Я поднялся на ноги. Размер Трифон выбрал идеально — крепкий сук ложился как раз в подмышку. Верхний обрубок ствола упирался в плечо, крепко фиксируя костыль.
— Хорошо!
Но Трифон нахмурился.
— Хорошо, да не очень. Намнёт тебе подмышку через час. Погоди!
Он спустился в землянку и тут же вернулся, неся в руках обрезок ватного одеяла и капроновую верёвку. Обмотал одеялом сук и обрезок ствола.
— Подержи!
Я зажал одеяло, а Трифон плотно обмотал его верёвкой, сделав побольше витков.
— Ну, вот! Другое же дело. Теперь точно доберёшься до своей Черёмуховки.
Трифон произнёс это с усмешкой, но по-доброму.
Я тоже улыбнулся и поднял глаза. В синем утреннем небе медленно плыли белые кучевые облака. Дождь кончился ещё позавчера, но воздух до сих пор пах сырой свежестью. Даже трава не высохла до конца — настолько высока была влажность.
— Иди прямо в деревню, — сказал Трифон, глядя прямо на меня. — Обратно к базе не возвращайся.
— Что там? — спросил я. — Всё сгорело?
Трифон сурово кивнул.
— Слава Богу, огонь на лес не перекинулся. Дождь помог — погасил пламя. Инструменты, которые ты выкинул, я собрал. Увидишь ближе к реке поваленную ель с выворотнем — я там их под ствол подпихнул.
Он помолчал и добавил:
— Не моё это дело, но скажу. Видел на пожаре другого егеря. У него ещё база на дальнем конце озера.
— Жмыхина? — уточнил я.
Солнечный день словно потемнел.
— Я его фамилию не спрашивал, — просто ответил Трифон.
— Как думаешь, мог он поджечь домики?
Этот вопрос мучил меня всё время. Я просто не мог не задать его.
— Не знаю. Господь говорил: «Не судите, да не судимы будете». Вот я и не сужу.
— Но ты же здесь живёшь, — не отставал я. — Наверняка что-то видел. Можешь мне рассказать — что происходит у Жмыхина на базе?
По изменившемуся лицу Трифона я понял, что сплоховал. Не станет он мне ничего рассказывать.
— Прости, Трифон, — вздохнул я. — Понимаю.
— Не понимаешь, — возразил он. — Пока не понимаешь. Но пытаешься, и это тебе зачтётся.
Он наклонился к густой траве. А когда выпрямился — на его широкой ладони алело несколько ягод крупной земляники.
— На вот, угостись на дорожку. Да и шлёпай себе.
Я осторожно принял ягоды в пригоршню и ссыпал их в рот. Проглотил сладкую, сочную земляничную мякоть.
— Спасибо!
— Не за что. Ну, прощай, Андрей.
Трифон повернулся и, ничего больше не говоря, ушёл в землянку.
Глядя на его широкую спину, я поймал себя на мысли, что завидую ему. Он жил невообразимо суровой, но очень простой и понятной жизнью. В этой жизни не было места слабостям, страхам или сомнениям.
Интересно, смогу ли и я когда-нибудь жить вот так?
Я ещё минуту постоял, потом опёрся на костыль и похромал в сторону реки.
Песенка после дождя сильно вздулась. Мутный поток с громким журчанием бежал в глинистых берегах. Торчавшие из воды большие камни бесследно скрылись.
Чёрт, а как же я буду переправляться? Или идти по этому берегу? Это, конечно, вариант. Вот только тропинки здесь нет, а пробираться сквозь лесную чащу я буду гораздо дольше. Если же на пути попадётся заболоченная заводь — замучаюсь обходить стороной.
Хорошенько поразмыслив, я всё же решил перебраться на нужный берег. Спустился к реке и ступил в воду, осторожно нащупывая дно костылём.
Пускаться вплавь не пришлось. На середине реки вода почти доставала до груди, но течение не сбивало с ног, и я благополучно добрался до берега. Только в одном месте пришлось обходить здоровенный камень, который я заблаговременно нашарил костылём.
Выбравшись на берег, я снова призадумался. По-хорошему, стоило бы разуться, выжать и перемотать портянки. Но смогу ли я потом натянуть сапог на больную ногу?
В задумчивости я сделал несколько шагов и махнул рукой на переобувание. Сапоги сидели плотно, не ёрзали. Риск натереть мозоли был минимальным. Чёрт с ним! Доберусь до деревни, а там разберёмся.
Упираясь костылём в размякшую от дождя лесную почву, я упрямо шёл вперёд. Сначала пытался считать шаги. Потом плюнул на это дело и просто шагал, механически переставляя ноги.
Неожиданные порывы ветра стряхивали с деревьев тяжёлые холодные капли. Капли падали мне за воротник, заставляя ёжиться. Ветер лез холодными ладонями под вымокшую штормовку. А я всё шагал и шагал.
Неизвестно откуда на ум пришли слова:
Ангел-хранитель, служитель Христов, крылатый и бестелесный,
Ты не знаешь устали в своих путях-дорожках.
Молю тебя быть спутником моим по моей же путь-дорожке.
Предо мной дорога дальняя, трудный путь выдался рабу Божию.
Пробормотав их в первый раз, я сильно удивился. Откуда? Верующим я не был ни в прошлой жизни, ни в этой. В церковь заходил от силы пару раз — поставить свечку, да помолчать перед иконами. И вот тебе!
Но потом до меня дошло, что именно эту молитву вчера вечером читал Тихон. Я не особенно вслушивался в его тихий монотонный голос, а вот, пожалуйста — запомнил! И сейчас, когда монотонное движение выматывало, а до цели было далеко — слова сами собой всплыли в памяти.
И опасаюсь я сильно опасностей, что честного путника в дороге ждут.
Обереги меня, святый ангеле, от сих опасностей.
Так и в жизни, неожиданно подумал я. Сколько бы разных и удивительных событий с тобой ни происходило — в конце концов всегда оказывается, что ты просто прохожий на дороге. И всё, что нужно делать — шагать, шагать, шагать...
Пусть ни разбойники, ни непогода, ни звери,
Ничто иное, аще только есть, не помешает мне в пути.
Смиренно молю тебя о сем и уповаю на помощь твою.
Ноги скользили по сырой земле. Левая лодыжка всё больше болела. Я хромал, всем телом налегая на костыль, и всё чаще приходилось останавливаться, чтобы отдохнуть. Мокрая одежда неприятно липла к телу. Расстояние до Черёмуховки казалось бесконечным.
Солнце перевалило за полдень. Я всерьёз начал задумываться о том, чтобы развести костёр, высушить одежду и отдохнуть.
— Андрюха! Чёрт, нашёлся! — неожиданно закричали сзади.
Вздрогнув, я обернулся — ко мне бежал Павел. На бегу он повернул голову, крича кому-то:
— Сюда! Здесь он!
Добежал и облапил меня.
— Живой! Чёрт, мы уже не знали, что и думать! А почему с палкой?
Он снова обернулся и закричал:
— Сюда! Сюда!
Оказывается, меня искали. Георгий Петрович и Тимофеев приехали вчера вечером и очень удивились, не застав меня дома. Отыскали Фёдора Игнатьевича. Председатель поднял Павла. Общими усилиями выяснили, что меня уже три дня никто не видел.
Поначалу никто не встревожился. Решили, что я доделываю базу, а ночую у Жмыхина. Георгий Петрович с Тимофеевым поехали к нему. Доехали и узнали, что домики сгорели дотла, а меня Дмитрий Константинович не видел.
По словам Тимофеева Жмыхин выглядел очень взволнованным. Сам привёл их к месту пожара и уверял, что обыскал всю округу, но меня не видел. На вопрос, кто мог поджечь стройку, только пожимал плечами и повторял:
— Да откуда же я знаю? Здесь и мальчишки бывают, и рыбаки заезжают. За всеми не уследишь!
Георгий Петрович хотел подключить к поискам солдат из ближайшей воинской части. Но решили сначала сами обыскать тропинку между озером и Черёмуховкой, чтобы не поднимать преждевременный шум. Вернулись в деревню, захватили с собой Фёдора Игнатьевича, Павла и Катю на случай, если понадобится медицинская помощь. И двинулись на поиски.
Огонь костра жадно облизывал сухие дрова. От высыхающей одежды шёл пар. Вода в котелке булькала, закипая.
