Ян шел, не видя ничего перед собой. Отлетел кто-то с дороги… коня у крыльца не оказалось – и он пошел напрямик через сад, сбивая цветы, топча траву… куда?
Самому бы знать!
Утопиться?
И того не хотелось…
Ничего не хотелось. Вот так вот, любимая женщина. Отравительница. Предательница. Изменщица. Ты ради нее в огонь и в воду, на турецкие пушки и сабли, а она?!
В себя Ян пришел, сидя у речушки, в которой даже топиться было жалко – такой она была неглубокой. Разве что на дно лечь и зубами за песочек держаться – а не то комедия будет. В горле что-то сухо клокотало.
Тошно было так, что словами не передать. Тошно, больно, горько…
Чья-то тонкая рука появилась из-за спины, поставила перед Яном на траву корзинку, мужчина обернулся.
– Ты кто?
– Елена.
Девушка принялась выставлять на траву кувшинчик с чем-то спиртным, кубок, выложила порезанные мясо, сыр, хлеб, зелень.
– Испей, боярин.
– Уйди…
Видеть никого не хотелось.
Девушка кивнула:
– Выпьешь – в тот же миг уйду.
– Тебе-то какое до меня дело?!
Ян вскочил на ноги. Стоя он был чуть ли не на голову выше девушки. Совсем юная, невысокая, с темно-каштановыми волосами, заплетенными в косу, и ярко-голубыми, славянскими глазами, она была очень красива. И смотрела прямо на него. Не кокетничая, не флиртуя, не играя.
– Прошу тебя.
– Яд там, что ли?
– Никак нет, боярин. Просто тебе больно сейчас, а это поможет в самый острый миг. Потом, конечно, не надобно уже, но сейчас стоило бы.
– Что бы ты понимала?! Что ты вообще можешь понимать в моей жизни?!
Девушка не отступала и не боялась. Просто смотрела прямо в глаза. Марыся так никогда не делала. Играла, кокетничала, прикрывала глаза густыми ресницами… Марысенька…
По сердцу опять резануло болью.
За что?! Господи, да за что ж так?!
* * *
– Мне и не надобно в твоей жизни разбираться, боярин. То не моего ума дело. А вот что плохо тебе – сразу видно.
И вид у нее был такой решительный, что Ян отчетливо понял, что девушка не уйдет и не отступит. Можно кричать на нее, угрожать, даже ударить, а вот прогнать не получится.
Так почему бы и нет?
Он не глядя выплеснул себе в рот рюмку чего-то крепкого, резкой болью обжегшего пищевод, прожевал торопливо подсунутый кусок мяса – и притянул к себе девушку. Раз уж сама пришла.
Она не сопротивлялась.
Собственно, на то и была ставка. Потом уже будут и слезинки, и кровь на обрывках платья – кстати, без обмана, потом будут разговоры, а сейчас…
Это называется замещение.
Ян сейчас с кровью отрывает от себя кусок души – и если что-то дать ему взамен… думаете, не прирастет?
Еще как!
Если в такой момент подвернется женщина да умно себя поведет – легко станет заменой той, которая обманула и предала. Насколько уж этих чувств хватит – неизвестно. Но возможность – есть.
* * *
– Сонюшка, ты уверена?
– Алешенька, а как еще? Сейчас мы с распаханной земли налог берем, а это неправильно. Нам надобно, чтобы крестьяне больше землицы распахивали, чтобы прирастала страна, чтобы ширилась, а они ж не будут! Больше земли поднимут – больше возьмут с них.
– Думаешь, ежели брать тягло с человека…
– А что бы не попробовать? Мужчина, старше шестнадцати лет. Вот сколько таких в семье – за столько и налог брать. А баб не трогать, они землю не пашут.
– Так врать же будут.
– А на то перепись населения произвести.
– И кто этим будет заниматься?
– Попы в приходах. На кой они еще нужны, такие умные?
– Попы?
– Пусть перепишут все семьи, где сколько душ, да те сведения патриарху и отправят. А мы уж людей посадим, сведем все воедино и подсчитаем, сколько денег надобно, с какого селения, сколько боярину, сколько государю…
– Бояре недовольны будут…
– А у нас еще Хованский не добит.
Софья смотрела с нехорошим прищуром.
– Страхом править будем.
– Нет, бунты давить постоянно будем, – Софья встретила взгляд брата, не поморщившись, – на то у отца постоянно время было, не у нас. Нам же страну обустраивать надо, а не разбираться с чужим ущемленным самомнением.
– Умеешь же ты… припечатать.
– Умею. Так что? Пугать – или давить?
– Ну, если вопрос именно так ставится?
Софья вздохнула. Грустно и тяжко.
– К сожалению, братик, в нашем отечестве он иначе и не ставится. Никогда.
* * *
– Я так понимаю, ты домой не собираешься?
Ян Собесский смотрел на пана Володыевского. Ежи пожал плечами:
– А зачем? Мне и тут неплохо, а уж Басеньке и вовсе радость.
– Рожать-то скоро будете?
– Так уже… Мальчик у меня, Михайло Иероним.
И столько отцовской гордости, столько нежного и трепетного счастья было в этих словах маленького рыцаря, который наконец обрел тихое семейное счастье…
– Повезло тебе…
Мужчины помолчали. Потом Ежи таки уточнил:
– А ты это точно? Со своей?
– Куда уж точнее. Видеть ее больше не могу… гадина!
– Но все ж католичка, не православная. А ты ее тут оставляешь…
– Ваш царевич мне обещал, что она будет после родов пострижена. Вот и пусть… не жалко.
– У вас ведь ребенок…
Ян вздохнул.
– Знаешь, Якубу лучше будет без такой матери. Да и мал он еще, для него няньки сейчас куда как важнее…
– Уверен, что не пожалеешь потом?
– Не знаю, ничего не знаю. Ты бы своей простил?
Ежи честно попытался представить, что Басенька ему изменила. Не получилось. То есть – вообще никак. Ни представить, ни подумать…
– Она так никогда не сделает.
– Вот и я так думал.
– Не-ет… ты, Ян, не путай. – Ежи покачал головой. – У вас иное с ней получилось. Бася без меня жить не могла и не может, мы с ней как одно целое. А твоя Марыся? То она за другого замуж выходит. То во Францию одна едет – от любви ли это? Или просто она решила, что ты для нее партия хорошая? Корону надеть возмечтала?
– Не хочу я об этом думать.
– Ну и не думай. Забудь. Не было у тебя такой жены. Как умерла – и все тут. А с Эленой[11] ты что делать будешь?
Ян вздохнул. А что тут сделаешь? Если эта девочка – единственная, кто может хоть ненадолго растопить лед в груди? И рядом с ней становится чуть легче?
– С собой позову. Поедет, как думаешь?
– Нет.
Такого ответа Ян не ждал.
– Почему?
– Потому, что она из девушек царевны. Вроде как личная фрейлина. И только государыня Софья ее отпустить может. Ты с ней не разговаривал?
– С Эленой или с государыней?
– А пожалуй, что и с обеими?
– Нет покамест.
– Вот посмотришь, что тебе скажут.
– Думаешь, государыня ее не отпустит?
Ежи пожал плечами:
– Знаешь, я тут уж сколько времени, а все одно вижу. Царевна Софья, хоть и молода возрастом, да о своих девушках заботится, что о дочерях родных. Любить им не препятствует, но и блудить не дает. Отпустит ли она с тобой Элену – бог весть. Никогда не знаешь, что у нее на уме.
– Я ж не брошу ее…
– А все одно – пусть не бросишь, но и не женишься. Ты ее для блуда с собой зовешь, а вот представь – тебе жениться надобно будет. Как Элена себя почувствует?
– Любить-то я только ее буду. Да и к чему мне жениться, у меня Якуб есть?
– У вас же еще два ребенка с Марией в младенчестве умерли.
Ян нахмурился:
– Ну…
– И Элена дитя понести может, что делать тогда будешь?
Вопрос оказывался куда как серьезнее, чем казалось вначале пану Собесскому. Это не просто так полюбить, это еще надо искать для девушки место в мире… а ведь ее еще могут и не отпустить.
А, плевать! – вдруг с пьяной удалью решил ясновельможный пан. – Увезу! Уговорю, украду, хоть как – да увезу! Моя она! И все тут!
И налил еще по одной.
* * *
Софья стояла рядом с братом. За руку его не держала, но очень хотелось. И все же это Алеша должен был выдержать без нее. Сам сильный.
И умный.
А стояли они сейчас перед железной клеткой, в которой сидел… да, кто бы узнал сейчас благочестивого старца в этом заросшем, грязном, окровавленном существе без обоих ушей и носа? Кто бы мог подумать, что лицо старца может быть настолько злобным и полным ненависти? А глаза, которые вечно сияли добротой, – гореть таким гневом?
И проклятия из его уст вырывались вовсе не христианские.
Алексей смотрел на мужчину. А ведь сложись все иначе…
– Зачем ты отца отравил?
Ответом ему была хриплая ругань. Софья коснулась руки брата.
– Не стоит, Алешенька. Ему это все уже безразлично. Это уже не человек.
– И что с ним теперь делать?
– Казнить, наверное. А что еще?
– Больше он ничего не знает?
– Гарантирую, – Софья усмехнулась. – Палачи у нас хорошие, таким не соврешь. Да и проверяли…
– Соня, а ведь он мог быть нашим воспитателем…
– Мог. И возможно, был бы неплохим учителем. Только вот никогда ему не было по пути ни с Русью, ни с русскими…
– А с Хованским что?
– Примерно то же. Смотреть пойдешь?
– Нет. Казнь через три дня назначим?
