— Здравствуйте! — говорили они.
— Здравствуйте! — отвечал я.
— До свидания! — говорили они, получив соль или сахар.
— До свидания! — так же учтиво прощался я.
Утром, чтобы справить нужду и умыться, пришлось постоять со своими гигиеническими принадлежностями минут пять у двери в туалет, хоть я и вышел попозже в надежде, что в нужнике будет свободно. Из сортира в итоге появился небритый тип в такой же, как у меня, майке-алкоголичке, только грязно-серой, и трениках с растянутыми коленями. Встав в дверях, он шмыгнул носом и с подозрением поинтересовался, дыхнув перегаром:
— Ты, что ли, Сашкин постоялец?
— Если вы имеет ввиду бабу Сашу, то я.
— Слышь, братишка, одолжи трояк.
— Не имею привычки одалживать людям, которых вижу впервые в жизни.
— Да ты чё, в натуре? Колю Бирюкова тут все знают!
— Мало ли кто вас тут знает. Вы не внушаете мне доверия…
Задержав дыхание, чтобы не вдохнуть лишний раз исходящий от него перегар, я сделал попытку протиснуться в туалет, но он встал передо, аки спартанцы перед персами в Фермопильском ущелье.
— А ну как я заложу твою бабу Сашу участковому? — дыхнул он мне в лицо перегаром, нагло прищурившись.
— А ну как я твою голову разобью об унитаз? — сделал я встречное предложение совершенно спокойным тоном.
Кадык на тощей шее пропойцы дёрнулся.
— Так бы сразу и сказал.
Он отодвинулся, давая мне пройти.
Баба Саша по доброте душевной даже погладила мне костюм, который и впрямь за время моих путешествий немного помялся. Её квартиру я покинул сразу, как отобедал щами со сметаной и макаронами с котлеткой. Решил побродить по центру столицы с портфелем в руке, в котором лежали только деньги и паспорт. К счастью, погода способствовала прогулкам, хотя ещё под утро накрапывал нудный, осенний дождик. А потом тучи словно по мановению волшебной палочки разошлись, и засияло солнце. И если вчера, когда Москва встретила меня пронизывающим ветром, я ещё жалел, что приехал в плаще, то сегодня в пальто просто запарился бы.
Решил устроить себе культурный отдых. Днём — прогулка по музеям, вечером — концерт. Начал с посещения… Мавзолея. В прошлой жизни как ни приеду в Москву, как ни окажусь возле Красной площади — Мавзолей постоянно закрыт. То ремонт, то не время для посещений… А тут повезло. Сдал портфель в камеру хранения у Боровицкой башни — и вперёд. Впрочем, находящаяся в стеклянной усыпальнице мумия Ильича, мимо которой я прошёл в общем строю с советскими и иностранными туристами, особого впечатления не произвела. Кроме хорошо выдубленной кожи, наверное, от Вождя мирового пролетариата ничего не осталось.
Потом прошёлся вдоль кремлёвской стены, рассматривая урны с прахом видных деятелей партии. Увидел табличку с фамилией космонавта Комарова и вспомнил про одну из записей в своём дневнике. Она была посвящена полёту космического корабля «Союз-11», члены экипажа которого погибли при посадке из-за разгерметизации спускаемого аппарата. Добровольский. Волков, Пацаев… Здесь их и захоронят. Две урны с прахом и могила. Хорошо бы отдать мои «хроники» в надёжные руки ещё до полёта корабля «Союз-11».
Затем заглянул в Государственный музей изобразительных искусств имени Пушкина. М-да, здесь можно целый день ходить. Люблю живопись, скульптуру, в детстве даже ходил на ИЗО. Но когда понял, что второго Репина или Васнецова из меня не получится, и тем более первого Покровского, то решил это дело оставить более способным.
До начала концерта в Колонном зале Дома Союзов оставалось ещё почти два часа и я заглянул ещё и в ГУМ. Был там в прошлый приезд, но без денег, только мороженое себе позволил. И в этот раз не удержался — вкусное оно здесь. Как, впрочем, и вообще советское мороженое, а может, это мне так просто казалось.
Постоял у фонтана с мороженым в руке, поглядывая на мельтешивших, словно муравьи, туда и сюда граждан и гражданок. Одни ныряли в секцию с вывеской «Бельё», другие — в отдел «Радиолы», третьи — в «Спортивные швейные изделия»… Для любителей галстуков работала секция с непритязательным называнием «Галстуки», напротив «Кондитерские изделия», чуть дальше «Бакалея». И везде, везде люди, причём по виду многие из провинции, словно в какой-нибудь Пензе или Саратове невозможно купить приличный галстук или консервированных крабов. Хотя некоторые вещи и впрямь трудно достать в провинции, недаром, например, некоторые электрички пропахли запахом копчёной колбасы. «Колбасные десанты» стали такой жен неотъемлемой приметой этого времени, как очередное вручение Брежневу медали «Золотая звезда» и звания Героя Советского Союза.
Я побродил по отделам, в итоге зайдя в парфюмерный. 3 ноября у Полины день рождения, это я тайно у Насти вызнал, почему бы не подарить ей хороший парфюм? Благо что очередь была не очень длинной, всего человек двадцать. Помнится, нередко при наших встречах Полина пахла сиренью, наверное, это её любимый запах. Вот и взял духи «Белая сирень», упакованные в симпатичную коробочку. Надеюсь, в портфеле коробка не помнётся.
А ещё, пожалуй, подарю я Полине песню.
Интересно было бы заглянуть в знаменитую 200-ю секцию, она же «Стол заказов», вход в которую находился прямо на Красной площади, напротив Мавзолея. Но доступ в эту секцию, насколько я помнил, имели лишь высокопоставленные государственные лица, члены политбюро и их семьи. Ну и высокие заграничные гости. Проникнуть на заветную территорию можно было только по разовым спецпропускам, мне его взять было неоткуда. Впрочем, какие мои годы!
Мороженым я не наелся. Обед у бабы Саши вроде и не такой уж постный был, даже мясо в щах плавало, но молодой организм, да ещё после долгой пешей прогулки, требовал восполнения калорий. Опять же, время подбиралось к ужину, а мы с Полиной договорились куда-нибудь притулиться только после концерта, который закончится ориентировочно около 10 вечера. Поужинать и по домам — то бишь она в гостиницу, а я… А я где придётся. К счастью, мне есть где переночевать, только до Бирюлёво нужно будет на такси добираться. Потрачусь, если вообще что-то поймаю, хоть даже частника, но куда деваться… В конце концов, деньги есть.
Перекусить зашёл в уже знакомую по прошлому приезду пельменную на улице 25-летия Октября. Порция из 10 пельменей со сметаной стоила 37 копеек, я взял двойную — и то ещё подумал, не взять ли три порции. Плюс салат «Витаминный» за 10 копеек. На десерт стакан компота и сдобная булочка. В общем, в рубль легко уложился, а самое главное — меня наконец-то покинуло чувство голода. Жить можно!
Время ещё оставалось, и я неспешно прогуливался по центральным улицам столицы. По пути снова купил мороженое — что поделать, люблю я его — и в сквере у Большого театра примостился на лавочку с изогнутой спинкой рядом с пожилым мужчиной, возможно, уже достигшего пенсионного возраста. Одет он был скромно, но, как бы сказать, интеллигентно.
Как-то грустно улыбнувшись мне краешком губ, он вновь сосредоточил своё внимание на играющих детях, за которыми наблюдал прежде. Мальчик и девочка — лет по пять от силы каждому — под присмотром двух мамочек, расположившихся на соседней скамейке, увлечённо сгребали в кучки пластмассовыми лопатками листья.
Я уже осилил половину покрытого шоколадной глазурью мороженого, когда старик вдруг, не поворачивая головы, негромко произнёс:
— Я позавчера сына похоронил. Своего Коленьку. Ему было тридцать восемь, и он всегда обижался, когда я его называл Коленькой, стеснялся этого, поэтому на людях я всегда называл его Николаем. Он был у нас единственным ребёнком. Три года как жену схоронил, а теперь вот и сына. Я ей завидую, она ушла, уверенная, что сын проживёт долго и счастливо.
Он помолчал, продолжая глядеть на детей. Я тоже молчал, мне казалось, что, если я выражу соболезнования, это будет выглядеть слишком банально.
— Никого нет нам ближе, чем наши дети, — продолжил сосед по лавке, так и не поворачивая ко мне увенчанной шляпой головы. — Мы готовы за них, не раздумывая, жизнь отдать. Они наше всё, они — продолжение нас, наши надежды и чаяния. Даже если они взрослые — то всё равно остаются нашими детьми, и их печали печалят наше сердце, а их радости радуют нас. И когда мы теряем своего ребёнка, то мы теряем весь смысл своего существеннее в этом мире. Ради чего и кого дальше жить? Когда уходят наши родители, это воспринимается нами как само собой разумеющееся. Также, как осенний лист, срывающийся с ветки в октябре, потому что подошло его время. А вот дети…
