— Ой, мамочки! — выдохнула Галка. — Красиво-то как!
— Это Вы, Галочка Егоровна, точно заметили, — покивал головой Колька. — Красиво. Похоже на нижнюю челюсть старого тираннозавра. Очень большого!
— Почему тираннозавра? — не поняла девушка.
— Почему старого? — в унисон откликнулся Дудник.
— У млекопитающих, Галочка Егоровна, форма челюстей немного другая, — менторским тоном разъяснил Заварзин. — Вот хоть у Ниндзи спросите, он их много напрепарировал! Ну там мацерация, мездрение, пикеливание… Мясо от костей, кожу от жира…
— Чума на тебя! — Галка замахнулась на парня палкой. — Меня сейчас от одних названий стошнит!
— Однако, белый мальчик совсем мало-мало городской, — Петров выпрямился, разминая спину, и вновь оперся о палки. — Шкуру от костей не отличает!
— Да ладно, — возмутился Колька. — Подумаешь, перепутал немного!
— Почему старый? — повторил свой вопрос Дудник.
— Конечно старый, — радостно переключился Заварзин. — Все зубы по-разному стерты! Справа вообще половины не хватает. И гадость какая-то белая наросла! Ему бы к стоматологу… Только где же такого большого найдешь!
— Нашел уже, — хмыкнула Светка. — Хороший врач был, славно зубы проредил по центру.
— Вечно вы всё опошлите, — огорчилась Галка. — Всё очарование пропало!
— Они такие, — посочувствовал Батяня. — Прижимаемся к левому борту. Если эта белая гадость справа рухнет, мало никому не покажется!
— Ты про карниз? — пунктуально уточнил Виталик.
— Естественно! А еще в Трубе должно дуть не по-детски! Двинулись!
Трубой назывался перевал. Хорошее место подобным словом не назовут. По описаниям, узкий проход меж отвесных стен прекрасно справлялся с обязанностями своей аэродинамической тезки: даже в самую тихую погоду дуло на перевале немилосердно. Нынешнюю же погоду тихой назвать язык не поворачивался. Метров двенадцать в секунду точно есть, а то и больше. Естественно, мордотык. Закон подлости: на маршруте в каком направлении ни иди, а дует всегда навстречу. Хоть спинами друг к другу стань, а всё одно каждый получит в замерзающее личико поток охлажденного воздуха. Или в обледенелую балаклаву, что немного приятней, но имеет свои минусы. И если в лесу этот самый воздух, как правило, движется медленно и лениво, то выше, где высоченные разлапистые ели сменяются сначала голыми ветвями низенького кустарника, а после ровной заснеженной поверхностью, всё иначе. Здесь царство ветра, здесь он полноправный и единоличный хозяин. Творит что хочет и как хочет. А ещё несет снежную пыль, больше похожую на крохотные кристаллики льда. Вроде и поземка, но как-то немного на пургу смахивает. Словом, всё для ветра, всё против человека!
А если ещё учесть, что «ровная» поверхность совсем не ровная, а наклонная, покрытая застругами и изрезанная всякими складками местности, то идти по такой под ветерком при усилившемся морозе — сплошное удовольствие. Эмоции через край перехлестывают. Материться хочется страшно, но на ветру и холоде особо не поразговариваешь, так что внешне всё прилично.
Зато тропежки нет. От слова «совсем». Не удерживается свежий снег в безлесье: частично сдувается, частично уплотняется до состояния «железобетонного» наста. Физики считают, что вода в твердом состоянии имеет меньшую плотность, чем в жидком. Это они никогда в зимней тундре не ночевали, иглу не строили. Или ветрозащитную стенку вокруг палатки. Потаскали бы «кирпичики», выпиленные ножовкой из этого самого наста, мигом бы просекли и про плотность, и про массу, и про всяческую матерь…
Ночевать в безлесье никому не хотелось. Горелка с небольшим запасом бензина на такой случай имелась, но ловить «холодную» в самом начале маршрута — кому оно надо? Рукавицы, носки, обувь, не говоря уж о балаклавах, к вечеру будут мокрыми, что-то от надутого снега, что-то от собственного пота. И сильно ошибается тот, кто считает, что человек на морозе не потеет. Если кто не потеет — значит, уже помер. А из живых влага прет в удивительных количествах. Сушить же вещи без печки можно только на собственном теле. Хуже всего с ботинками: не высыхают они в спальниках. Утром хоть и теплые, а сыроваты. Всё это не смертельно, по тундре так месяцами ходят, но если можно избежать — надо стараться.
Вот и работали на износ, рассчитывая успеть до вечера спуститься в ручей с редким названием Медвежий. Оно, конечно, вечер в Ночи понятие условное, наступает с остановкой на ночлег, но тем не менее. Вверх лезлось тяжело. То ли не втянулись еще, то ли усилившийся мороз давил, то ли ветер проклятый, а может всё понемногу. Тем не менее, к обеду почти выбрались на перевал. Правда, Батяня смухлевал немного, удлинив дообеденный переход на полчасика, но немного не считается.
Обедали в небольшой уютной мульде под самым взлетом. Не то чтобы совсем тихое место, но частично от ветра прикрывает. Да и нет лучше. Долго не сидели: наскоро перекусили, похлебали чаю из термосов, и снова в бой. Даже дежурная шутка «еда, однако» проскочила без воодушевления, именно как дежурная. Артем впервые с начала похода вмешался в управление: предложил снять лыжи и прикрепить к волокушам. Вроде как окончательное решение оставил за Батяней, но кто же будет спорить: взлет крутизной градусов тридцать, по такому насту без лыж быстрее. А если перевал оправдает своё название, лыжи там точно лишними станут.
Труба не подвела: ветер сбивал с ног. Шли в кошках, сильно наклонившись вперед, изо всех сил упираясь палками. Сто метров (фигня вопрос, люди из десяти секунд выбегают) ползли почти полчаса. Но выползли, сбежали с перевального взлета и облегченно вздохнули. Не то чтобы здесь не дуло: дуло, и еще как, но по сравнению с перевалом…
Дальше уже просто: на лыжи и вниз, закладывая петли широкого серпантина. Полтора часа шикарного катания и сбор на границе леса. Уже в Медвежьем.
Первым спустился Олег Лабжинов. Выбрал местечко, откуда хорошо виден пройденный склон, вытащил из рюкзака пуховку и уселся на волокушу с термосом в руках. Батяня с Ниндзей подъехали минут через пять.
— Быстро ты, однако, — Миша первым делом стянул балаклаву. — Не ожидал.
— Ты просто мало его знаешь, — Лешка устроился рядом. — Мы говорим Малой, подразумеваем лыжи. Говорим лыжи, подразумеваем Малой.
Петров бросил заинтересованный взгляд на Олега и поцокал языком.
— Да ладно, — отмахнулся Лабжинов. — Нашел Хиршера!
— Угу! — Батяня вытащил планшет, но на карту пока не смотрел. — С Нортугом и Фуркадом в одном флаконе. Он у нас что в горных, что в беговых всех бьет. Пока только в городе, зато по взрослым. А в прошлом году биатлон попробовал. С тем же результатом.
— Вы это о чем? — вопросила подъехавшая Светка.
— Батяня байки травит, — сообщил Олег.
— Только собираюсь, — поправил Лёха. — Хотел рассказать, как твой брательник эстафету вытащил.
— Было такое. Олежка, — Лабжинова забрала у брата термос, — у тебя чай?
— Сбитень, — буркнул Малой. — С лимоном. Подумаешь, эстафета! Там и противников толковых не было!
— Объясняю, — Светка оторвалась от термоса. — Есть у нас в городе один товарищ, слегка помешанный на биатлоне. Мечтает сделать из Замятина мировую биатлонную столицу. Не сказать, что у него совсем ничего не выходит. До Рупольдинга, конечно, как до Пекина, но кое-какие результаты появились. А в прошлом году этот дядя организовал международные соревнования, благо его стараниями у нас даже круг со стрельбищем появился. Международность выражалась в юниорах из какого-то казахского Мухосранска, но с России приехало прилично народа, даже с Хантов и Тюмени команды были, хоть и не первые.
— И не вторые, — вставил Олег.
— И не вторые, — согласилась Лапа. — Но были. В общем, очень неплохо всё получилось. Организация вполне, гости довольны, мы там всяческих призов набрали. В общем всё хорошо, только тюменцы в общем зачете чуть впереди шли.
— А в биатлоне командный зачет бывает? — удивился Петров.
— Было бы желание, — махнула рукой Светка, — а устроить на первенстве бани командный зачет — плёвое дело. В общем, надо было обойти тюменцев в двух эстафетах. Женскую мы без проблем выиграли. И тут беда: мужик с последнего этапа не явился на старт. Просто не пришел. Голова наш в полной панике: он такую рекламу развел, что вся замятинская верхушка во главе с мэром заявилась посмотреть, как мы знаменитую Тюмень натягивать будем, а тут полный облом: ставить-то некого. Дядя Петя по сторонам зырк, видит Олежку на лыжах и к нему: выручай, мол.
