то уже бы рискнула всем ради сокрушительного удара. Но она не знает. Ей нужна подсказка.
Я подношу ладони ко рту рупором и кричу:
— Катя! Меч! Напитай и швыряй!
Она услышала. То, что у Кати не отнять — это молниеносная реакция. Быстрая зарядка артефактного клинка. Бросок. Вспышка синего лезвия в воздухе и удар в прямо в центр покрова. Треск пробитой скорлупы. Шуршание посыпавшегося из бреши песка.
Кокон рассыпается, наружу вываливается офигевший Мурат. Взмыленный и бледный, как поганка. Он падает на четвереньки и вертит головой. Силится подняться, но гастролер потратил сил даже больше чем Катя. Всё, что ему удается, это отползти в сторону. Катя, шатаясь, медленными шажками нагоняет противника и ударом стихийного сапога в голову вырубает его.
Судья выскакивает на арену и зычно объявляет:
— Победа за Меньшиковой! Победа за князем-защитницей Сочи! Судебный поединок постановил решение в пользу пострадавшего жителя Семенкова Павла. Иск Семенкова подлежит исполнению! Дворянин Мурат Шакиров подлежит аресту!
— Пакуйте его, — Трубецкой аж потирает руки, довольный как слон.
Тут же кто-то из его свиты дает команду, и из прохода на арену выбегают гвардейцы Совета. Они шустро пеленают рухнувшего Мурата и уносят восвояси.
— Что, что вы творите⁈ — вскипает Наиб. — Глава Сочи… Виктор Ефритович…
— Емельянович, — с улыбкой поправляет его Трубецкой. Победа улучшила ему настроения.
— …Емельянович, бой был саботирован, — он тычет в меня пальцем. — Этот сопляк подсказал ей! Так не должно быть!
Гхм, серьезно? Да не, привирает.
— Да что вы говорите, — будто бы удивляется Трубецкой. — А не подскажите, где это указано в правилах судебной дуэли? Какой раздел? Что-то я запамятовал.
— Я не могу сказать, — рычит Наиб. — Но это точно!
— Паш? — глава поворачивается к своему помощнику.
— Сударь ошибся, — быстрой скороговоркой отвечает тот. — Про голосовые подсказки в правилах ничего не сказано. А то, что не запрещено, априори разрешено. Это юридическая аксиома.
— Слышали, сударь? — хмыкает Трубецкой. — Боюсь, я ничем не могу вам помочь, ваш друг ответит по всей тяжести закона. Но с Екатеринодаром мы еще свяжемся и потолкуем.
Наиб поникает, не зная, что делать. Зато знаю я.
— Ну что, неуважаемый? — усмехаюсь. — Готов на личную дуэль? Без всяких соглашений и прочих бумаг, просто-напросто насмерть?
— Виктор Емельянович, а нельзя нам позаимствовать арену? — спрашиваю я.
— Почему бы и да, — Трубецкой очень радостен, а потому и щедр. — Арена в вашем распоряжении, Михаил. Ничего страшного, что она немного не убрана? — Это он про рассыпанные по площадке тонны песка.
— Меня устроит, — я снова обращаю взгляд на Наиба. — Ну что, челядинец? Идем. Прямо сейчас. Или решил соскочить?
— Тебе не жить, — выцеживает обозленный гастролер.
— Ага. Ну пошли.
Мы встаем и двигаемся к арене. И Трубецкой вдруг тоже с нами. Наверно, пошел встречать Катю. Она как раз, скинув доспех, шагает к дверце в барьере. Постовой открывает створку, и девушка практически вываливается на дрожащих ногах в техническую зону. Я смело приобнимаю победительницу за талию. Она тут же обхватывает меня за шею и утыкается лицом в мою грудь.
— Спасибо…. — тихий шелест из ее губ.
— На здоровье, — отвечаю негромко.
— Меньшикова, молодец! — бас Трубецкой, наверно, слышно в коридоре. — Отстояла честь Сочи! Не дала обидеть наших жителей!
— Благодарю, глава, — оторвав лицо от моей груди, воительница оборачивается к Виктору. — Я не хотела, чтобы екатеринодарцы и дальше чувствовали себя безнаказанно.
— И не будут, Катя! Шакиров у нас, мы теперь из Екатеринодара все соки выжмем. А насчет «безнаказанно» — вот Михаил тоже решил поучаствовать в ордалии. Я даже останусь понаблюдать, раз такое дело.
— Миша? — Катя вскидывает на меня глаза.
Конечно, я одариваю ее хитрой улыбкой и держу интригу до последнего.
— Сейчас, увидишь. Наблюдай, золотце.
И выхожу через дверь на арену. Постовой с вопросом в глазах оборачивается к Трубецкому, тот шевелит двумя пальцами в воздухе — мол, пускай. Следом за мной с мрачной миной заходит Наиб.
— Ты у меня сейчас огребешь, сучонок! — он моментально окутывается языками пламени.
Хм, доспех-то слабоват. Максимум тянет на Мастера. Значит, Наиб не такой самородок, как Мурат. Печально. Я-то надеялся развлечься.
Странно, что мы обходимся без судьи и декларирования правил. Пускай это и личная дуэль, но какие-то понятия и традиции должны быть. Ай, ладно. Мне чисто всё равно. А на случай будущих вопросов тут есть камеры, они зафиксируют нашу сечу.
Наиб бросается стандартными огнешарами без изысков. Увернуться — раз плюнуть. От последнего горячего клубка я ухожу перекатом, затем пробегаю мимо кучи песка, по пути моя ладонь зачерпывает немного.
Оказываюсь уже на другом конце арены. Наибу со своего места до меня не добросить шарики, приходится ему топать ножками. А пока он шагает в раскорячку, я напитываю биокинетикой тысячи песчинок. Частицы накаляются и тяжелеют. Крепко сжимаю пальцы изо всех сил, и — вуаля! — песок спрессовывается в желтый камушек.
Смачный «снежок» получился. Рука едва удерживает. Посылаю мощный импульс в конечность, чуть ослабив остальное тело. Да, так тоже можно. Особенно, когда требуется поднять охрененную тяжесть.
Отвожу правую руку для замаха вверх и назад. Запястье прямое, пальцы чуть расслаблены, то есть держат, но не сильно, как будто стараюсь не выпустить из ладони живого воробушка. Поворот корпуса влево и тем же движением, что ребятня бросает снежки, посылаю кругляш в цель. Как раз и Наиб подошел. Опять свой огнешар вяжет, смертник.
Сверхтяжелый камень прилетает гастролеру точнехонько в лоб. И никудышный доспех не спасает. Голову раскалывает на костяные щепки, фонтанирует кровища, брызжут во все стороны мозги. Ах. Красивая картина.
Я возвращаюсь к Трубецком с Катей. Девушка уселась на скамейку в технической зоне, и оттуда уставилась круглыми глазками, как совенок. Глава же стоит невозмутимым столбом.
— Мда, Михаил, удивил, — задумчиво роняет Трубецкой. — Так и быть я уделю тебе пятнадцать минут. Всё же ты помог Меньшиковой советом, да сам не уронил честь Сочи. Пожалуй, мы отправим запись с твоим боем в Екатеринодар. Пускай тамошние посмотрят, что бывает с теми, кто злит наших дворян.
— Злился? С вашего позволения, Виктор Емельянович, я совсем не злился, — пожимаю плечами. — Просто одна обезьяна дорвалась до меня и я швырнул в нее камень, только и всего.
— Вот как, значит, — хмыкает Трубецкой. — Ну хорошо, пойдем пообщаемся.
Я на прощание киваю Кате, она в ответ машет рукой.
Мы с главой добираемся до последнего этажа. Коридор здесь отделан дорого: мраморный пол с глубоким отражением света от ламп, стены с произведениями искусства и дизайнерскими элементами. Кабинет же главы по шику и блеску вообще подобен царскому.
«Вот куда идут мои налоги» — мелькает у меня мещанская мысль. Тресни Навь! Необычно оказаться на месте своих подданных. А я всё думал,
