Тем временем к крыльцу подъехало желтое такси. Из «Волги» с черными шашечками на дверце вышла Маша и Погодин.
— Добрый день, Андрей Григорьевич, извиняюсь за опоздание. Признаться, я до последнего не хотела ехать. Все думала. Боюсь я его, понимаете?
Она мяла сумочку в руках, как будто собиралась разломать ее на части.
— День добрый, Мария, — я шагнул к ним, — вы не опоздали, как раз вовремя. Но вам нечего бояться. Савченко будет надежно пристегнут наручниками к стене, как я обещал. До вас он не доберется. Вы будете сидеть в нескольких метрах от него.
Но Маша снова замотала головой и подниматься на крыльцо не торопилась.
— Это сейчас не доберется, а потом? Когда вы его выпустите?
— Думаю, что он не скоро выйдет. Если вообще когда-нибудь выйдет.
— Все эти убийства… — Маша закусила губу, раздумывая и чуть помедлив с вопросом. — Это все-таки он совершил? Скажите, вы это точно знаете?
— Не волнуйтесь, — я открыл ей дверь. — Мы во всем разберемся. Помните, на что надо делать упор в разговоре? Давите на жалость, мол, что вы совсем одна, вашего любимого убили, и вам страшно. Возможно, у Бориса что-нибудь проснется человеческое, и он с вами перейдет в доверительный разговор. Ему я сказал, что вы хотите с ним встретиться, и по вашей просьбе мы устроили вам свидание.
— Он не поверит… Он знает, как я к нему отношусь, — замотала головой Маша. — Я ведь вам всё рассказывала, неужели вы не поняли.
Я аккуратно потянул ее за локоть.
— А вы притворитесь. Ведь после смерти отца у вас же не осталось родственников, кроме брата. Никого. Ведь так?
— Ну, да… — в глазах Маши промелькнула тоска.
— Все будет хорошо…
— Может, вы будете рядом? — Маша взяла меня под руку.
— Конечно, мы будем рядом — за дверью.
— Нет… в кабинете. Можно?
Если до этого она сделала несколько шагов, то теперь снова замерла в страхе.
— Тогда откровенного разговора у вас не получится, — пожал я плечами. — Федор Сергеевич, проводи девушку в следственный кабинет КПЗ.
— А вы куда? — встрепенулась Маша, будто боялась заходить в здание управления без меня.
— Скоро буду…
Сам я тем временем направился прямиком к Булкину.
— Разрешите? — постучал я и распахнул дверь.
— Входи, Андрей Григорьевич, — кивну полковник, дымя сигаретой с рядом мужиком в хорошо скроенном, но неброском костюме.
— Вот, познакомься, — кивнул он на собеседника. — Это Игнат Тимофеевич. Лучший специалист в своем деле, про которое мы с тобой разговаривали. А это Андрей Григорьевич — лучший сыскарь в Союзе по маньякам.
* * *
Освобожденная от замка задвижка лязгнула, разнося эхо по мрачному коридору подвала.
— Савченко! На выход! Лицом к стене, руки за спину! — скомандовал дежурный.
Я стоял рядом и наблюдал. Сава с гаденькой ухмылкой вышел из одиночки. Уперся лбом в шершавую, с потеками задубевшей краски стену. На его запястьях щелкнули наручники.
— Что, командир? — скосил он на меня хищный взгляд. — Отпускаешь?
— Не дождешься, — буркнул я. — У тебя свидание, о котором я тебе говорил.
— Так зачем тебе суетиться, свидания устраивать? Отпускал бы уже, и дело с концом. Хе-хе… Один х*р ничего у вас на меня нет, — просипел он, шагая по коридору в сторону следственного кабинета.
Я вспомнил, как Света говорила, что в одиночке он испугается, отчается и начнет сотрудничать.
— Ошибаешься, — я придержал его за плечо, остановив, наклонил голову к его уху прошептал. — Нашли мы твое логово, Мясник, на пепелище дома твоего отца. Там повсюду твои отпечатки. Так что можешь попрощаться с сестрой. Вряд ли ты ее еще когда-нибудь увидишь.
От этих слов Савченко перекосило. Он дернулся, будто пытаясь разорвать наручники, я схватил его за ворот и с размаху приложил о стену плечом. Сава стиснул зубы и заскулил от боли. А дежурный стоял и хлопал глазами, но не смел вмешиваться.
— Слушай сюда, урод! — процедил я. — Это тебе за Медведева и Гошу, а за остальных с тобой государство расквитается. Зеленки, лоб помазать, на всех хватит. Ты уже, считай, ходячий труп. Суд пройдет быстро, и приговор вынесут скоро. Сам знаешь, что такие резонансные дела не затягивают. Похоронят тебя, как безродного, с номерком вместо имени, а на могилку никто никогда не придет. Из цветов — только лебеда будет на холмике. А со временем и холмика не будет. Сравняется все, будто и не было тебя вовсе…
Слышно было, как Мясник скрипит зубами. Но в ответ он не проронил не слова. Я стоял и смотрел, как дежурный завел его в кабинет, где уже сидела Маша. Дверь захлопнулась.
— Ну как? — нежные руки приобняли меня сзади.
Я повернулся и чмокнул Свету в губы.
— Вроде, получилось… — улыбнулся я.
— Он вышел из себя?
— Еще как. Чуть от злобы не лопнул, но молчал, сука. Крепкий гад.
— Это хорошо, что молчал… — промурлыкала Света. — Скоро ему захочется выговориться.
Беседа Маши и Савченко длилась почти час. Я стоял в коридоре с Погодиным и ждал. Наконец, дверь распахнулась, девушка вышла. Лицо заплаканное, сама раскрасневшаяся, губы дрожат, взгляд бегает, пытаясь хоть за что-то зацепиться. Волосы растрепанные.
— Все нормально? — спросил Погодин.
— Да… — пролепетала Захарова. — Все уже позади…
— Пройдемте с нами, Мария, — я взял ее за локоток. — расскажете подробнее. Здесь обстановка не располагает. Поднимемся в восьмой кабинет, там хоть окна есть. А тут как в подземелье.
— Но… Можно я пойду домой? — Маша попыталась освободить свой локоть.
— Нет, нам надо взять у вас показания, — твердо проговорил я.
— Но ведь он мне ничего не сказал. Совсем ничего… Я имею в виду, про все эти кошмарные убийства.
— Ничего страшного, — улыбнулся я. — Зато у нас для вас новости.
* * *
Маша сидела в кабинете, вжавшись в стул и уперев глаза в пол.
— О чем вы разговаривали с гражданином Савченко? — смерил ее взглядом Горохов.
Рядом с шефом стоял Игнат Тимофеевич и колупался с хитрыми приблудами в виде аппаратуры в корпусе из черной пластмассы без маркировки.
— Мы просто вспоминали свое детство, — отрешенно пробормотала Маша. — Отца…
— Хорошо притворяетесь, гражданка Захарова, — зло хмыкнул Горохов.
— Я не понимаю, — всхлипнула Маша. — Я сделала, что вы просили. Можно я пойду домой?
— Она не притворяется, Никита Егорович, — Света внимательно разглядывала Машу. — У нее действительно прослеживаются негативные эмоциональные реакции. Неподдельные. Только переживает она не из-за отца или себя, а из-за брата. Испытывает бессилие от того, что не может ему помочь. Злится на нас, что мы его схватили.
— Что вы такое несете⁈ — глаза Маши сверкнули, а в голосе проскользнула неожиданная твердость.
— Успокойтесь, гражданочка, — осадил ее Горохов. — Послушайте-ка лучше вот это.
Следователь повернулся к КГБ-шнику:
— Прошу вас, Игнат Тимофеевич, включите запись.
— Запись? — Маша напряглась, пальцы ее впились в сидушку стула. — Какую запись?
— Запись вашего сегодняшнего разговора с братом, — хмыкнул Горохов, а специалист по прослушке включил магнитофон. Всё это записал скрытый жучок, установленный им в следственном кабинете КПЗ.
Послышалось легкое шипение и треск. Через некоторое время динамик проговорил Машиным голосом:
— Ты как? На тебе лица нет. Они тебя били?
— Нет, — прозвучал голос Савченко. — Но у меня плохие новости, сестричка… Они нашли наш подвал. Теперь мне крышка, там мои пальчики.
— Что? Как?… Как нашли? — голос Маши задрожал.
— Не знаю, этот чертов Петров — не опер, а сущий дьявол. Все было чисто, не подкопаешься, точно говорю.
— И что теперь будет? — Захарова всхлипывала.
— Мне и так вышка, убийство твоего дружка я возьму на себя, чтобы дальше не копали. Ловко ты его опоила на прогулке.
— Я просто хотела завершить начатое, — ответила Маша. — Он даже не пикнул. Не проснулся, пока я ему руку резала. Но все равно не получилось, как у тебя. Не могла же я его на прогулку заманить далеко, пришлось устроиться чуть ли не в парковой зоне. И отсечение гладко не вышло. Нет таких навыков, как у тебя. Но я справилась, Борь…
