итоге разбудить у неё всё-таки получилось, но это знатно её измотало.
Безумец был крайне недоволен таким пробуждением, но готов был сначала её выслушать, будучи уверенным, что беспричинно она бы не стала мешать его отдыху.
— Мне кажется, твой морок разрушен — я его не вижу. Значит, на острове посторонние.
Безумец тяжело вздохнул, точно возмущённый, что все проблемы мира сваливаются на него в самый неподходящий момент, и обратился к Тени.
— Он действительно разрушен. Очень искусно. Но магов я поблизости не чувствую.
— Значит, это храмовники. Инквизиции?
Магистр бы очень хотел с ней согласиться. Это предположение девушку напугало, а вот он был уверен, что если бы Совет и послал за ним храмовников, то только ради напоминания, что маг загулялся и пора бы ему отправиться в Скайхолд, как он и обещал. Но…
— Это маловероятно. Сетий имеет куда больше причин для нападения. И кажется… — магистр задумался, — поблизости носители скверны.
— Значит, это храмовники Самсона! — магесса перепугалась куда сильнее. Она тут же вскочила, схватила свой посох, а затем начала рыться в сумке, подготавливаясь к неминуемому бою.
Безумец вслед ей поднялся с кровати, но был куда сдержаннее. С храмовниками в бою он не сталкивался с тех пор, как Инквизиция закончила войну между ними и магами, да и в общем у него не было того панического страха перед этим орденом как у современных магов, тем более южных. Но ситуация ему тоже не нравилась. Храмовники Старшего поражены скверной, непредсказуемы и тем самым намного опаснее.
— Пока они поднимаются, ты успеешь покинуть Башню, — предложила магистресса, заметив сильную сонливость мага.
— Не говори чушь! — мужчина ответил грубо, потому что уже вторая женщина предлагает столь бредовую идею: что бы он бросил их в трудный момент или даже на смерть, а сам сбежал. Это бредово, тем более сейчас, когда их отношения достигли своего апогея.
Но не самые логичные слова девушки были следствием терзания себя виной перед магистром. Ведь если бы её сейчас здесь не было, то он бы спокойно покинул Башню и не рисковал жизнью в бою с красными храмовниками.
— Если бы тебя сейчас здесь не было, то я бы и не узнал вовремя об их вторжении, — точно уловив её мысли, пресёк Безумец дальнейшее распространение сомнений. Это был камень в его огород: если бы не девчонка, то внезапного нападения было бы не избежать. Однако ничего сомниари не мог с собой поделать, и возвращаться в реальность с каждым разом ему было всё труднее. — Выброси это из головы и лучше вспомни всё, что тебе известно о нашем противнике…
Вскоре два маг, прихватив необходимые вещи, перебрались на самый верх Башни — в комнату для Истязаний. Здесь всё также задувал ветер, свет проникал сквозь разбитые витражи, а огромная круглая площадь предполагала простор для манёвра и возможность контроля поля битвы — это было им на руку, потому что встреча мага с храмовниками в небольшом и узком помещении почти наверняка закончится поражением первого.
Красные храмовники неспешно пробирались по Башне, потому что вламывались в каждую комнату — даже запертую — с ноги. Но рано или поздно они будут здесь. И однажды раздались грузные шаги, поднимающихся по лестнице солдат, оттеснив магов на противоположную от входа сторону зала.
Местоположение Цитадели Кинлох сыграло магистру на руку. Чтобы спешно добраться до острова, нужны лодки, а значит, на них невозможно переправить храмовников, которых лириум необратимо изуродовал, превратил в красных монстров, громадных лириумных Чудовищ. И подчинённых, не со столь критичной степенью поражения, но сильной, когда лириум уже всюду заменяет плоть, Самсон тоже бы не мог взять с собой, потому что лодки нужно грести, а на это красные Ужасы уже неспособны. Так что до башни добрались только самые разумные, но и самые слабые из красных храмовников. Хотя степень поражения у некоторых тоже немалая, если судить по красным наростам торчащим прямо из-под забрала шлема.
На первый взгляд, Самсон оставался единственным, кто сохранял разум и почти нетронутое лириумом тело, но Кальперния бы поставила по сомнения и его сознательность. Они были соратниками в общем деле, но при этом извечными соперниками. Ралей никогда не воспринимал девчонку-выскочку всерьёз, считая, что далеко не талантом она добилась своего повышения, а Кальперния относилась к нему с презрением, потому что не понимала, как можно травить собственных подчинённых. Да, далеко не все солдаты ордена оказались дураками и в здравом уме отказались вводить в себя красную гадость, поэтому их травили обманом до тех пор, пока у храмовников не разовьётся непреодолимая зависимость, постепенно превращающая их в безмозглый живой таран. А вот Самсон как раз был тем дураком, который добровольно перешёл на употребление красного лириума и тоже принимал участие в отравлении своих бывших соратников по ордену. Этими качествами, хитростью, решимостью и неумолимостью даже в самом подлом поступке он, по всей видимости, и добился внимания и возвышения от Корифея, которому требовался подобный личный цепной пёс. Но также Ралей силён волей: он не только не сошёл с ума, когда его погнали из ордена и лишили лириума, но и поныне сохранил сознание, а не превратился в очередного Ужаса. Он знал норму и никогда не перебарщивал с дозами. И всё же красный лириум всегда берёт своё, поэтому неизменным подлец не остался: даже Корифею это было очевидно и для «возвышения» выбрал не его, а магессу.
Сейчас Самсон первым поднялся по лестнице и появился в зале. Видно его болезненное лицо с серой кожей, с красными из-за разорванных капилляров глазами, с залысинами на голове, словно волосы у него спадают клочками. Кальперния отметила, что он стал выглядеть хуже с последней их встречи. И тут не знаешь, что плачевнее: порасти красным лириумом или превратиться в вурдалака — ещё язв с гнойными подтёками ему не хватает для полного уподобления порождениям тьмы.
На храмовнике выделялся его доспех, словно спаянный с кусками лириума, из-за чего вокруг мужчины держался красный пугающий ореол смерти. Ну а особенно был заметен большой красный кристалл на груди, который навевал нехорошие ощущения. В разработки красных храмовников он никогда магессу не посвящал, но девушка подозревала, что неспроста он так вырядился, а зашёл в зал и вовсе победителем, даже меч не удосужился достать из ножен.
Тем не менее, в отличие он большинства мычащих подчинённых, Самсон мог говорить. И он не сдерживал себя в остротах, едва успев здесь показаться. В речи и проявилось его безумие: она была очень путаной, не все слова согласованы, а голос
