Его мысли обежали круг и предсказуемо остановились на странной девушке, против своей воли появившейся на Сальвийском холме и каким-то непостижимым образом связанной с обитающим там духом. Она пришла в ответ на просьбу Его Величества, но, судя по всему, едва ли была способна помочь молодому королю в его устремлениях. В таком случае, в чём заключалась её роль? Что, если Сальвийский дух просто играет с ними, связывая Его Величество почти невыполнимой клятвой с одной стороны и давая возможность сбросить ярмо с другой, при условии, что они догадаются, как это сделать?
Эйдон пыхнул трубкой и пожевал дым, растирая пульсирующий от напряжения и боли висок. Всё, что им известно, это то, что девушка — Кирис, как иногда называл её рах, — обладает поистине обширными, а самое главное, конкретными знаниями о своём хозяине, что было особенно ценно в условиях, когда даже Кунрад вынужден опираться на туманные и противоречивые легенды. Это значит, их встреча должна стать абсолютным приоритетом. Только обладая всей информацией, Его Величество сможет принять верное решение и либо исполнить условия Сальвийского духа полностью, либо в правильный момент выйти из соглашения.
Однако, что будет дальше, капитан не знал. Помощь, защита, поддержка Кирис сейчас — но что потом, когда она потеряет свою ценность и вполне может стать угрозой королевству? Каким будет следующий приказ Его Величества? И хватит ли у капитана духа, чтобы его исполнить? Впрочем, Эйдон отлично знал ответ, и ответ этот состоял всего из одного слова: «долг». Долг перед королевской семьёй, перед самим королевством, перед людьми под его командованием, перед женой и детьми — оставалось ли там место для личной благодарности за спасённую жизнь и за возможность снова увидеть родных? Эйдон прикрыл глаза, словно таким образом хотел заглянуть внутрь себя. Через некоторое время он сделал большой глоток из бутылки и горько усмехнулся. Да, ответ действительно был известен ему слишком хорошо: если потребуется, он без колебаний исполнит свой долг, даже если будет жалеть об этом до конца своих дней.
От невесёлых мыслей капитана отвлёк чуть слышный шорох с винтовой лестницы. Эйдон лениво положил руку на рукоять палаша; он не ждал нападения, но эта привычка была немногим младше его самого и за двадцать семь лет службы не раз спасала ему жизнь.
— Я, капитан, — с лестницы раздался приглушённый голос Мартона.
— Знаю, — тот усмехнулся. — Кто ещё будет так топать?
Мартон успел привести себя в порядок и уложить непослушные кудри. Без доспехов и толстого стёганого поддоспешника, молодой гвардеец сразу же стал похож на того беззаботного мальчишку, которым Эйдон помнил его в детстве. Именно благодаря этому воспоминанию капитану хватило одного взгляда, что догадаться, что на плечах юноши будто лежал тяжёлый груз, а самого его распирало от желания высказаться.
— Хорошо живёшь, — Мартон кивнул на трубку. — Откуда такое богатство?
— Из запасов нашего хозяина, — улыбнулся Эйдон. Он не спешил начинать разговор, предпочитая оставить это право за своим подчинённым.
Молодой гвардеец остановился у парапета и, вставив окованный сапог между зубцами, опёрся на колено рукой. Какое-то время юноша молча разглядывал заходящее солнце, словно собирался с мыслями.
— Не нравится мне это, — наконец тихо начал он.
— Табачный дым или закат?
— Ты знаешь, о чём я, капитан. — дёрнул плечом Мартон. — Мы запустили ласку в курятник.
Эйдон сделал большой глоток и резонно заметил:
— Её светлость ведёт себя довольно цивилизованно. Даже для ласки.
Мартон упрямо скрести руки на груди:
— А что она устроила там, у входа?
Пряча улыбку, капитан пригладил усы, тщательно приведённые в порядок с помощью бритвенного набора, который он позаимствовал всё у того же управляющего. Всё-таки баронство Хельдер представляло собой настолько глухую провинцию, что последний раз представителей знати там видели лет двести назад, как раз по случаю основанию на их земле первого поселения. Ко всему прочему, как младшего сына, Мартона учили сражаться, а не нравам и традициям высшей знати, стоило ли удивляться, что он почти ничего не знал об обычаях своих правителей?
— Не желает говорить с торговцами, ты об этом? Если не вдаваться в детали, это значит, Её светлость получила классическое воспитание в духе старой школы.
Однако Мартон был слишком напряжён, чтобы услышать ироничные нотки в голосе своего капитана.
— Не называй её так, — буркнул он и отвернулся. Впрочем, через некоторое время, когда любопытство, наконец, взяло верх, он недовольно спросил: — А что там, с торгашами?
— Ничего особенно, просто вельменно стараются не общаться с торговцами. Может быть, кроме Перро и Винце, они охотно берут на службу купцов из второй гильдии. Казначеи, караванщики, управляющие мануфактур — все из этого сословия. Ещё есть Шенье, которые часто вербуют среди них свою агентуру.
— Идеальные кандидаты, — рассеянно согласился Мартон. — Путешествуют, не вызывая подозрений, всё видят, всё слышат. — Он обернулся к Эйдону и глядя тому прямо в глаза выпалил: — Почему ты бросился её защищать?
Вот теперь капитан был уверен, что Мартон задал тот самый вопрос, который беспокоил его с самого начала. История бедной Кьяры Хельдер, матери Мартона, по-прежнему не давала юноше покоя, а ненависть к раху была поистине всепоглощающей.
— Потому что пока мы не покинем Формо, — спокойно ответил капитан, не отводя взгляда. — она дворянка, которой вздумалось попутешествовать, не называя своего имени. Я знаю о рахах только то, что ты сам мне рассказал, но пока Кирис способна контролировать своего призрака, он не представляет непосредственной угрозы. Если, конечно, его не спровоцируют, но наш рах и без того не горит желанием общаться с местными торговцами. Кроме того, присутствие вельменно позволяет избежать лишних вопросов, а в последствии и лишних кривотолков.
— А тот подмастерье, — после долгого молчания спросил Мартон. — Ты правда собирался его убить?
— Хорошего же ты обо мне мнения, — усмехнулся Эйдон и, постучав трубкой об угол ящика, потянулся за бутылкой. — Парень совершил ошибку. Впрочем, для его же блага, надеюсь, он усвоит урок.
Мартон молча кивнул. Кажется, его доверие к своему командиру, несколько пошатнувшееся в последние дни, полностью восстановилось.
— Я не оспариваю приказы, капитан, — наконец произнёс он. — Но предчувствие у меня самое скверное. Мы привели в Формо чудовище.
Глава 11
Трое из предместий
Несмотря на то, что сон под крышей имел ряд неоспоримых преимуществ, отдохнуть как следует Кристине так и не удалось. Не помогли ни широкая и мягкая кровать с балдахином из воздушной ткани, ни уютное одеяло, в которое можно было завернуться и укрыться с головой — просто, потому что этим бесспорно нужным и полезным изобретениям не под силу было отогнать ставшие уже привычными ночные кошмары. В этот раз неизвестный режиссёр не сумел придумать ничего нового, а потому прокрутил уже знакомую Кристине ленту с головокружительным забегом по осеннему лесу, плавно переходящим в слэшер и завершающимся сценой казни, большая часть которой милосердно изгладилась из памяти в момент пробуждения.
Однако проснулась Кристина вовсе не от навязчивых сновидений о собственной бесславной и мучительной кончине. За прошедшие несколько дней она сама того не желая приучилась вскакивать от любого шороха — вот и сейчас её разбудили приглушённые голоса и какая-то подозрительная возня в комнате. Девушка мысленно потянулась к Хель, и немного успокоилась, когда та обнаружилась где-то поблизости; точнее определить пока не получалось. Миг спустя Кристина сонно спрятала голову под подушкой и для надёжности придавали её рукой: что бы это ни было, у Хель всё под контролем. А если и нет, то она как-нибудь сама разберётся, не маленькая.
Сон, между тем, больше не шёл; вместо него в голову лезли назойливые мысли о той бедолаге, которая никак не желала отпускать Кристину в её кошмарах. Медленно восстанавливая увиденное в памяти, она всё больше убеждалась, что эти сны никак не могли быть ответом измученного постоянным стрессом и опасностью разума. Мельчайшие детали окружения, одни и те же действия, одинаковые мысли и чувства — раз за разом всё повторялось в точности: слишком точно, чтобы списать это на обыкновенную случайность. Да и сама Кристина в последнее время не слишком верила в случайности: если она этого не делала и не видела, значит эти воспоминания могли принадлежать только одному существу.
