— Всё, Лидок, — говорю я. — Всё закончилось. Ты цела? Они тебе ничего не сделали?
— Ничего, один раз только по морде дали. Но, вроде, не сильно.
— Ты молодец. Иди ко мне.
Я обнимаю её и она вдруг начинает реветь.
— Так и знала, что что-то не так пойдёт! Нельзя было тебе верить! А если бы они меня убили?
— Ну я же тебя спас!
— Меня за это время знаешь сколько раз могли того… — всхлипывает она.
— Ну а зачем ты в машину села, дурочка?
— Сам ты дурачок, он мне нож приставил, вот и села.
— Ну всё-всё, потом поговорим. Теперь всё будет хорошо. Теперь точно. Я тебе обещаю.
— Ты и в тот раз обещал.
— Пойдём, покажешь того кто тебя обидел.
— Вот этот, — показывает она на Коня, когда мы выходим из бани.
Вся шайка стоит здесь. Их обыскивают под пристальным контролем Артюшкина.
— Конь, — говорю я. — Ну что же ты за сука такая? Зачем девушку по лицу ударил, тварь? Чего молчишь-то?
Проявляя мужество перед лицом своих товарищей, он сплёвывает мне под ноги.
— Значит извинений не будет? — уточняю я.
— Да пошёл ты, — говорит он и снова плюёт.
Вот же верблюд. Ну тут мне просто не остаётся ничего другого, и я без зазрения совести наношу один из самых бесчестных своих ударов. Коленом по бубенчикам.
— Товарищ капитан, — обращаюсь я к Артюшкину, отведя в сторонку. — Ну, теперь-то ваша душенька довольна?
Судя по выражению лица, его душенька в принципе не может быть довольной.
— Это лейтенант Пирогова, — продолжаю я. — Она работала под прикрытием. Будет с вами сотрудничать и окажет всемерную поддержку в вашем расследовании. Эти мрази похитили её с целью ограбления и полового насилия. Сотрудника при исполнении. Лидия, со своей стороны, выдвинет обвинения в экономических преступлениях. Так что никто не уйдёт от наказания. Единственная просьба, до понедельника оставьте девушку в покое. Вы же понимаете, какой стресс она испытала.
— Чего? До понедельника?
— Блин, Артюшкин! Имей совесть! Я тебе такую операцию на блюдечке вынес, а ты даже спасибо не сказал. Что ты за человек такой! Сухарь! Пошли, Лида. Нас там машина ждёт. У меня вообще времени нет.
Мы проходим мимо табачного капитана и двигаем в сторону выхода.
— Брагин, — окликает меня он.
Я оборачиваюсь.
— Ты это, молодец…
Думаю, это наивысшая похвала и благодарность, которую от него можно ждать.
— Служу Советскому Союзу! — отвечаю я и веду Лиду к машине.
Мы завозим её домой, Трыню в интернат, а меня тоже домой. Я хватаю приготовленные заранее вещи и выбегаю на улицу.
— Давид Георгиевич, вот что бы я без вашей помощи делал? Как хорошо, что вы мимо проезжали.
— А ты парень молодец, — качает он головой. — Я бы и не подумал никогда. Прямо герой.
— Дата Туташхия, да? — улыбаюсь я.
Давид хохочет:
— Точно! Ай, молодец! Ты только знаешь что, деньги забери свои.
— Эх, Дато* батоно, не обижайте. Это не оплата, а премия. Милиция вам награду за поимку преступников точно не выдаст. Так что считайте, это Брежнев прислал. И спасибо вам большое.
Молодец-то я молодец, но испытания на сегодня ещё не закончены. Встреча с разгневанной Новицкой будет пострашнее Рыжего с пистолетом.
Когда мы приезжаем в «Автомобилист» часы показывают половину восьмого.
— Ты где был?! — шипит Катя, сталкиваясь со мной в фойе. — Она тут всех покусала уже. Что ты за гад такой, Брагин!
— Катюш, не поверишь, государственное дело было. Клянусь!
— Государственное дело?! — раздаётся грозный рык над моим ухом.
Катя вмиг сникает, делается прозрачной и растворяется в воздухе, как привидение. Я поворачиваюсь к Ирине. Лик её действительно грозен и не обещает ничего хорошего. Даже Немезида по сравнению с ней показалась бы мягкой и уступчивой.
— Я тебе сказала быть в восемнадцать часов у горкома? — спрашивает она голосом полным нескрываемой угрозы, и я вижу, как она заносит правую руку.
«Пощёчина», — проносится в моей голове.
— — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — -
*Примечание. Дато — уменьшительная форма имени Давид, батоно — уважительное обращение. Дата Туташхия — герой книги Чабуа Амирэджиби и советского сериала, грузинский борец за справедливость. К нему на протяжении семи серий все обращались «Дата батоно».
23. Lover of the Russian Queen
«Очаровательные глазки очаровали вы меня. В вас столько жизни столько ласки, в вас столько страсти и огня», — проносится в моей голове в момент, когда я выставляю простой блок, стараясь сделать это помягче. Помягче, чтобы барыня не ушиблись-с.
Да вот только…
— Ой-ой! — вскрикиваю я.
— Прекрати паясничать и стонать, как девчонка! — рычит Ирина, не достигнув своей цели.
Я задираю рукав и смотрю на руку. Мама дорогая!
— Что… Что это у тебя такое? — обескураженно спрашивает она.
На руке чернеют жуткие синяки, повторяющие по форме собачью челюсть.
— Боролся с нечистью, — морщусь я. — Практически, как профессор Ван Хельсинг.
— Ирина Викторовна, — вступает водитель, — Егор участвовал в захвате преступников в деревне Осиновка. Автомобиль тоже был задействован. Там целая войсковая операция проходила. Наверное, полк милиционеров с автоматами.
— Что?! Кто дал распоряжение использовать горкомовский транспорт?
Есть женщины, прекрасные в гневе. Может, Ирина знает, что хороша, когда сердится, вот и пользуется этим напропалую? Брови сдвинуты, глаза горят, полные, знающие толк в любви, губы трепещут, а грудь… Грудь — это отдельная поэма.
На Новицкой сегодня весьма легкомысленный наряд, будто мы не День советской армии отмечаем а тусуемся на дискаче где-нибудь в Берлине или в прозападной Риге. Ярко розовые шорты и белый топ без рукавов, да ещё и с огромным вырезом. Голые плечи и возмутительная геометрия сфер, вписанная в треугольник этого вызывающего и дерзкого выреза, делают воспоминания об Осиновке блёклыми и малозначимыми.
— Давид Георгиевич вызвался помочь добровольно, — объясняю я. — Если бы не он, преступникам бы удалось скрыться!
— Да что вы мне голову морочите?! — злится Новицкая, от того что не понимает, о чём идёт речь. — Каким ещё преступникам?!
— Эх, Ирина Викторовна, они девушку украли! — с жаром говорит Давид и жестикулирует практически по-итальянски.
— Бред какой-то! — трясёт головой Ирина.
— Нет, — не соглашается водитель. — Не бред. Молодая девушка, красавица! Егор дрался, как лев. Я сам не видел, но милицейский начальник мне сказал. Говорит горкому благодарность будет. Я ему объяснил, что мы не ради благода…
— Дрался как лев? — перебивает его Новицкая.
Зря он, кажется, про молодую красавицу упомянул.
— Девушка-красавица? — уточняет она. — И где она теперь?
— Мы с Егором её домой завезли.
— Домой, значит? Не милиция, а вы с Егором…
— Ну да, — разводит он руками.
— А ты, — поворачивается ко мне Ирина, — значит знал заранее, да? Поэтому ты боялся опоздать?
— Об операции знал, а о похищении нет.
Она всё ещё находится во власти гнева.
— И почему не объяснил? Я что, не человек? Со мной по-твоему нельзя нормально говорить, только врать да увиливать?
— Подписку дал о неразглашении, — примирительно улыбаюсь я. — На кодексе поклялся.
— Так-так… — подозрительно щурится она. — И что это за девушка?
— Да просто… Просто какая-то девушка…
— Какая-то девушка, — задумчиво повторяет Новицкая. — И каким местом ты оказался связан с этой операцией или, вернее, с этой «какой-то» девушкой? Почему именно ты? Не расскажешь?
— Так нельзя мне, накажут.
— Ну ладно, — кивает она, подводя черту под этой пикировкой. — Хорошо. Давид Георгиевич, объявляю вам благодарность…
— С занесением? — встреваю я.
Она бросает на меня обжигающий взгляд.
