солдаты.
Через час от крика и ора начинает пухнуть голова, такое чувство, что китайцы просто не умеют разговаривать не на повышенных тонах.
Спасением становится подъезжающий к дому экипаж из которого выходят офицер в парадной форме и дама в длинном платье и шляпке с огромными полями.
Догадываюсь, что это и есть супруги Ванновские.
Подхожу к ним и козыряю:
- Господин полковник, разрешите обратиться?
- В чём дело, штабс-ротмистр? – хмурится тот.
- Я по служебному вопросу.
- Хорошо, - вздыхает он. – Пойдёмте в дом, там и поговорим.
Ни полковник, ни его жена мне не рады, но манкировать службой Ванновский не собирается, что говорит в его пользу.
По моей просьбе выходим в небольшой сад, разбитый прямо за домом. Там нам точно никто не помешает.
- Слушаю вас, штабс-ротмистр, - говорит полковник.
- Я командир разведвзвода, штабс-ротмистр Гордеев.
- Слышал про вас, - кивает он. – Это ведь вы недавно набили морду штабс-капитану Вержбицкому и угодили под арест?
Оказывается, среди офицеров бригады я известен не благодаря походу по тылам японцев, а по вот таким вот делам.
- Так точно!
- К вашему несчастью, я имею честь быть знакомым с семьёй адъютанта начальника нашей бригады и более того, со Станиславом мы дружим практически с самого детства.
Моя челюсть падает вниз. Твою дивизию! Вот это поворот.
- Поверьте, я был вынужден так поступить. Штабс-капитан Вержбицкий оскорбительно отозвался о даме, с которой я знаком.
- Если не ошибаюсь, ваша дама – китаянка, а её брат – хунхуз. Не самые приличные знакомства для русского офицера.
- Господин полковник, давайте отставим эту тему в покое и поговорим о том, что меня к вам привело.
- И что же вас привело?
- Я знаю, что из флота в бригаду будет направлена пулемётная команда. Прошу ходатайствовать перед их превосходительством генерал-майором Степановым, чтобы два пулемёта были приданы моему взводу.
Бровь полковника иронично подымается.
- Простите, штабс-ротмистр, а с какой стати я должен это сделать? Чем так ваше подразделение так отличается от других, что нам придётся ради него раздёргать пулемётную команду? Тем более генерал-майор собирался держать её в резерве.
- Дело в том, господин полковник, что мне удалось по достоинству оценить роль автоматического оружия в войне, кроме того я разработал некоторые методики, повышающие его эффективность.
Взгляд Ванновского тускнеет, очевидно, в его глазах я прожектёр-хвастун, коих, увы, в армии полно.
- Если не возражаете, я изложу свои соображения.
- Не возражаю.
Извлекаю из глубины памяти знания, полученные в училище и на войне, само собой с поправкой на время и технические возможности пулемётов. Сначала полковник воспринимает информацию с недоверием, потом начинает задумываться, в конце он уже полностью погружён в то, что я попытался ему объяснить на пальцах и разжевать.
- Ваши идеи не лишены определённой логики, - признаётся полковник. – Но пока это всё теория, не подкреплённая практикой.
Практики у меня за глаза и за уши, но вряд ли Ванновскому понравится, если я пущусь в детали.
- Так давайте проверим на поле боя, - говорю я.
- Легко сказать! Вы понимаете, какая это ответственность, штабс-ротмистр? Вы знаете, в какую копеечку влетел казне каждый пулемёт? С нас ведь снимут не только погоны, но и головы!
Своё производство «Максимов» только начато, поэтому подавляющее большинство машинок в войсках импортное, а стоят они и в самом деле безумно дорого.
- Для хорошего дела мне не жалко ни погон, ни головы, - заявляю я.
- Боюсь, в этом случае речь пойдёт о погонах генерал-майора Степанова и об его же голове, - грустно усмехается Ванновский. – Должен вам отказать, штабс-ротмистр. Вот когда пулемёты начнут массово поступать в войска, тогда мы проверим всё, что вы мне рассказали.
Хочется громко выматериться, но вместо этого я вдруг говорю:
- А хотите пари, господин полковник?
- Какое пари? – недоумевает он.
- Обычное. Вы ведь считаетесь лучшим стрелком полка?
Он польщённо улыбается.
- Не без этого, штабс-ротмистр.
- Тогда давайте проверим, кто из нас лучше стреляет. И, если пари выиграю я, то вы передадите нам пару пулемётов, если нет…
- Достаточно, как вас по батюшке?
- Николай Михалыч.
- Достаточно, Николай Михалыч. Мне нравится ваше пари. А наказание я вам обязательно придумаю! – злорадно потирает руки полковник. – Но потом, когда вы проиграете. Например, примирю вас с Вержбицким.
Ради этих пулемётов я готов даже на дружбу с долбоклюем адъютантом, поэтому склоняю голову в кивке.
- У меня в саду нам никто не помешает, жену и прислугу я извещу, - входит в деловой раж Ванновский. – Из чего будем стрелять?
- Каждый из своего револьвера. У вас ведь наган?
- Да.
- И у меня тоже наган. Думаю, так будет честно: револьверы у нас одной марки.
- Согласен.
- Тогда попрошу вас принести мне два больших гвоздя и молоток.
Он уходит в дом, чтобы отдать распоряжения и возвращается с тем, что я просил.
В конце сада стоит деревянный сарай, вколачиваю в него наполовину длины оба гвоздя, отхожу шагов на двадцать.
- Выбирайте ваш гвоздь, господин полковник.
- Вот этот, - показывает он.
- Отлично. Итак, стреляем отсюда. Кому из нас понадобится меньше выстрелов, чтобы загнать гвоздь по самую шляпку, тот и победил.
Ванновский переводит взгляд с сарая на меня и обратно.
- Ну что ж, жребий брошен, Рубикон перейдён. Кто первый?
- Уступаю эту честь старшему.
Полковник принимает стойку как в тире, вскидывает руку с револьвером, прицеливается и делает выстрел. Бах! Пуля попадает в шляпку гвоздя и вбивает его на несколько сантиметров.
- Моя очередь.
Бах! У меня результат аналогичный.
- Неплохо, Николай Михайлович, неплохо! Вижу у меня появился достойный соперник. Да, можете называть меня Сергеем Петровичем.
- Благодарю вас, Сергей Петрович.
Если первый блин не был комом, то на второй промазываем, причём оба.
- И на старуху бывает проруха, - смеётся Ванновский.
Ему определённо нравится это мужское развлечение.
Исправляем досадные промахи с третьего выстрела. Пока идём ноздря в ноздрю.
- Что будем делать, если получится ничья? – спрашивает полковник.
- Надеюсь, у вас есть ещё гвозди?
- Пока есть, но таким макаром мы можем все гвозди в доме перевести.
И всё-таки мне удаётся победить в этой схватке, когда на пятом выстреле Сергей Петрович мажет, и его пуля уходит в молоко, а я загоняю
