себя в руки, обойдясь без истерик и картинных обмороков, после чего поступила умно и правильно. С дальнейшим, и правда, лучше разбираться ее родителям, не ей.
Когда маман обнаружила школьников, стоящих в дверях кабинета, она…
Нет, она не успокоилась сразу, конечно, ибо пребывать в состоянии крайнего бешенства будет еще долго, но кричать и матюгаться тут же прекратила, а затем, поправив рукой сбившуюся прядь волос и бормоча себе под нос нечто нечленораздельное, отошла от директора и уселась на стул, взяв меня за руку.
Настя успокаивающе похлопала подругу по плечу.
Директор же, когда угроза для «классной» со стороны моей маман миновала (в основном…), усадил учительницу, все еще находящуюся в наполовину невменяемом состоянии, возле милицейской дамы.
— Одну минуту, пожалуйста, я сейчас… — произнес он и быстрым шагом направился к дверям.
Едва школьники оказались выдворены вон из кабинета, а дверь в него закрыта, с другой стороны, само собой, начался гомон. Всем им было страшно интересно, что же происходит внутри и за что бьют их классную руководительницу.
Несколькими минутами позднее.
— Ход вашему заявлению будем давать? — поинтересовался опер, после того как директор вернулся.
— Нет! — в унисон воскликнули директор и «классная», после чего женщина продолжила сбивчиво говорить. — Я…я…извините…
Она потерла красные от слез глаза.
— Понимаете, я…просто…не очень хорошо вижу…даже с очками…
А очков на ней сейчас не наблюдалось. Поглядев по сторонам, я обнаружил их валяющимися на полу. И сломанными. Это, видимо, маман наступила на них во время погони за «классной».
Я поднял очки и положил их на стол.
— Я…я, наверное, просто ошиблась! И нет, конечно же, никакого хода этому заявлению давать не нужно! Если можно… — последнее «классная» произнесла шепотом, а затем обратилась уже ко мне. — Прости меня, пожалуйста, Злата, мне очень стыдно…
— Простить вас?! — я натурально возмутился. — Екатерина Петровна, вот если бы вы мне на ногу наступили, к примеру, то я бы с удовольствием вас извинила, но…
Маман явно возжелала доделать недоделанное, но я шепнул ей на ухо: «пожалуйста, не надо!» и она, хотя и с заметным усилием, но таки передумала.
— Но вы-то ведь только что едва не перечеркнули мои планы на дальнейшую жизнь. — закончил я.
— Я не… — начала было учительница, однако я перебил.
— Вот именно, что «вы не…»! Потому что, если бы как следует подумали, то ничего подобного никогда не произошло бы!
«Классная» дернулась всем телом, а я продолжил.
— Екатерина Петровна, мы с моей мамой не станем писать на вас заявление…
— Ну уж, нет! — перебила меня вышедшая из-под контроля маман. — Эта тварь у меня еще…
— Мам… — я несильно ущипнул разошедшуюся родительницу.
Раздалась мелодия, возвещающая о начале третьего урока.
— Стефания, вернись-ка в класс, пожалуйста. — обратился к Стёше директор.
И прежде чем она сказала ему свое: «Нет!»…
— Стёш, не беси директора, пожалуйста. Я тебе потом расскажу, чем все закончилось. — шепнул подруге я.
И Стёша послушалась. Ни с кем не прощаясь, она стрелой вылетела из кабинета, а на ее лице я заметил…
Моя подруга сейчас в таком же бешенстве, как и моя маман…
— Знаете, я думаю, что нам всем нужен небольшой перерывчик! — заявил я и, не дожидаясь ничьего согласия, потащил маман на выход, ну а Настя увязалась за нами.
Несколько минут спустя. Фойе школы.
— Мам… — обратился я к родительнице, которая, опершись о стенд с расписанием уроков, уставилась в одну точку.
— Что? — спросила она, когда пауза затянулась.
— Помнишь, ты спрашивала, хочу ли я годик пожить в деревне, вдали от всех? Ну, чтобы найти себя и все такое прочее… — поинтересовался я и, после того как родительница кивнула, продолжил. — Да, мам, я пришла к выводу, что хочу. Очень! Но…
Я поднял руку прежде, чем она успела что-либо сказать.
— Но не сейчас! Не в пору моей юности! Знаешь, я совсем недавно поняла одну очень важную для себя штуку…
— Какую? — вместо маман поинтересовалась Настя.
— Я ненавижу город. Не конкретно наш Зелек или Москву, в общем, а город как таковой. — ответил я. — Ненавижу все эти многоэтажные человейники; ненавижу безумные орды людей по утрам и вечерам, спешащие по каким-то своим делам. В конце концов, я ненавижу нашу соседку сверху, которая за каким-то чертом сегодня в четыре часа утра расхаживала по своему паркету на каблуках, отчего я совершенно не выспалась…
— Я зайду к ней. — пообещала маман. — Она…она немного странная.
— Короче, не сейчас, но к годам к тридцати, я хочу построить собственный дом. — я продолжил. — И чтобы он не ютился на каких-нибудь жалких шести сотках! Я желаю, чтобы у меня был большой участок, с лесом на нем, лучше с березами… А черт с ними! В конце концов, сойдут даже и плодовые деревья! И чтобы рядом не было вообще никаких соседей! Я построю просторный одноэтажный кедровый дом. Из толстенных таких бревен кедра…
Мне вспомнился мой хороший приятельоттуда, отгрохавший себе в Калужской области, возле реки Угры, целую усадьбу из кедра, которая, помнится, так понравилась Забаве.
— …и чтобы с утра, когда, едва проснувшись, я выйду на террасу, меня бы встречали птичьи трели, а не звуки бесконечного потока машин! Ну и, конечно же, было бы неплохо заиметь спортивный Лексус, чтобы с ветерком прокатиться по шоссе вечером своего выходного дня. Это из материального, конечно…
— Злат… — прервала меня маман.
— А я в свои пятнадцать мечтала, чтобы мама отпустила меня в клуб… — ввернула шуточку Настя.
— Знаешь, что нужно для исполнения этих моих хотелок, мам? — поинтересовался я, не обратив внимания на мамину подругу.
— Деньги. — ответила успокоившаяся маман.
— Деньги. — согласился я. — Очень большие деньги. Просто космические деньги для сегодняшней меня. Но я их заработаю. Сама. Собственным трудом…
Я поднял руку, призывая маман не перебивать.
— …ты и сама все увидишь, мам. Но для этого мне необходимо получить образование. Высшее. Без этого у меня ничего не выйдет.
