— Зачем?
— Хотите — верьте, хотите нет, но я привык доводить начатое до конца. И потом, вы правильно заметили — ведь из-за этого меня и турнули на пенсию. Просто этого никто вслух не скажет, а всё-таки… Хотя с другой стороны, если бы не отставка, то я не стал бы писателем. Но все равно, для меня это важно. Я не прощаю обиды, такой уж я человек.
— И как вы намеревались найти этого… главного? А если он вообще живет не здесь, а в Москве, например?
— Нет… — уверенно замотал головой бывший милиционер. — Здесь этот гад. Я почти его нашел, но мне дали возможность уволиться на заслуженный отдых. Его называют Туз.
— Не слышал про такого… — и тут уже я нахмурился.
— Вам никто об этом и не скажет. Ни Лосев, ни Монашкин. Это тайна нашего городка. Об этом все знают и все молчат.
— Значит, молчание очень многим выгодно.
— Безусловно… Вы думаете, почему я до сих пор не в Москве? Мне от союза писателей квартиру обещали в столице выделить. Издательство просит переехать поближе к ним, уговаривают — так удобнее для журналов, издательств, типографий, в конце концов, каких-нибудь мероприятий. А я вот в захолустье так и застрял.
— Вы, выходит, открыли на Туза охоту? И пока не найдете его, будете жить в Литейске?
— Охоту? — хмыкнул Светлицкий. — Это громко сказано. Так… Пытаюсь установить его личность. Никто не знает его, и никто не видел его в лицо. Директора предприятий и работники горторга получают от него указания через записки.
— Записки? — удивился я (слишком много записок в моей жизни в последнее время). — А почему, например, не по телефону?
— По телефону можно пробить адрес — пусть не обычному человеку, а органам, но всё же. Да и голос опознать. А тут никаких следов, только что — печатный текст.
— Ну кто-то же эти записки доставляет? Курьер.
— Его тоже никто не видел. Эти записки появляются в почтовых ящиках будто чудесным образом. Конечно, у Туза есть верные сподвижники. Не может он один такую сеть в руках держать. Но все остаются в тени… И все делают вид, что ничего не происходит у нас в городе. Поэтому местных насчет Туза можете даже не спрашивать.
— Похоже, молчать им выгодно… Как говорится, не за страх, а за что-то другое.
— Скорее всего… В общем, вот так и вышло, что Ибрагимова я принял за одного из своих информаторов. У нас не принято по телефону представляться в таком случае. Сами понимаете, что канал может прослушиваться.
— Выходит, что кто-то знал о ваших изысканиях и воспользовался этим, чтобы выманить. Но кто?
— А вы не догадываетесь, Андрей Григорьевич? — снисходительно улыбнулся Светлицкий.
— Ибрагимова послал Туз? — осенило меня.
— Уверен, что так и есть.
— Но зачем? Он знает, что лично вы под него копаете?
— Это вряд ли, — пожал плечами Светлицкий, — хотя на все сто не могу быть уверенным. Первый человек, которому я это рассказываю — это вы, Андрей Григорьевич.
Момент вышел неприятный. Мне даже захотелось выйти из-за стола и пройтись пару раз туда-сюда по кабинету, как обычно это делал Горохов.
— Спасибо, конечно, за доверие, но я вам вряд ли чем-то смогу помочь. Я ищу убийцу, а не теневика.
— А я и не прошу помощи, — кивнул писатель. — Просто имейте ввиду, что в нашем городе не все так просто, как кажется на первый взгляд.
— И что вы сделаете с этим Тузом? Когда найдете его… Сдать вы его не сможете. Если у него есть поддержка в госструктурах и власти — это бесполезно. Тем более, вы теперь не в погонах. И что же?
— Не знаю, что я с ним сделаю. Посмотрим… — повел бровью Светлицкий. — Его еще найти надо…
— Что ж… Спасибо за откровенную беседу. Ничего этого, естественно, я вносить в бумаги не буду. Напишу показания, так скажем, по вашему первоначальному варианту изложения.
Светлицкий деловито, но уже абсолютно спокойно кивнул.
— Спасибо, Андрей Григорьевич, и у меня маленькая просьба… Как-то бы мне переговорить с этим Ибрагимовым с глазу на глаз. Узнать, кто его послал.
— Этого не обещаю. Но заверяю, что сам тряхну задержанного по полной. Кто там за ним стоит — Туз, Король или Пиковая дама, я все равно узнаю… Не беспокойтесь.
— Спасибо, Андрей Григорьевич, — Светлицкий смотрел на меня изучающим взглядом, будто впервые видел. — Однако это феномен. Вы слишком опытны и проницательны для такого молодого человека. Будто прожили целую милицейскую жизнь. Это я вам не как писатель говорю, а как человек, за плечами которого десятки лет службы. Маленько научился разбираться в людях. Скажите, сколько вам лет? Простите за нескромный вопрос, Андрей Григорьевич… Двадцать пять?
— Двадцать шесть. Просто у меня был хороший учитель, — слукавил я. — Никита Егорович Горохов.
А про себя подумал, что после того, как моя репутация как о специалисте по серийным убийствам известна стала по всему Союзу, никто из окружающих уже давно не удивлялся моему возрасту и относительно небольшому стажу в МВД. Все привыкли и воспринимали это как данность — может быть, и удивлялись, и обсуждали, но точно не при мне. А вот Светлицкий слишком прозорлив. И его недавние разговоры о «будущем» совсем не характерны для мышления советского человека. Уж не мой ли он коллега-попаданец? Черт его знает. Скорее всего, он просто умный мужик. Умный и одновременно скользкий. Хочется верить, что он просто вот такой вот «народный мститель», но я-то тоже не вчера родился. Что за война у него с этим самым Тузом? Не похоже на личные обиды. И вообще… Не выдумал ли все это писатель, чтобы сбить меня со следа? В ближайшее время это надо проверить. Руки чесались немедленно допросить Ибрагимова. После операции постараюсь прорваться к нему в палату.
Зазвонил телефон. Я с удивлением поднял трубку. Кто мог звонить в такой час? Ночь на дворе.
— Слушаю, Петров,
— Андрей Григорьевич! — пыхтел на том конце провода Горохов. — Ты освободился?
— Да, Никита Егорович. Почти…
— Что говорит Светлицкий?
— Не по телефону…
— Ага, понял, ты еще не один.
— А что случилось? — по голосу шефа я понял — что-то не так.
— Срочно дуй в городскую хирургию! Ибрагимов мертв.
— Что⁈ — опешил я.
Не только Светлицкий пылал желанием хорошенько порасспросить Ибрагимова. Мне эта фигура тоже была крайне важна. А теперь ниточки снова ускользали. Я постарался выдохнуть и не пропустить ни слова из того, что еще скажет Горохов:
— Похоже, что его убили… Разберись там по горячим следам. Мы еще место происшествия отрабатываем. Как освободимся, тоже подскочим.
— Принял! Выезжаю.
Я положил трубку, стиснул зубы и еле сдержался, чтобы не выругаться. Но Светлицкий все же уловил в моем облике перемену настроения.
— Что-то случилось? — осведомился он.
— Ничего особенного, — улыбнулся я, пододвигая ему листочек с показаниями. — Рабочие моменты, так сказать. Подпишите здесь и можете быть свободны.
— Дайте угадаю… — прищурился Светлицкий. — Ибрагимова уже нет среди живых? Да?..
* * *
— Тело не трогать! — рявкнул я на санитаров, которые собирались увезти из палаты накрытого простыней Ибрагимова. — Будет произведен осмотр места происшествия и другие следственные действия.
Те прыснули по сторонам. Закивали и поспешили удалиться. Но я их тормознул на выходе и подвел к ППС-никам.
— Запишите их данные, — кивнув на санитаров, приказал я двум постовым возле палаты, которые должны были обеспечить безопасность задержанного.
Сержант кинулся исполнять распоряжение, а старшина вытянулся по струнке.
Я, схватив за рукав кителя, не слишком ласково отвел его в сторонку:
— Как же вы так прощелкали, старшина? Кто входил в палату?
— Никто не входил, — пробормотал милиционер, признав во мне старшего и без засветки ксивы. — Мы со скорой с ним прямо сюда проследовали.
— Какова причина смерти?
— Доктор сказал, что суицид.
— Чего? Какой к черту суицид⁈ — шипя сквозь зубы, чтобы не будоражить всю больницу, нависал я над сотрудником.
