А… — выдал многозначительно и в то же самое время коротко Молдова. Затея напарника пришлась ему по душе.
В окно, чтобы никто не видел, они и выбрались из барака, подавшись в противоположном направлении вырубке леса.
Было тихо и спокойно, а на душе кошки скребли. Ягодникам-грибникам постоянно казалось: кто-то их сверлит со спины злобным взглядом. Чувство не из приятных, но надо было учиться как-то перебарывать страх — иначе нельзя, а выжить тут, пусть даже из ума. А по жизни были утырками.
— Смотри, — обнаружил какой-то яркий плод на дереве Лабух, заинтересовав им попутно Молдову. — Это чё?
— Типа — висит груша нельзя скушать, — залепил Молдова.
— Боксёрская… Ха-ха… — сбил её в два счёта Лабух. Сначала потрогал — не кусается ли. А затем понюхал — не ядовитая ли. Ну и естественно укусил, пробуя на вкус.
— И как? — настороженно поинтересовался Молдова.
Лабух выпучил глаза и захрипел, хватаясь за горло. Стал плеваться.
— Ты чё это, а? А-а-а… — подвергся панике Молдова.
Лабух завалился на колени, а затем зарылся лицом в мох — ещё разок дёрнулся точно в предсмертных конвульсиях и расслабился.
— И-и-изд-Ох… — послышалось оханье от Молдовы.
— Почти… — отнял лицо ото мха с ухмылкой ехидства Лабух. — Нормальная груша. Будешь?
— Нет, спасибочки, я подожду…
— Чего, когда съем всю? Или выйдет из меня?
— Нет, что из этого у тебя…
— Да я и грибы сырыми жрал — поганки. И знаешь — понравилось! Круче даже чем «колёса» глотать!
Молдову было не переубедить. Лабух и не спешил, а куда, на дерево за иными плодами с яркой окраской, обычно предупреждающей об опасности того, кто затеет полакомиться ими. Это своего рода защита в диком мире, как среди фауны, так и флоры. Иначе не выжить. А вот Лабух, похоже, из ума.
Наколотив целую кучу плодов, он принялся надкусывать их, надеясь, что по возвращении с ними в лагерь, сокурсники побрезгуют доедать за ним объедки — наивный. Явно переборщил. Ему стали мерещиться повсюду глаза.
— Ты видишь их?
— Кого? — с опаской закрутил головой по сторонам Молдова.
— А слышишь?
— Да что? Толком объясни… — готовился к измене спутник.
— Да вот же! — вскочил Лабух. — Глаза горят! Уши торчат! И прёт прямо на нас…
Он указал на дерево. Оно не выглядело как тот истукан, что пожрало Молдову. Хотя напарник сам перетрухал, да вроде бы обошлось. Проверил, метнув плодом — и ничего существенного не произошло — ответной реакции не последовало. Знать не истукан, а кто — Лабух — и дожрался ядовитых плодов.
Принялся швырять ими во всё вокруг себя, даже Молдову не признал.
— А… дикарь!..
— Уймись! Угомонись! Это же я — твой друг!
— Знаем мы вас, дикарей! Все вы людоеды-ы-ы…
Лабух кинулся на Молдову, а влетел в дерево — и прилично, цепляя головой. Затих, отвалившись спиной на мох.
— М-да… — взглянул напарник на дебиловатое выражение лица с улыбкой психа на устах, каким ему казался Лабух. — Коль пошла такая пьянка — режь последний огурец!
Молдова и сам понюхал плод, даже лизнул. Язык стянуло — несильно. Фрукт напомнил ему одну хуйню типа хурмы. Перекрестился и зачавкал. Голод терпеть не осталось сил, а следовало подкрепиться, дабы не растерять их окончательно.
В лагерь по прошествии какого-то времени оба и заявились, держась друг за дружку, поскольку без дополнительной точки опоры давно бы упали, а делали это не раз, вот и в яму свалились, принявшись блуждать в поисках выхода.
— О, девки… Ик-и…
— Вы где так нализались? — позавидовал им Чёрт.
— Где-где… Уметь надо… А знать места…
— И всё же, если не секрет… — настоял препод.
— Т-с-ш… — глупо приложил один из них другому указательный палец к устам на брудершафт. — Ты не ори, Чёрт тебя дери… на всю округу!
И сунули ему какой-то погрызенный плод.
— Издеваетесь?!
— Не чокаясь…
— И впрямь чокнулись… — решил поначалу Чёрт, а затем не удержался и откусил плод, показавшийся поначалу кислым, а затем понял: ему стало легче с похмелья. — Так вот оно где спрятано это зелье!
Оставил вместо себя Тушёнку руководить процессом рытья рва, а сам заявил, дескать, пошёл проведать гулящую парочку. Та согласилась, но потребовала раздобыть еды — той, которой с ним поделились студенты.
— Нет базара…
На базар — в лес и не по дрова — отправились те, кто выглядел также. Чёрт помогал идти студентам, а назад уже они ему. Не пропадать же добру. Ту часть плодов, которую не удалось унести из райских кущ они решили уничтожить, но не оставлять дикарям или диким зверям — пожадничали. И переели, а перебрали, следуя одному жизненному постулату: лучше переесть, чем недоспать.
— Явились… — осадила их Тушёнка. — Вы где были? А хороши, красавцы!
— На… и вали на… — сунул ей плод в единственном экземпляре Чёрт, и рухнул к ногам, как убитый.
— А вы чего стоите и смотрите? — озадачила Тушёнка студентов потерявших контакт с Чёртом, но не с землёй и также прильнули на неё к нему.
Она обыскала их и нашла что искала.
— Валя… — позвала она Лаптеву, проливающую слёзы не один день напролёт с момента потери мужа.
Та даже не откликнулась, а не то, что вышла. И Тушёнка сама подалась к ней угощать дарами леса.
Подруга отказывалась есть.
— Найдётся твой мужик! Держи себя в руках! Мы обязательно выберемся отсюда…
— Откуда?
— Точно не знаю, и как, но… Ешь давай! Это вкусно — я пробовала.
Тушёнка даже не почувствовала никакой кислинки. Подруга также. И вскоре обе
