В комнату вваливаются двое джентльменов в штатском, похожие на агентов Смитов, администратор с ключами и ещё какая-то тётушка из персонала. Загорается верхний свет, делающий явным и постыдным всё происходящее.
Так-так-так… и где же состав преступления? Что это тут у нас? Мальчишка, возомнивший о себе не весть что, со следами помады вокруг губ и пылающим следом пятерни на щеке. Его позвали поработать над докладом, вот бумаги на столе, кстати, а он полез целоваться к первому секретарю горкома? Да за такое надо из Комсомола под зад коленом!
Как Медуза Горгона, разгневанная Новицкая обращает ворвавшихся в её номер-люкс блюстителей нравственности в неподвижные статуи. Надо отдать им должное, агенты Смиты быстро оценив обстановку, просят прощения и покидают апартаменты, закрыв за собой дверь.
— Это что за хренотень? — грозным шёпотом спрашивает Ирина.
— Сейчас ты должна заорать с нотами праведного гнева и прогнать меня прочь, — так же шёпотом отвечаю я. — Я спущусь по центральной лестнице и, после того, как отвечу на их вопросы, пройду в свою комнату номер тринадцать. Буду ждать тебя там. А ты, если ещё не потеряешь настрой, минут через сорок пройдёшь до конца коридора и спустишься по запасной лестнице прямо в мои объятия.
— Ах, ты!!! — кричит она в полном соответствии с моими рекомендациями. — Я тебе покажу настрой! А ну пошёл вон! Совсем обнаглел! Мерзавец малолетний! Пошёл, я сказала!!!
Я, как пробка вылетаю из её номера и не глядя по сторонам несусь вниз по центральной лестнице.
— Егор Андреевич, — окликают меня агенты Смиты. — Не уделите нам пару минут?
— Отчего же не уделить, сколько угодно, — отвечаю я. — Пройдёмте, граждане, в фойе.
— Давайте лучше в ваш номер. Там нам никто не помешает.
Мы идём по коридору под звуки «Баккары», доносящиеся со стороны оздоровительного центра. «Йес, сэр, ай кэн буги», — поют испанки зажигая горячие сердца комсомольцев.
Входим в тринадцатый номер. Обстановка здесь довольно аскетичная. Умывальник в углу, две деревянные кровати, стул, платяной шкаф и, собственно, всё. Тюлевые шторы закрывают большое, во всю стену окно, выходящее на заснеженные ели.
— Располагайтесь, — предлагаю я, указывая на одну из кроватей.
Они опускаются на краешек, я усаживаюсь напротив.
— Ну, и как это понимать? — спрашивает один из Смитов.
— Ложная предпосылка, — пожимаю я плечами. — Из-за этого весь ваш план полетел в тартарары.
— Объясните.
— Да чего объяснять… Вы думали, что Новицкая ведёт меня в номер ради секса. Вы были в этом просто уверены, хотя я до сих пор не понимаю почему, никаких признаков влечения ко мне она не проявляла.
— Ну, это вам так кажется в силу вашей неопытности.
— Допустим, — усмехаюсь я. — Тем не менее, она хотела, чтобы я поработал над докладом.
— Сейчас? — спрашивает второй из моих посетителей. — Кто в это поверит? Это смехотворно.
— Спросите у любого, у нас подобные вещи в порядке вещей. Как бы то ни было, я сделал всё, что велел Куренков.
— Давайте не будем называть никаких фамилий.
— Так вот, я сделал всё согласно инструкции. Не дождавшись развратных действий со стороны… э-э-э… объекта, сам подошёл и поцеловал её. Вот, следы помады на лице, как вы видите. А она отреагировала самым жёстким образом. Результат тоже на лице. Что из этого следует? То, что план полное гэ. И аналитики ваши тоже полное гэ. И сами вы… нет, вы лично оказались на высоте. К вам претензий нет.
Они переглядываются и крякают.
— А перед тем, как отправиться в номер, вы не заметили каких-либо развратных, как вы говорите, действий со стороны… объекта? Возможно, какие-то намёки.
— Нет, ничего такого. Да всё было на глазах у товарищей. Спросите у своего агента.
— У какого агента?
— Ну кто-то же вам подал сигнал, когда врываться.
Они опять переглядываются.
— А почему вы один в номере живёте? Все по двое, а вы один. Как так?
— Думаю, тех кто был под вопросом, отдельно записали.
— Поясните.
— Ну, я предупреждал, что либо опоздаю, либо вовсе не приеду. Это все слышали. И с Костей Чимаровым тоже было непонятно, приедет или нет. Я хоть позже, но приехал, а он нет.
— А вы почему опоздали?
— Блин, ну вы прям всё хотите знать. Дела были важные. Не мог раньше.
— Хорошо, — говорит один из них, и они поднимаются. — Возможно, шеф захочет с вами лично поговорить. Благодарим за сотрудничество.
— И что мне с вашей благодарностью делать? Меня теперь из бюро выгонят, скорее всего. Может, вы меня в бюро обкома пристроите?
На это они ничего не отвечают и выходят из комнаты. Ну что сказать. Всё не так уж и плохо, и даже, в общем-то хорошо. Я падаю на кровать и жду прибытия Ирины. Проходит полчаса, час, а она не идёт. Хм… Значит, и не придёт. Как там говорится про гору, которая не идёт сама…
Я встаю и отправляюсь на звуки музыки. Танцы продолжаются, но массовость уже не та. Над «танцполом» полутьма, и в кругу остаются только самые выносливые и несгибаемые ленинцы. «Следуй за мной!» — томным голосом зовёт Аманда Лир из репродукторов, и взгляд на подёргивающиеся остатки комсомольского актива не вызывает никаких сомнений, товарищи идут верным курсом.
Ирина находится неподалёку от стола с остатками пиршества. Она стоит в кругу яркого света и что-то вдалбливает Ивановой. Та, кажется совсем не готова сейчас выслушивать распоряжения, но собрав в кулак волю и узел своей туники, пытается стоять ровно под напором свинцовых фраз Новицкой.
Я направляюсь к ним, проходя сквозь тени танцующих. Судя по лицам танцоров, в этот час они держатся сугубо на алкоголе. Аманда передаёт эстафетную палочку «Би Джиз» и из динамиков вылетают звуки «Ночной лихорадки».
— Ирина Викторовна, — говорю я.
— Чего тебе надо? — зло отвечает она.
— Я сводку подготовил.
Она молча ждёт продолжения.
— Как вы велели.
— Иди, Лена, — бросает Новицкая, и я успеваю перехватить благодарный взгляд Ивановой.
Я сажусь за стол.
— Ты здесь хочешь сводку свою зачитывать?
— Да, — киваю я, — садись. Пусть все видят, что у нас деловой разговор.
Она садится на некотором удалении, но так, чтобы можно было говорить достаточно тихо и при этом слышать друг друга.
— Подставил, значит меня, поц? — сощурившись бросает она.
— Подставил? — переспрашиваю я с удивлением. — Нет. Наоборот, защитил.
— Ох***но ты меня защитил. Теперь знаешь, что начнётся?
— Думаю, знаю. Ты устроишь большой шухер и инициатору этой «операции» дадут по ушам так, что он будет бояться к тебе приблизиться ещё очень долгое время. Чтобы свалить такую дичь как ты, даётся всего одна попытка.
В это время к столу подходит Стрункин. Он берёт кусочек батона и с любовью укладывает на него несколько ломтиков копчёной колбасы, а сверху вдоль — четвертинку солёного огурца. Наливает себе коньячку, выпивает и целиком запихивает бутерброд в себя.
— И я такой, — делаю я вид, что продолжаю рассказ, — торможу попутку, а там Давид. Да ещё и с телефоном. Мы с Терентьевым, это мой помощник, запрыгиваем в машину. Так и так, уважаемый Давид Георгиевич, человека убьют! Поехали. Ну и он оказался человеком отзывчивым, с добрым сердцем.
Стрункин не торопится уходить и снова мастерит себе закуску, а потом повторяет всю процедуру с опрокидыванием рюмочки и заглатыванием бутерброда. Он выглядит сосредоточенным на процессе и можно подумать, что не обращает на нас никакого внимания, но мне кажется, что он ловит каждое слово.
Мне приходится подробно рассказывать о дальнейших событиях. Я в мельчайших деталях описываю схватку с собакой, а потом совершенно ни к месту говорю:
— Стрункин.
Он едва заметно вздрагивает и украдкой бросает на меня быстрый настороженный взгляд. Я смотрю на него в упор и, столкнувшись со мной взглядом, он теряется и глупо улыбается.
— А я ещё думаю, — как ни в чём не бывало продолжаю я, — прямо как наш Борис Иванович. Может, родственник?
