— Да понял — нейтрально не получилось… громко, В голове запрыгало на эмоциях: «Вот так и тянется за тобой в личном деле…».
После того рокового приказа, когда они впутались в фолклендскую стычку, он казалось бы навек закаялся лезть на рожон.
— Да. Кое-что упустили. Гольфстрим. Он как раз прихватит заражённые воды и протянет их по Баренцу, вплоть до Новой земли.
— Так, — протянул Скопин, покосившись на особиста, — Левченко мы предупредим, что, разумеется, его не остановит. Но уже по приходу следует обязательно известить власти, чтобы ввели какие-то ограничения на промысел рыбы в акватории.
— И счётчики Гейгера. От нас.
— Само собой.
Без предварительных ласк
При всей «не кажущейся» стеснённости по времени, кружной маршрут на рубеж огневого контакта, с предварительным манёвром ухода от радаров эсминца (дальность радиогоризонта — 36 км, а с учётом высокой надстройки крейсера следовало прибавить ещё несколько миль), измерялся не одним часом. Заносимые в образующую часть плана отмеренные часы, педантичные минуты, пропуская неумолимые секунды — кто бы их считал, когда «не горит» — позволяли всё ещё раз и не по разу обговорить и учесть.
Командир отлучится с ходового мостика лишь на бытовые потребности, вновь заступив, усевшись в кресле, попросив у дежурного офицера вахтенный журнал, пролистав. Обратит внимание, что «в этом здесь» они успели намотать более полутора тысяч миль. Увидит путаницу в графе единого «московского» времени — того, что осталось в «восьмидесятых» и местного, сделает свои пометки.
— Вот сейчас уйдём, оставим позицию ПЛО, тут-то их и возьмут на торпедный треугольник. Будем надеяться, что эсминцы подоспеют раньше, — старпом водил биноклем по горизонту, силясь что-то рассмотреть в той стороне, откуда отряд Северного флота и должен был появиться. Не увидел. Переместился вправо, переведя взор на удаляющиеся корабли эскадры. Снова заговорив:
— Вообще-то не мешало взять с собой в рейд линейный крейсер, его реальная боевая ценность конечно невелика, но хоть какая-то броня и какие-то пушки.
Скопин призадумался… ответив:
— Линкор сейчас и сам нуждается в подстраховке. Иначе бы Левченко… Запнулся…
— Помните, как в первую встречу «Кронштадт» нас точно бы конвоировал?
На борту флагманского «Союза» как раз вёлся разговор. Они там тоже вглядывались с биноклями в исчезающий горизонт. Ожидая. И провожая. — Они уходят, — вымолвит начштаба, — и мы их отпускаем. Гордей Иванович, может приказать Москаленко их сопроводить?
Левченко молчал. Остаться без подкрепления линейным крейсером ему было неуютно. А помощник продолжал капать…
— Что если мы их больше… не увидим?
— У нас остался реактивный «Як» и вертолёт. Это лучше чем ничего.
Время 17:50 зонального.
Солнце северных широт тщетно искало прорехи — мазнуть своим скупыми лучами свинцовые волны. Холод пробирал до костей, выстуживая все ощущения кроме одного. А он опять высунул нос «на открытый» _ глянуть воочию: хуже не стало?., как оно для взлёта «вертушки»? И курнуть. Поделившись в сочувствии с матросом сигнальной вахты.
Дождавшись, когда вертолёт снимется с палубы, набирая почти вертикально, очень уверено снимется, Ка-25ПС даже не поднимали — сидел, грея движки в режиме стрёма, брякнул:
— Ребята профи, дело знают, — загасил бычок. Вернулся на «ходовой», спросив сходу:
— Информация пошла?
— Так точно, — вахтенный офицер держал трубку связи с БИЦ.
Освещение надводной обстановки вертолётной РЛС кругового обзора сейчас было очень актуально. Следуя вслепую, без включения корабельных радаров, при видимости по горизонту едва ли миль на пять, не исключали вероятности напороться, если уж не на какой-нибудь шальной отбившийся от стада дозорный эсминец противника, что, в общем-то, было маловероятно… была реальная опасность встречи с субмаринами. При скверной гидрологии малых глубин акустики могли и не услышать «осторожные винты». Только из-за этого весь маршрут приходилось держать 20-узловый ход, припустив ГАС 'Ориона.
Основное же — в информационном центре обработали полученные данные с радара Ка-25 и подтвердили, что главный противник — британская эскадра «в расчётном».
Штурман не скрывая удовлетворения, отметит на карте отсутствие расхождений с планом:
— Они вроде как по-прежнему сохраняют прежний строй, да и с чего бы им менять. А задачу нам это облегчит — припечатать их разом. В смысле, линейный костяк.
— Это только при удачном попадании, — поправит командир, — отклонится ракета хотя бы на полкилометра и я бы особо на потопление не рассчитывал, линкоры штука крепкая, хотя потрепать их должно знатно в любом случае. Лишь бы англичане там не выкинул чего, незапланированного…
Устойчивость операции строилась на том, и только на том, что противник будет последовательным в своих действиях, во-первых, продолжая воздерживаться от использования радиолокационных средств… это напрашивало, буквально искушало выйти на рубеж нанесения удара «Вихрем» до последнего не демаскируя себя включением собственных РЛС. Разумеется, здесь начинали «играть» условия «во-вторых», возможно не столь критичные, в рамках дозволенных погрешностей: англичане должны были следовать намеченным курсом, сохраняя неизменную эскадренную скорость. Иначе в надёжность штурманских расчётов закрадывались определённые допуски. Которые тоже приходилось учитывать. В конце концов, тот же Гольфстрим влиял на снос корабля относительно проложенного по счислению курса.
— Правильно было бы вновь сориентироваться, подняв «вертушку», но боюсь, что в этот раз не привлечь внимание не удастся.
Командир БЧ-1 соглашался, очередным замером ставя точку на карте, как бы говоря: «мы здесь, а они вот здесь, и это уже совсем рядом, легче будет запеленговать».
Скопин же подумал: «Вот сидим мы тут такие умные, а сейчас там какой-нибудь „Каунти“ тихой сапой уж подобрался на дистанцию и его 203-мм снаряды уже начинаютсвой 40-секундный полёт».
Поёрзал неуютно, спросил:
— Что если, невзирая на наши выкладки, они обнаружат нас раньше выхода на дистанцию удара?
— Смотря как раньше? Уверено брать нас своими радарами он будут километров с тридцати пяти. Станут ли они сразу кидать дорогие линкорные снаряды главного калибра по одинокой неопознанной цели? Вряд ли. Какое-то время у них уйдёт на уточнение и принятие решения. Скорей всего вышлют эсминец — разведать.
Нам же, в этом случае на допустимой максимальной скорости понадобятся чуть больше десяти минут, чтобы выскочить на дистанцию «Вихря», и им там станет уже не до нас.
— Надеюсь. 40 килотонн это не хухры-мухры. Однако эсминцу задачу никто не отменит. Он быстрее, станет догонять, попадём по его пушки уж точно.
— Секунду, — штурман быстро выполнил расчёты, — если скорость британских эсминцев под 35 узлов, на наши щадяще 25, то да, примерно уже через 20–30 минут мы окажемся на дистанции долёта 120-миллиметровок.
— Что ж, тогда в ЭМ придётся положить пару ЗУР.
* * *
При всём желании выглядеть спокойным не получилось, просто в силу роста напряжения и концентрации на стадии выхода к рубежу удара.
По заверениям штурмана они уже были в переделах двадцати семи, миль (50 км) от своей цели… быстро сокращая, с учётом набранного полного хода. То есть, практически уже прошли ту условную линию радиогоризонта. Ещё чуть больше десятка миль и включением РЛС они себя обозначат и скорей всего будут запеленгованы.
Штурман, распластавшись над картой, водя линейкой и карандашом, скоро сообщит о прохождении контрольного узла:
— Пора! По расчёту они у нас на правой раковине.
Скопин не стал переспрашивать, сомневаться или уточнять. Только взглянул…
— Я уверен, — капитан-лейтенант был категоричен, — крайним случаем, если не дотянем милю-две — покроем, пока БИУС выдаст решение. Оказаться слишком близко тоже бы не хотелось.
