На том моменте, как Лотарь начал осуждать свои же поступки и все валить на своего отца, как главного организатора покушения, я презрительно сплюнул и пошел к единственной повозке с провиантом, на которой я и перевозил свои доспехи. Облачившись в брони, я достал последнее «НЗ» в виде перцовой настойки и с горла выпил всю бутылку, после чего начал кричать и уже в голос…
Изловленных коней было шестнадцать, и я решил в быстром темпе ехать во Владимир, оставив Божко на обозе с приказанием идти сразу в Суздаль, в мое второе поместье и там уже отъедаться и отдыхать. Но, сначала, необходимо было похоронить Бера. Практически насильно пятеро воинов, привезли из Торжка щуплого священника, успев отца Михаила доставить еще до того, как была выкопана яма и сбит березовый крест. Проведя обряд, дав «на строительство храма» целую гривну серебром, я устремился во Владимир.
Минуть Торжок не получилось, так как я хотел быстро купить еще лошадей, для чего взял все имеющееся серебро, как у себя, так и у ратников, обещая им вернуть с процентами. Получилось заменить всех практически загнанных коней на резвых и отдохнувших, да и закупить немного провианта, который здесь стоил ну очень дорого, видимо сказывалось перенаселение беженцами из Новгорода, которые, впрочем, уже постепенно покидали городок.
Одвуконь быстро добрались до Владимира. В дороге думал, для чего я это все делаю, зачем бегу в стольный град. Мстить? Наверное, даже не так, — сделать все возможное, чтобы отбить желание у кого-либо повторять попытки физического устранения, как меня, так и моих близких. Если для этого нужно убить, я это сделаю, но очень хотелось бы договориться. И так превращаюсь в машину для убийств не из-за того, что непобедимый воин, а потому, что нет никакого понятия «стоп» в деле лишения человека жизни, пусть даже и в бою.
И сейчас я хотел именно договориться. Под угрозой всех лишить жизни, но договориться. Смерть Бера должна быть отомщена, и сердце продолжало щемить, но есть цель. Чем ближе я нахожусь к той цели — защитить свою Родину, близких, гордо называть себя русичем, отчетливо понимая, что моя страна сильная, умная и справедливая, тем больше могу встречать противодействия. Вот и некие бояре решили убрать меня.
Еще раз определив свои намерения, я начал стучать в массивную дверь одного из самых богатых подворий Владимира. Мне открыли не сразу, и что удивило, не стали спрашивать, кто пришел. Из смотровых щелей в массивном заборе можно было увидеть и меня и полтора десятка моих воинов. Беспечными мы не были и держали заряженные арбалеты наготове. Когда дверь открылась, мы увидели десятка три ратных людей, полностью закованных в броню. За спинами ощетинившихся ратников стояли не менее десяти лучников с наложенными на тетивы стрелами. А на крыльцо большого дома выходил мужчина в красиво расшитой рубахе.
Хозяин усадьбы излучал поражающую меня решительность и мужество, заставив даже промелькнуть некому сомнению в своих действиях. Этот человек являл противоположность своему сыну, который перед угрозой смерти начал поливать всех грязью, в том числе и родного отца, между прочим. Подкупало и телосложение мужчины. Он был подтянут и, несмотря на достаточно пожилой возраст, по крайней мере, голова и борода были практически седыми, выглядел как ратник, постоянно совершенствующий свое мастерство и тренирующий тело.
— Бают люди, что ты волкодав княжий? — железным голосом спросил хозяин подворья и, пронзив меня взглядом, продолжил. — Станешь говорить с волком?
Я, не произнося ни слова, пошел к крыльцу, знаком показав своим воинам быть наготове. Впрочем, и боярин Радим, как звали отца Лотаря, не стал командовать отбой своим воинам. Во дворе усадьбы еще больше наэлектризовался воздух.
Не было ни «испей с дороги», ни «проходи, гость дорогой», только угрюмое молчание и отсутствие в доме женщин, даже к столу, где и предполагались переговоры, подавал воин, облаченный в кольчугу, но без видимого оружия. Я же не стал проявлять благородство и обезоруживаться, по примеру хозяина дома.
— Сын живой? — спросил мужчина, как только я присел на лавку за столом.
Я сделал паузу, пытаясь выстроить линию поведения и разговора. Радим по-своему расценил мое молчание и на суровом лице сильного мужчины появились полоски от слез.
— Живой он, — сказал я поспешно, как только осознал, что чувствует сейчас любящий отец.
— Что хочешь за його? — спросил хозяин дома.
— Мира и ведать, что я и мои родные будут жить, — ответил я, пристально посмотрев прямо в глаза своему собеседнику, пытаясь взглядом донести «ты почувствовал, что такое лишиться сына, но я подарил его жизнь тебе, жду от тебя такого же шага».
— Не, токмо я желаю твоего живота, — задумчиво сказал Радим.
Мы молчали, я прямо чувствовал бурлящие сомнения внутри своего собеседника. Радим то рассматривал меня, то отводил взгляд и замирал в раздумьях. Эта игра во вдумчивое молчание могла продолжаться и дальше, но я все же решил прервать ее.
— На дворе ратные стоят, — сказал я, намекая, что нужно решать о тоне переговорах. Как мне показалось, говорить можем и без оружия.
После мы вышли во двор и приказали своим людям убрать оружие. Сказать, что я уже так и поверил и доверился хозяину дома — не скажу, но у меня был козырь, который вряд ли осознавал Радим — пистолет.
Разговор был обстоятельный. И я только что об стену не бился головой, понимая, что даже в этом времени существует много нюансов и политических и экономических элит, с которыми нужно было считаться. Полез в болото, не разобравшись в куликах на нем. Есть люди, которые имеют влияние и на дружину князя, есть те, кто советует «правильную» финансовую политику, целая группа бояр курирует торговлю. И только получилось согласовать раздел сфер влияния с теми, что пришли с князем из Переславля-Залесского, как появляется тот, что сводит на нет все усилия многодневных переговоров. Сразу входит в круг тех, кто пьет с великим князем братину. Они и Нечая то переваривают с трудом, уже смиряясь как с неизбежным «злом» для их дел, а тут дерзкий и безродный юнец.
Еще через два часа общения, Радим окончательно отменил боевую готовность и предложил накормить моих воинов, чему те обрадовались. Позже уже с хозяином дома удивлялись настороженности моих ратников. Оказывается, те действительно были голодные, но и не могли безропотно принимать пищу в доме потенциального врага. Тогда они поступили хитро — выбрали из своего состава одного ратника, который и пробовал все предлагаемые блюда и напитки. Остальные же ждали реакции. Прислуга в доме увидела такое представление и решила так же пошутить — не менее двадцати блюд были на столе и еще тридцать кувшинов с напитками. И тогда, как все остальные ратники глотали слюну и вжимали животы, «счастливчик» уже начинал театрально плакать, как только вносили очередное блюдо, или кувшин. В итоге все посмеялись и спокойно навалились на еду.
Наш же разговор с местной элитой только разгорался. Часа через два прибыли еще три боярина и поле непродолжительной игры в «гляделки» присоединились к разговору.
Встреча с элитой великого княжества оказалось крайне сложной. Пришлось выслушать много претензий, иногда с угрозами. И это были, как сказал сам Радим самые мудрые и те, кто может критически мыслить, остальные же и вовсе бы разговаривать не стали, а устроили сечу.
На переговорах я находился в крайне невыгодном положении и даже в опасности. С каждым боярином приходила и их охрана. Уже во дворе собралось не меньше сотни вооруженных людей и только жесткое «мы в моем доме говорим» хозяина дома и, наверняка, то, что его сын все еще в моих руках, переводило разговор в более деловой тон.
Из беседы я узнал, что мой представитель Лис так же перешел многим дорогу и переманил многих покупателей к себе. Воск, который приходилось из-за изоляции Новгорода сбывать контрабандистам по низким ценам, покупали, прежде всего, в моих лавках, а уже потом брали у купцов, представляющих интересы владимирских бояр. Остаточный принцип, в условиях откровенного демпинга с моей стороны, приводил к скоплению товара бояр на складах. Я не был упертым в подобных претензиях и обещал согласовывать цены, даже организовать общий караван в Ригу для сбыта товара, тем более, что к Вячко прибыли торговцы из Дании и скупали все и оптом. Это тоже поведали мне бояре, которые не имели связей в Риге и в этом были крайне заинтересованы с разговоре со мной.
