Остановился возле двери и добавил:
— И присмотритесь к Трошкину, Раиса Робертовна.
— Что ты имеешь ввиду?
— Илья хороший человек. Сразу видно, что они ладят с вашим сыном. И мальчик к нему привязан.
Зверева хотела что-то сказать, но так и осталась стоять с полуоткрытым ртом, а я вышел из кабинета.
* * *
Зазвонил телефон. Его звук показался резким. Я вздрогнул от неожиданности. Не привык, что дома есть телефон. Вечер пятницы обещал быть тихим и спокойным до этого звонка.
Мать ушла в гости к соседке тете Клаве. В пятницу вечером у нее собирались почти все бабульки нашего подъезда. Играли в домино и гоняли чаи с баранками и медом. Мать была среди них самая молодая, но как-то органично влилась в компанию бодрых и жизнерадостных пенсионерок. “Девчонки” там собирались веселые и интересные. Одна врачиха на пенсии, вторая бывшая учительница, остальные рабочих профессий, но все давно на пенсии.
— Алло, — ответил я по телефону впервые за много месяцев.
На работе телефон был только у Паутова и мне, естественно, никто не звонил. Подняв трубку я чуть было по старой привычке не представился дежурной фразой, отточенной за много лет: “Розыск, Нагорный, слушаю”. Но вовремя спохватился и осекся до обычного “алло”.
— Алле! Андрюха! Зда-арова, бродяга! — трубка радостно восклицала знакомым голосом.
— Быков? Ты что ли? — ответил я трубке.
— Ну а кто еще?
— Откуда ты звонишь и где взял мой номер?
— Вот друг называется, — буркнул Антон. — Ты сам говорил, что тебе телефон поставили. Позвонил в справочную, да спросил. А звоню из автомата. Ты что не рад, что я звоню? Совсем про меня забыл. Где пропал?
— Рад, конечно, но ты просто так звонить не будешь, я хорошо тебя знаю. Чего надо?
— Ничего мне от тебя не надо, увидеться хотел.
— А-а… Ну извини. Тогда приходи в гости. Я один.
— У тебя шахматы есть?
— Зачем?
— Ну, мне может свои взять? Еще газет свежих наберу: “Советский спорт”, “Известия” или местную с кроссвордами. Будем читать вместе. Или лучше у матери клубок со спицами прихватить? Вязать умеешь?.. Не тупи, Петров! Мы что, два здоровых молодых кабана будем, как пенсионеры дома сидеть и телевизор смотреть?
— У меня нет телевизора.
— Тем более! Пошли на танцы. Там музыка, девочки.
— Ну не знаю… — я вспомнил, что на дискотеке не был лет двадцать и сейчас мне это показалось затеей так себе.
— Никаких не знаю, — отрезал Антон. — Иди под носом пушок побрей и джинсы мыль, скоро за тобой заеду.
— На чем это ты заедешь? — насторожился я.
— На такси, на чем же еще, — важно ответил Антон. — Я зарплату сегодня получил. Представляешь, мне еще и премию дали. Из всего цеха только я и мастер получили. Оказывается, там премию всем дают, кто на работу не опаздывает и трезвый приходит. Но таких в этом месяце только двое набралось. И премия, как ползарплаты получилась.
— Молодец, Быков, — похвалил я. — Всегда считал тебя никчемным, а ты лучшим работником месяца оказался. От такого балбеса никак не ожидал.
— Ой, да ладно… Вот кто бы говорил! Самое ничтожество — это был ты. Ниже по иерархии только инфузории были и туфельки.
— Это одно и то же, Быков.
— Не умничай Петров, собирайся, я еду.
— Давай, жду!
* * *
Городские танцы проходили в парке Пушкина в центре города. Огромная, залитая бетоном площадка, напоминавшая цирковую арену, была огорожена забором с крашеной стальной сеткой.
В “голове” площадки расположилась невысокая, но просторная сцена с крышей в виде причудливой раковины гигантского моллюска. Танцплощадка называлась “Морской бриз” и стилизована была под синие волны.
На входе сидела бабулька-билетер и стояли два дюжих дружинника с красными повязками на руках. Над входом табличка, где крупными буквами через трафарет побуревшей краской нанесена грозная надпись: “Вход в джинсах строго запрещен”.
Надпись облупилась, а табличка скукожилась и покрылась голубиным пометом.
Эту табличку уже давно всерьез никто не воспринимал. Щеголи в джинсах проходили без всяких проблем.
На заборе, словно гроздья гигантского винограда, висели дети. Они с интересом наблюдали за происходящим внутри.
Танцплощадка — это территория взрослых, запретная зона для мелкоты. Но им страсть, как было интересно ощутить сопричастность к действу. Дружинники их даже не пытались отогнать. Лишь снисходительно улыбались в их сторону.
Фактически мальки ничего не нарушали. И находились за пределами танцплощадки. Это потом маленькие девочки подрастут и будут пытаться прорваться на танцы (которые уже будут называться “дискотекой”), намалевав на себя ярких слоев маминой косметики. Кто выглядел повзрослее своего возраста, у того получится проходить.
Вход стоил тридцать копеек. Мы купили по синему билетику и вошли внутрь. Заиграл медляк. “Отель Калифорния”. У меня аж мурашки по коже побежали. И в мое время это был хит. Бессмертная песня. Я под нее первый раз поцеловался. И не только поцеловался…
Парни бросились разбирать самых красивых девчонок. Но свободных девушек было не так много. В СССР принято было ходить на танцы парами. Некоторые девушки, “оставшиеся не у дел”, недолго думая, стали приглашать друг друга.
Это считалось нормальным. Такое впервые началось в послевоенные годы, когда мужского населения катастрофически не хватало.
Мы встали в сторонке и наблюдали за действом. Парочки покачивались в такт музыке. Девушки все нарядные, как золушки на балу. Каждая одела лучшее из своего гардероба. Парни тоже старались принарядиться. Тот, кто помоложе и помоднее, щеголял в джинсах. Более старшее поколение можно было увидеть в отживших уже свой золотой век брюках-клеш.
— Что стоишь, как памятник? — дернул меня за руку Быков, когда заиграло бодрое диско от Boney M (диджей молодец, знает толк в музыке), — Пошли танцевать. Это же новая песня моей любимой группы. В этом году только вышла.
Я хотел возразить, мол, трезвый не умею, но уж больно зацепила меня песенка, в которой задорно пелось о Григории Распутине и царской России. А пофиг. Гулять, так гулять.
Я вышел чуть ли в самый центр и поймал “волну”. А потом изобразил ее в прямом смысле этого слова. Изогнувшись и пропустив через все тело. Так никто не танцевал. Поймав на себе несколько удивленных взглядов, я быстро сообразил, что отсвечивать ни к чему и перенял общую тактику местной хореографии: переставлял ноги, подергивал плечами, и руки при этом, держал согнутыми в локтях.
Получилось, как у всех, ни лучше, ни хуже. Не Майкл Джексон, но почти, как Леонтьев. Тем более, что в это время танцевать он не умел еще.
Пока я осваивал “современные” танцевальные техники Быков притащил откуда-то из гущи танцпола двоих девчонок. По закону подлости одна была страшненькая, а другая просто… Некрасивая. Я было хотел сделать вид, что не с Быковым, но тот, расплывшись в улыбке кота Леопольда, хлопнул меня по плечу и громко воскликнул:
— Андрюх! Познакомься! Это Зина и Рита. А это… Мой лучший друг. Андрюха!
Я кивнул простушкам, а сам задумался. Их имена прозвучали как-то знакомо. Вспомнил… Созвучно с “Зита и Гита”. Фильм такой есть.
Много лет советские кинотеатры битком набивает. Любовь советских людей к индийским фильмам была бешеная. Столько красок и эмоций, и никакой антисоветчины. На сеансы ходили семьями и причем по несколько раз на один и тот же фильм. Зритель проживал вместе с Митхуном ту жизнь, которой ему не хватало в реалии. Дерутся, пляшут, рыдают, женятся… И всегда торжествует добро и справедливость. Я сам обожал “Танцора диско”. Жаль, что такие фильмы потом канут в Лету…
Девушки рдели под комплиментами Антона, жеманно хихикали, чуть покачиваясь в такт музыке. Мой друг, казалось, совсем переключился на них и забыл про меня.
Но потом одна из “принцесс” (Гита или Зита, я не понял), сказала, что они ненадолго отлучатся, надо носик припудрить, и скоро вернутся. Просили никуда не уходить.
