— Корчагин, встань! Пусть весь класс посмотрит на своего, с позволения сказать, героя.
— Я позволяю, говорите.
— Что?
— Ну вы только что испросили моего позволения так говорить. Я изволил позволить. Или вы просто так, типа поглумились?
— Я тебе слова не давала, помолчи. Статейку, которую ты приписываешь себе, Корчагин, я прочла. Наверняка её прочли и твои одноклассники. Что можно сказать по поводу написанного: штампы, общие места, плагиат и невнятная каша. Это я тебе как литератор заявляю. Слабенько, весьма и весьма.
— Ваша оценка моих литературных способностей в дневнике у меня стоит, так что можете не утруждаться, Галинишна. Ваш тройбан по литературе — это не только ваша оценка моих способностей. Это и просто ваша оценка.
— Что? Что ты хочешь сказать?
— Штампы, общие места и плагиат как раз то, чего вы требуете от учеников. Ни своих мыслей, ни мнения нашего вам не надо. Думать не учите. А самое смешное знаете что?
— Что? — Училка аж подалась вперед. Она уже забыла, что не давала мне слова, что я вообще-то ей не ровня. Диспут на-равных захватил её.
— Редакция одной из самых массовых газет с вами не согласна, вот что! Рупь за сто, вам еще позвонят из РОНО или горкома партии и спросят, как так вышло.
— Ты про что?
— Как вышло, что у комсомольца Корчагина, того самого, по литературе тройка? Близорукость ли это или прямая конфронтация и месть со стороны педагога?
— Корчагин, мне кажется, ты заговариваешься.
— Отнюдь! Ваш разбор статьи в уважаемом издании слышали все комсомольцы класса. Спросите, согласны ли они с такой оценкой? — Добивать не стал, просто сел на стул в полной тишине. Кстати говоря, эта самая тишина была наполнена беззвучным шевелением шестеренок в головах у моих одноклассников. То тут, то там было заметно, как шевелятся их волосы от движения литосферных плиток под коркой головных мозгов. У кого эти самые мозги были…
— Да чего вы, Галина Ильинишна, накинулись на Мишку. Нормальная же статья. — Подал голос один из самых башковитых учеников, Серёга Корнеев.
— Не сомневалась! Еще одному троечнику понравилось, такому же беспросветному. Может, еще кто-то считает, что статья Корчагина не стыд и позор?
Неожиданно Долгополова со словами «Мне тоже» подняла руку. Потом несмело, но всё-таки поднялась еще одна рука. И вдруг весь класс пророс верхними конечностями, поднявшимися как молодые побеги на пепелище. Это была фронда, это была скорее всего не поддержка конкретно меня, а протест против своей классной руководительницы. «Тема урока: творчество великого русского писателя Антона Павловича Чехова» — пророкотала Галинишна, отказавшись от дальнейшего выяснения отношений. Ладушки, послушаем официальную версию советской педагогической науки на творчество одного из самых трагических врачей царской России. Врач, не исцелившийся сам, до последнего пытался врачевать души своих соотечественников, нагоняя на них тоску и безнадёгу. Выписывая всем умеющим читать и думать лекарство с названием «Так жить нельзя». Если вспомнить последующие события, то он оказался прав'.
— Миш, а что, теперь на самом деле Галинишну заставят твою оценку за первую четверть исправлять? — Шептала под боком Ирка, прочно осевшая на моей парте.
— Уверен. В СССР нельзя быть проводником линии партии и одновременно троечником.
— То есть тебе все тройки закроют? Можно теперь не учиться?
— У меня тройки только по русскому и литературе, физкультуру я вытянул.
— А, ну да.
— И вообще, если на уроках не учиться, а тупо зад отсиживать, то и со скуки помереть можно. А если учиться — то откуда тройки будут?
— Во как заговорил! Эдак тебя скоро надо вместо Светки Тихоновой выбирать в руководящие органы.
— Нахрен-нахрен мне и так нормально. Не люблю отсвечивать.
— Ага, очень заметно не отсвечиваешь…
— Долгополова! Ты к Корчагину пересела подтягивать его по предмету или шушукаться с ним?
— Я больше не буду, Галина Ильинична! — внезапно пискнула Ирка.
И вот тут класс прорвало. Это «я больше не буду», сказанное таким идиотским детским голоском стало тем камешком, который провоцирует лавину. Класс дружно заржал, снимая моральное напряжение после кровопролитной битвы за свои права. Воображаемые пушки и пулеметы, грозившие с учительского стола дерзким смельчакам, перестали быть страшными, когда стали смешными.
Злой на Галинишну, сам себя накрутивший, сам на себя непохожий я хотел драки. Уже вчерашним вечером анализировал своё поведение и не мог понять — откуда такие девиации поведенческих реакций? Рефлексы и привычки тела никоим образом не склоняли меня к силовым реакциям на раздражители. Моя истинное «я» тоже чаще всего предпочитает решать дело миром. Тренировки по боксу, они были для меня эдакой аэробной гимнастикой, скорее заменителем пробежек, нежели изучением единоборства. Даже в боях никогда не участвовал, только спарринги с тренером. За плечами пара-тройка драк, но опять же не мною спровоцированных. А тут раз за разом бросаюсь сам или отвечаю на чужую агрессию вот прямо с охотой. Может, это всё-таки реакция несчастного тела? Дали в руки палку, разрешили драться…
Короче говоря, после уроков я пошел разбираться с Ашками. Они как раз вышли из класса химии и еще не успели рассосаться. Мой окрик «Евсюк, стоять!» как кнутом ударил по спинам. Во всяком случае некоторые вздрогнули, включая самого виновника торжества. Пацаны повернулись ко мне, у некоторых на лицах читалось недоумение, кое-кто момент уже осознавал. Как же, многажды битый в прошлом тихоня в этом году распоясался, да и вообще. Вон, уже у всей школы на устах.
— Евсюк, ты что здесь делаешь?
— В смысле? Что за базар, Корчага! — Интересный момент, пацан вместо того, чтобы молча лезть в драку, начал разговаривать.
— Я тебе сказал искать другую школу, чтоб духу твоего здесь не было. Не вкурил? — Очередное иновременное выражение, не требующее перевода.
— А если не уйду, то что? — повороты головы по сторонам, фиксирует реакцию одноклассников на разговор. То ли проверяет, нет ли урону его чести вести со мной речи, то ли прикидывает, впишутся ли за него пацаны в случае очередного избиения бешеным задротом. Невыразительное лицо у Евсюкова, хрен поймёшь.
— Буду хреначить тебя каждый день, пока костями срать не начнёшь. Или бегать от меня станешь? В женском туалете прятаться?
— Совсем нюх потерял, Корчага⁈ Ты один, а нас вон сколько. — Вот ты и сдулся, боксёр недоделанный.
— Понял. Когда пацаны рядом, за них спрячешься. А когда один, за подол училок, верно? В туалет с ними ходить станешь?
Такой жесткий наезд уже не мог закончиться никак иначе, кроме как потасовкой. Если ты авторитетный пацан. В глазах окружающих словно на счётчиках мелькали цифры сливаемы Сашкой баллов уважухи. Он сделал шаг в мою сторону, потом второй, такой же небыстрый и совершенно расслабленный, а потом бросил вперед кулак. Бросок моей головы назад за счет мышц шеи был резким настолько, что удар кулака превратился в акцентированное касание. Неприятное в другой ситуации, а сейчас мозг его просто зафиксировал. Двойка же у тебя? Точно — второй кулак летит в ту же точку, но время есть, так что откланяюсь всем телом ровно настолько, чтоб не зацепило. Отвечаю снизу в челюсть — не пробил! Его руки задавили мой удар. Подшаг вперед, тяну его за обшлага, дожидаюсь противодействия, а потом резко толкаю его, подбив ногу. Не каждый раз получается, почти не разу не ронял противника на спину таким приёмом, а в этот раз получилось! Зацепившись одной ногой за другую, Евсюков плашмя упал на спину. Успеваю подскочить и два раза впечатать правый кулак в «солнышко». Не в лицо ж лупить — в школе такие вещи не приветствуются. Да и я человек спокойный в обычной обстановке.
А всё, меня уже держат двое за руки, оттаскивают от лежащего и кашляющего тела. То есть сейчас он кашляет, а до того просто сипел.
— Всё, пацаны, я успокоился. Не буду его бить, отпускайте.
И они меня отпустили. Потому как инцидент уже исчерпан, Евсюк опять отмудохан. Толпой на меня накидываться вроде как ни у кого нет мотивов. Опять же чревато разбирательствами.
