Симий неуверенно крякнул, но всë же выкрикнул несколько слов.
Варвары с сомнением переглянулись.
— Скажи, что мы готовы заплатить за то, чтоб пройти по их земле.
Симий затарабанил.
Алкон заметил огонек интереса в глазах предводителя и обернулся в сторону корабля:
— Эй, там, на борту! На баке под лавкой в сундуке! Достаньте мне кошель!
Один из стрелков отложил лук и начал пробираться на нос лемба.
Варвары с настороженным любопытством разглядывали эллинов. Напряжение постепенно начало спадать. Ехавший впереди воин что-то коротко сказал своим товарищам и спрыгнул с коня.
Про себя Алкон решил, что это вождь.
— Интересно, они хоть знают, что это такое? — пробормотал подошедший сзади матрос, протягивая Алкону тяжелый кошель.
— Не хуже тебя! — хмыкнул Симий, не поворачивая головы.
Алкон прикинул на ладони вес мешочка с деньгами. Здесь должно быть полсотни полновесных византийских драхм. Более чем достаточно… Он развязал кошель, запустил в него ладонь, зачерпнул пригоршню монет и сделал еще несколько шагов навстречу аборигенам. Затем поднял кулак и демонстративно высыпал монеты обратно в кошель. Серебро приятно позвякивало. Последнюю монету Алкон зажал в пальцах и протянул предводителю варваров.
— Объясни, что он получит деньги, если позволит нам беспрепятственно пройти. Мы не хотим драться.
Они сошлись посередине. Алкон протянул монету варвару, и тот подхватил ее толстыми пальцами с грязными ломаными ногтями. Глаза варвара округлились. Алкон понимал его изумление. Новые византийские трезубцы сильно выделялись на фоне афинских сов или персидских дариков. Новые монеты штамповались на паровых прессах и обладали идеальной формой, гладкостью и фактурой, недостижимой для монет, сделанных вручную.
Зажав монету, варвар разглядывал ее в лучах жгучего солнца, затем попробовал на зуб, провел пальцем по ребристому краю, защищающему монету от порчи, и наконец, подслеповато прищурившись, принялся изучать суровый лик Посейдона на аверсе.
Начались переговоры.
Варвар, нарочито хмурясь, тыкал пальцем в слегка завалившийся на левый борт корабль и что-то возмущенно верещал. Воины за его спиной дружно поддакивали и кричали.
— Он что-то говорит про гнев богов и священный ручей… — пробормотал Симий, напряженно вслушиваясь в варварский гомон.
— Священный ручей? — напрягся капитан.
— Да врет он! Набивает цену, — поморщился Симий. — Эх… вот бы запрячь их лошадей… — мечтательно добавил кормчий, потирая натруженную спину.
— Хм… Запрячь лошадей? — переспросил Алкон, мысленно прикидывая возможности корабельной казны. — Клянусь Посейдоном, это хорошая мысль!
Глава 31
1
Сколько дней они уже были в пути? Если бы не календарь в скрижали, Артемисия уже давно бы сбилась со счета. Каждый день был похож на предыдущий: ранний подъем, скорый завтрак и бесконечная дорога по выжженной, иссушенной земле. Мимо обезлюдевших деревень, заброшенных полей и обмелевших каналов. Богатая сказочная Персия в действительности оказалась совсем не похожей на давние фантазии и мечты: нищей, пустой и какой-то блеклой. Всюду ощущалось дыхание пустыни, упадок и безнадежность. Уже который раз Артемисия подумала, что путешествия на деле оказываются вовсе не таким захватывающим приключением, каким кажутся в девичьих грезах.
Их отряд существенно вырос. Теперь их сопровождали четверо слуг и дюжина рослых воинов. Оружие у Телемаха не отобрали, но было очевидно, что в случае схватки оно ему не поможет. По словам Бесса, до Бактры оставалась еще неделя пути. А что потом? Артемисия все чаще и чаще задумывалась об этом. Что ей остается? Смирение и покорность? Плыть по течению, подчиняясь воле захвативших ее людей, то ли друзей, то ли врагов? Главное — сохранить скрижаль Посейдона. Остальное неважно.
Получится ли у нее хоть когда-нибудь вернуться в родной Византий? Обнять отца, поцеловать мать? Или впереди её ждёт вечное заточение? А что будет с Телемахом? Позволят ли ему остаться с ней или, наоборот, они больше никогда не увидят друг друга? От этих мыслей сжималось сердце, и девушка невольно пыталась поймать его взгляд. Но спартанец словно не замечал её. Он напряженно всматривался вдаль, всегда готовый к стычке.
Предатель Алкивиад уже давно перестал скрывать своё лицо. Его кожа так загорела, что среди персов он казался практически “своим”. Лишь голубые глаза — пронзительные, холодные и настороженные — выделяли его на фоне черноглазых равнодушных спутников.
Алкивиад старался держаться ближе к Артемисии, несмотря на ее брезгливость и отвращение к нему. Казалось, что ему даже доставляет некое удовольствие изводить девушку своим молчаливым присутствием. Но иногда всё же между ними завязывалось некое подобие разговора или, скорее, спора. Телемах всегда был рядом. Он слушал, о чем они говорили, но почти никогда не вмешивался. Артемисия даже не могла понять его отношение — то ли Телемах поддерживал ее идеи, то ли, наоборот, презирал их, а может, ему просто было безразлично.
Ночами они спали рядом. Поначалу Артемисия еще испытывала неловкость и стыд оттого, что это видят другие, особенно, что это видит Алкивиад. Будто это каким-то образом принижало и обесценивало все ее доводы и аргументы. Но когда Телемаха не было рядом, она начинала паниковать. Стыд оставался наименьшим из зол.
Каждое утро Артемисия заряжала скрижаль. Обдувала ее. Протирала сухой тканью. Бесс и Алкивиад с любопытством наблюдали за ее действиями. Как-то раз Алкивиад, улучив момент, когда Артемисия отошла, оставив скрижаль завтракать, сделал попытку рассмотреть устройство вблизи и хотел взять его в руки. Но, как оказалось, Телемах также был настороже. Артемисия даже не успела гневно окликнуть предателя, как блестящее острие меча уперлось в грудь Алкивиада. Подняв руки, афинянин отступил с нарочито натянутой улыбкой. И больше уже не делал подобных попыток.
Сильнее всего Артемисию угнетала невозможность поговорить с Телемахом наедине, без лишних ушей и глаз. И дело было даже не в том, что хотелось обсудить с ним какой-нибудь секрет. Какие у неё могут быть секреты? Просто ей было необходимо разделить свой страх и свою боль с кем-то, кому можно доверять. А говорить обо всех владевших ею чувствах прилюдно она, разумеется, не могла. Ах, если бы спартанец знал запретный язык! Как много она могла бы ему рассказать! Скольким они бы могли поделиться друг с другом…
…
Уже вечерело, когда вдалеке из-за холма показалась городская стена. Спутники заметно повеселели. Наконец-то удастся переночевать в теплой удобной постели, а не на холодной земле под открытым небом.
Кони тоже почуяли приближение уютного стойла и ускорили шаг, в надежде получить охапку душистого сена и меру сладкого овса. Стражники на городской стене, заметив запоздалых путников, терпеливо дожидались их, не спеша закрывать тяжелые ворота.
Постоялый двор встретил их удушливой смесью запахов подгорелой баранины, прелой соломы и конского навоза. Стражники, устало переругиваясь, торопливо распрягали и чистили лошадей. Кругом сновали слуги, накрывая стол для нежданных гостей. К счастью, от Артемисии никто не ждал, что она займется своей кобылой. Хоть какая-то “привилегия” почётной пленницы.
Накинув повод на деревянные козлы, Артемисия ослабила подпругу, призывно глянула на Телемаха и направилась внутрь. Спартанец тенью следовал за ней.
Перед тем как войти в дом, Артемисия отыскала кувшин с чистой водой и заставила Телемаха полить ей на руки, а затем умыться самому, чтобы смыть с ладоней дорожную пыль, смешанную с лошадиным потом. Спартанец уже не противился этим “водным процедурам” — успел привыкнуть к причудам спутницы.
Зайдя в полутемный зал, освещенный лишь парой небольших светильников, Артемисия остановилась и несколько раз торопливо моргнула, привыкая к темноте.
— Прошу, госпожа! Прошу… — согнувшись в почтительном поклоне, слуга, елейным голосом осыпая гостей пожеланиями всяческих благ, проводил их за стол.
