Бреши своим любопытством и пытливостью ума, в дальнейшем, частично лишённый памяти, в чужом мире, он умудрился выживать, переворачивать все события себе на пользу и при этом вляпываться в новые неприятности. Лелиана знала о несокрушимой воле больного человека, всегда восхищалась огнём в его глазах, с которым он смотрел на мир и шёл по нему наперекор всем.
А сейчас этого огня нет. Есть усталость. Усталость от мира, от всего, что его окружает. Есть безразличие. Он знает, что должен сделать для спасения мира, а когда и на каких условиях это произойдёт, его не волнует, и он отдаёт всё на откуп Инквизиции. И лишь при виде неё взгляд его холодных белых, как никогда похожих на неживые, глаз стал теплее: он был рад увидеть её как-то немногое, чем он дорожил в реальном мире.
Канцлер опустилась на край кровати, обхватила прохладную руку мага. Он сжал её руку в ответ, так сильно, как только мог, вздохнул, закрыл глаза, чтобы насладиться приятной близостью и лишний раз не обращать внимание на реальность. Но разговор так и не завязался.
Лелиана позволила себе горькую улыбку. Больно ей было наблюдать за тем, как человек, восхищавший силой духа, непробиваемым упрямством в борьбе с нападками мира, начал терять вкус и силы для жизни в реальности, а не в своих грёзах. И Канцлер не видела выхода: этот исход предсказуем. Безумец почти всю жизнь прожил с бременем, неподъёмным для многих, а в новом мире в его теле и вовсе смешались самые невообразимые явления. У всего есть предел. И, как видно, Источник стал таким пределом для хромого мага, после которого он стал стремительно угасать.
— Источник стоил того? — этот вопрос Лелиана уже задавала себе и нашла на него ответ, но теперь она решила спросить самого добровольца.
— Источник дал мне знания, на поиски которых я потратил свою жизнь.
— Но не сделал вас самым сильным магом, — напомнила бард, что недостижимая цель магистра так и осталась… недостижима.
— Не сделал. Но Источник это большее, что я мог бы получить. Сложись всё иначе, или останься я в родном мире — и у меня не было бы и в половину того, чем я владею сейчас.
Улыбка Лелианы стала мягче. Хуже угасания тела может быть только угасание души. Но, как видно, магистр не сдаётся, не сожалеет, не скулит о незавидной судьбе, а в полную меру довольствуется имеющимся. А уж если его в таком плачевном состоянии может что-то осчастливить (и пусть это «что-то» за пределами реальности), то не дело печалиться ей, а лучше брать пример с человека, что пойдёт до конца, даже если весь мир ему осточертеет.
* * *
Советники за время войны стали единой слаженной командой, поэтому в ставке командования всегда стоял около дружеский настрой. Безумец, которого вынудили на одном собрании поучаствовать, не мог это не заметить, восхититься, потому что этот настрой — одна из причин победы Инквизиции. Но насколько чувствовалось уместность советников в ставке, настолько выделялся здесь он. В последний раз магистр на собрании Совета побывал в ночь нападения Корифея на Убежища, в котором отчасти был виноват сам и о котором сейчас всем было неприятно вспоминать. В том числе поэтому к магу тяжело было относиться как к соратнику. Впрочем, никто и не заставлял его принимать активное участие в обсуждении, только рассказать полученную от Источника информацию, чтобы оправдаться перед Инквизицией за свою выходку, почти предательство, в святилище Митал. А оставшуюся часть собрания ему позволили просто сидеть на любезно предоставленном кресле и слушать.
— Я считаю, что жертвенность ради других должна подразумевать и собственное спасение. Живой герой ещё может принести пользу обществу, ради которого радеет, мёртвый же — нет. Если все герои будут искать повод погибнуть в первом же бою — героев не останется.
И как бы магистр полусонно ни выглядел, за обсуждением он действительно следил, а поэтому позволял себе по-обычному вмешиваться. На этот раз он не сдержался, когда речь зашла о скорой последней битве и героической решимости идти на смерть. Это, как и упоминание героического поступка Героя Ферелдена, Безумец осудил. То, что Айден Кусланд — герой, с этим бы не стал спорить даже критичный сновидец, однако он не видел повода для восхищения и уподобления, особенно когда узнал, что мальчик-фанатик мог выжить и более разумно дать пожертвовать собой старому ветерану, который был готов искупить вину перед родиной.
— Да что ты вообще знаешь о героизме, алчная ты тевинтерская душонка?!
То, что Кассандра вспылит первая, было предсказуемо. Отношения между ними так и остались натянутыми, и это неизменно, потому что они оба не желали уступать и идти к перемирию. Например, сейчас Безумцу стоило бы выбирать выражения в речах о признанном герое современности, но он гордецом не собирался наступать на свои принципы.
— По всей видимости, не меньше твоего, искательница. Иначе почему ты сейчас стоишь передо мной и тратишь моё время своими противоречивыми выкриками, а не бросилась грудью на мечи ради первого попавшегося землепашца?
— Безумец, вы… играете с огнём.
— Я не хочу никого задеть, леди Лелиана. Но разве, если бы Герой Ферелдена позволил отдать жизнь тому, кто мог и готов был это сделать, а сам бы выжил, не увеличило бы это значительно шансы появления достойного своего титула Инквизитора? А вам бы не пришлось тратить драгоценное время на убеждение всего мира, что организация без чёткого лидера вообще жизнеспособна.
Пусть цинизм слов магистра вызывал у советников отвращение, однако никто не спешил вступать с ним в спор, хотя бы отчасти признавая его правоту.
— А кто же тогда, по-твоему, герой? Уж не ты ли сам? — только Кассандра фыркнула.
— Гаррет Хоук. Человек, который готов отдать жизнь как за спасение города, так и за конкретного жителя Тедаса, но не стремится к этому, а проявляет поразительное благоразумие, когда это необходимо. А что касается его девиантного поведения — герои не должны быть идеальны. Это прерогатива истории: стачивать все неудобные углы, потому что нам легче сводить все к черно-белой модели мира, упрощать то, чего мы не являемся прямыми участниками или современниками.
Когда речь магистра с ответа на вопрос перешла в философию исторического мышления, все советники отчасти потеряли нить разговора, отчасти были сбиты с толку, поэтому решили не продолжать спор с тем, кто профессионально орудует монотонной речью. Собственно, этого Безумец и добивался, чтобы не обострять дальше спор на щепетильную тему.
В итоге Совет только переглянулся, приходя к общему мнению, что им
