Вот только через неделю, когда город ожил, и количество людей стало чуть ли наполовину больше от прежнего, пришлось уже работать и полицией. Начались расправы и сведение счетов одних соседей с другими. Кто работал на шведов за то, что имущество конкурентов перейдет к ним, или же, пользуясь беззаконием в период смены власти, ограбили или снасильничали кого. Вот и получалось, что, казалось, небольшой город, погряз в бесконечных разборках. И толком пресечь их не представлялось возможным, только отложить на некоторое время. Вот только, когда пошли уже убийства, пришлось вводить и комендантский час и усиливать патрули, арестовывать за ношение оружия, или же его хранение. Сложно пришлось, особенно с хранением, но преступность пошла на спад.
Между тем, о ситуации в городе я знал опосредованно, чаще в пересказах других на совещаниях. Не стремился я особо вникать в реалии города, уделяя больше внимания раненым и организовывая для них витамины, нормальное питание и уход, оплачивая местным жителям поставки лестных ягод и свежего мяса. На данный момент оставалось пятьдесят четыре раненных, которые имели возможности выздороветь и встать в строй, остальные либо уже в строю, либо… спасти девяноста двух ратников не удалось. Тяжело нам обошелся штурм.
Между тем, были отправлены усиленные отряды в крепость в устье Невы, чтобы не столько усилить ее, сколько участвовать в качестве рабочей силы в деле возведения стен и укреплений. Да и кормить лишних пять сотен человек, которым нечем заняться, это не рационально, а невский отряд вполне себе снабжался из Ревеля и Риги, до нас вот еще ни одной ладьи с припасами не дошло. Удержать же Ладогу сможем и оставшимися воинами, тем более, что гигант Бер, уже приходит в порядок, а с ним можно и сотню вражин покрошить в капусту.
На третьей неделе стояния в Ладоге и уже решаясь на отчаянный рывок домой через вражеские тылы, в крепости была объявлена тревога.
— Что? — выкрикнул я, прибежав на стену, откуда и подавался сигнал.
Держащий в руках большой рог только поджал плечами, показывая, что не в курсе, почему он же лично только что сигналил тревогу. Поиграв в гляделки с недоуменным дежурным, я уже хотел выматериться, как услышал выкрики распоряжений. Лавр кричал на своих воинов, подгоняя их поднимать связки стрел и болтов на стены.
— Лавр? — позвал сотника я, тот сразу же устремился в мою сторону.
— Боярин-воевода, дозорные вести подали, что ратные люди идут до крепости со стороны Новгорода. Не меньше за тысячу, — доложил Лавр.
Все стало на свои места и я, конечно, одобрил тревогу и уже наблюдал за действиями ратников со стороны, сейчас мое командование было бы лишним. Не могу сказать, что все было слажено и ратники с командирами работали «как часы», некоторые из воинов даже были явно во хмели. Все же стояние на одном месте после напряженных боевых действий, расхолаживает. Нужно будет дать «нагоняя» сотникам, но после, сейчас не время.
Часа через четыре показалась, наконец, не войско, но толпа. Именно толпа вооруженных людей, большей частью безлошадных. Это были шведы, вперемешку с людьми явно невоенными. Я даже думал было организовывать вылазку и лихим ударом разгромить это воинство, но дальнейшие события диктовали другие действия.
Толпа остановилась, и вперед выехали на конях пять всадников. Явно парламентеры, значит, шведы решили договориться. Я же, рассматривая скученных, неорганизованных людей так же не хотел лишней крови, тем более, что среди шведов были явно и русичи. Положа руку на сердце, мое миролюбие было вызвано еще и шоком от потерь, которые мы имели после штурма крепости. Психика просто не выдержит потерять еще людей.
— Кто вы? — спросил я, как только мы подъехали к парламентерам.
Пришлось у горожан выспрашивать коней, так как во всем нашем воинстве не было ни одного годного. Те, что получилось раздобыть, сейчас работали дозорами. Да и назвать хорошими конями те клячи, на которых мы выехали на переговоры, точно язык не повернётся. Уже стосковался по своей конюшне, где были такие кони на выбор, что любой князь мог позавидовать.
— Новгородцы мы, боярин, — усталым голосом сказал мужчина явно русской наружности в богатых, но вымазанных в грязь одеждах.
— Так тут Ладога, но не Новгород, — сказал я, натягивая уздцы строптивого коня, который никак не хотел безропотно подчиняться, скорее всего, коня редко объезжали, больше используя в упряжи.
После возникновения многих вопросов и проблем в связи с будущим всех людей, подошедших к Ладоге, решили провести, так сказать, второй раут переговоров, на котором купец Добрыня и поведал, что твориться в вольном городе, который превратился анархическую республику, управляемую толпой.
Выяснилось то, что Семьюна я теперь должен награждать, или подводить для милости к великому князю. Купец не только смог реализовать то, о чем я ему говорил, но и обогатил план новгородского восстания своим опытом.
В одну ночь новгородцев разбудил звон колоколов, предвещающий начало бунта. В открытые ворота в город устремились откровенно разбойничьи банды, перемешанные с новгородским ополчением. Уже в самом городе четыре дня, как народ был взбудоражен ходившими из рук в руки листовками на бересте и невиданном материале. Проходили консультации с купеческой элитой, где Семьюн смог сразу же завоевать некий авторитет, представляясь человеком великого князя. Кто соглашался выставить своих людей в будущем восстании, те оставались в живых и с гарантиями, что их склады и подворья не будут разграблены, других же пришлось лишать жизни. Городская чернь преследовала в этом мероприятии свои цели — хорошенько так пограбить купчин. Разбойники так же получили карт-бланш на все подворья и склады, которые не будут обозначены крестиком на входе. Да и откровенно несколько больших разбойничьих ватаг были куплены для столь деликатного мероприятия.
Купец Добрыня не был в городе, поэтому переговоров с ним никто не вел, теперь же его люди убиты, склады разграблены, два ушкуя сожжены. Он уверен, что конкуренты все это сделали, а не толпа. Однако, ему ничего не оставалось, как бежать. А для безопасности он прибился к шведам, которым удалось выбраться из города, погруженного в хаос. Вот сейчас и не знает, как быть, он не менял веры, не провоцировал приход шведов, находясь во время принятий решений новгородскими купцами в Любеке на торгах. Вернулся уже, когда шведы вошли в Новгород и продолжал заниматься торговыми вопросами.
Я прекрасно понимал, что меня могут обманывать, что многое можно недоговаривать, но вот хотелось верить этому человеку, который опустил голову, лишившись своего дела, семьи, которая была убита, и только получилось спасти дочь, когда сын организовывал сопротивление толпе. Жена же умерла еще десять лет назад.
— Грех то лишить себя живота, токмо иного я не вижу, — закончил свой рассказ Добрыня.
— У тебя дщерь, да и ты здоров, треба жить, — ответил я бывшему купцу. Потом резко пришло спонтанное решение. — У тебя у Любеке знакомства есть?
— Так, — купец подобрался, проявляя свою проснувшуюся коммерческую хватку.
— А яко смотрят гости торговые с Любека, что папа крестовый поход объявил? — задал новый вопрос, давно интересующий меня.
— Так-то торгу не мешает, — ответил Добрыня с мимолетной улыбкой. Видно было, Добрыня хватается за соломинку. Еще минуту назад его жизнь была в крайней степени неопределенная, сейчас же он больше интуитивно почувствовал, что все может еще наладиться.
— Ведаю я, яко те помочь, — сказал я и пригласил купца пока погостить в Ладоге, а после отправиться со мной.
Если с купцом, который был лидером среди русичей, бегущих из Новгорода, был расположен к разговору, то переговоры со шведами долго не ладились. И после того, как все же удалось найти среди них того, кто хорошо владел немецким языком, да и не был спесивым и агрессивным, начался предметный диалог. Удивительно, но среди захватчиков не было ни одного хорошо знающего русский язык. Как же они хотели контролировать территорию, не имея возможностей просто поговорить.
