавы» совершенно конкретно разносили единственные оставшиеся в строю два броненосных крейсера. Их командиры, Мацути и Ясиро, продолжали держать генеральный курс, но отстреливались уже очень вяло.
А отряд адмирала Дева уже отворачивал, избитый снарядами крейсеров Рейценштейна. Горели все трое. Все трое имели совсем непрезентабельный вид. Только подходящий Шестой боевой отряд спасал положение. Для адмирала Дева спасал – не для адмирала Того. Адмирал Того понял, что сегодня самый благоприятный для него вариант – унести ноги без потерь в броненосных кораблях.
– Сигнал эскадре: «Поворот влево на шесть румбов. Отходить в Чемульпо».
* * *
– Разбиты! Отступают!! – восторженно заорал Кирилл Владимирович, наблюдая, как «Микаса» принял влево, а «Асахи» с «Сикисимой» покатились за ним. – Виктория! Поздравляю вас, Степан Осипович!!
– Не с чем пока поздравлять, ваше высочество, – хмуро отозвался Макаров, не отрывая бинокля от глаз. – Ни одного броненосного японца не потопили…
– Смотрите – третий! – восторженно выкрикнул Щенснович.
Изо всех казематов «Сикисимы», еще не успевшего лечь на курс отворота, повалило черным дымом.
«Хрен я вас теперь отпущу, тамагочи долбаные», – зло подумалось Степану. Решение созрело мгновенно: – Поднять сигнал: «Поворот семь румбов влево вдруг. Иметь строй уступа влево. ФЛОТУ – ПОГОНЯ!».
Глава 14 Флоту – побеждать!
Первым повернул на назначенный курс «Ретвизан», через полминуты то же сделал «Цесаревич», а подождав еще столько же, начала поворачивать и «Победа». Во время изменения направления движения огонь, конечно, пришлось прекратить, но как только три русских броненосца легли на боевой курс, пристрелка по все более и более отстающему «Сикисиме» стартовала.
«Цесаревич» практически не обстреливался с самого начала боя – корабли противника предпочитали бить сначала по «Ретвизану», а потом по «Победе» с «Пересветом». Так что для комендоров броненосца это было не сражение, а просто именины сердца – знай себе аккуратненько определяй дистанцию до «Асахи», пристреливайся, когда чужие всплески не мешают, и открывай беглый огонь всем бортом. А тебе никто не мешает. Никто и ничто. Ни всплески вражеских снарядов, ни их взрывы на твоем корабле, ни дым пожаров – полигон да и только…
– Адмирал поднял сигнал «Иметь шестнадцать узлов», – крикнул сигнальщик.
– Думаю, что сможем, – пожал плечами командир броненосца и немедленно продублировал приказ Макарова в машину. – А вы, Дмитрий Всеволодович, я думаю, уже можете начинать всем бортом.
– Ждал только вашего приказа, – весело отозвался старший артиллерист лейтенант Ненюков и немедленно стал передавать в орудийные башни соответствующие указания.
«Цесаревич» снова загрохотал всем бортом, к нему присоединился и «Ретвизан», а еще через минуту подала голос «Победа». Расстояние до «Сикисимы» составляло уже двадцать два кабельтова и стремительно сокращалось. Японский броненосец засыпало снарядами, вокруг него стоял лес из всплесков, а на борту постоянно отмечались разрывы. На такой дистанции облегченные русские бронебойные снаряды прошивали уже почти любую броню…
Кормовая башня «Сикисимы» продолжала бить по «Победе». Только что в нее подняли очередную пару снарядов – белый с красной полосой (бронебойный) для левого орудия и коричневый с желтой (фугасный) для правого. Прибыли и кокоры пороховых зарядов. Но как снарядам, так и зарядам не удалось нанести хоть какой-нибудь ущерб ненавистным гайдзинам – двенадцатидюймовый привет с «Цесаревича» прошиб броню башни, ударился в противоположную ее стенку, отскочил, упал на палубу… Замедлитель догорел… Взрыватель сработал…
От взрыва сдетонировали оба «родных» снаряда. Если в весьма ограниченном пространстве башни взрываются три двенадцатидюймовых, то, разумеется, там не остается не только ничего живого – даже просто органических веществ остается ничтожно мало. Огнем и дымом выбросило из амбразур, крышу наполовину выдрало и загнуло как у полуоткрытой консервной банки, но в погреба боезапаса огонь не проник.
– Во мудрена мать! – ошалело пробормотал наводчик носовой башни «Цесаревича» Галузо, наблюдая «фейерверк» на юте вражеского корабля. – Вашбродь! Неужто это мы его так?
– Мы, – отозвался из-под командирского колпака мичман Сполатбог, не особо скрывая свой восторг от столь удачного попадания. – Сам видел, как наш снаряд в этого гада угодил. Давай, братцы, заряжай! Утопим макаку к его японской матери!
* * *
«Якумо» и «Асаме» пришлось лихо. После того как линию покинули «Ниссин» и «Адзума», по двум оставшимся со всей широтой щедрой русской души лупили аж целых три броненосца. Причем это была тройка лучших во всей артурской эскадре в плане артиллерийской подготовки. Два оставшихся в строю японских броненосных крейсера стало достаточно быстро засыпать сталью и взрывчаткой русских снарядов. А покидать кильватер без приказа было недопустимо. Ясиро и Мацути, видя, что противник пристрелялся, пытались разрывать дистанцию, отворачивая с генерального курса, но их оппоненты Яковлев, Эссен и Успенский достаточно быстро парировали эти маневры, действуя по принципу старого артиллерийского анекдота:
