позыв и спросила лишь:
— Ладно, можем мы выбираться из этой дыры?
Юон согласился:
— Да, нам лучше отправляться.
Они снова двинулись в путь с понуренными головами, оба в глубоких думах. Позади них на вечернем ветру развевались, как вымпелы, гирлянды с единорогами Мортэгю.
* * *
Норик возвратился в город окольными путями. Когда он добрался до трактира, двое его гостей-дворян уже отбыли. Он бегом через ступеньку поднялся наверх в свою комнату, которую делил с Кейтлин. Юная девушка уже была там, поправляя волосы перед тронутым ржавчиной зеркалом. В ее светлых волосах сверкал опал волшебницы.
— Ты с ними немного разминулся, — сказала она Норику.
— Что ты хочешь? — взмолился юноша. — Я не силен в прощаниях.
Он прислонился к окну. Рама была открыта. Внизу, во дворе, соседские дети играли серыми шариками — в действительности тролльими зубами, выуженными Кейтлин из кошелька слишком любопытного монаха. Вдоль стен комнаты на полированных деревянных полках лежали добытые девушкой-подростком вещицы: перо жар-птицы, ожерелье из чешуи русалки, кольцо с выгравированными рунами, стеклянная банка с летающими в ней синими светлячками… К этой коллекции маленьких сокровищ должна была присоединиться и булавка Москианны. Но пока что девочка с трудом удерживала на голове прическу, которая вот-вот грозила рухнуть. Норик улыбнулся. Кейтлин оставила эту игру, сняла украшение, и ее бледные локоны рассыпались по тонким плечам.
— Ты повел его через колючки? — спросила она, приподняв бровь.
— Нет, через болото. Это довольно весело. И, потом, мне нравится менять маршруты, это не дает заскучать.
Кейтлин посмотрела на свое отражение и ущипнула себя за щеки, чтобы они чуть раскраснелись. Она заметила:
— Ты уверен, что это морально — использовать свой дар, чтобы трахать каждого красавчика из проезжих искателей приключений?
Норик сдержал смех. Ему нравилось, когда эта девчонка принималась насмешничать.
— Если бы я не отрабатывал свою часть работы, — ответил он, — ты бы не смогла украсть все эти блестящие побрякушки. Кроме того, я никого не заставляю силой.
— Хитрый какой! — хихикнула девочка. — Ты как Титания или как королева эльфов. Ты любое живое существо заставишь тебя желать.
— Кроме тебя, моя Кати.
— Я тебя слишком хорошо знаю, — заверила она и скорчила гримасу в зеркало.
Во дворе соседка сзывала своих отпрысков. Норик поднял взгляд к небу.
На небе сияли первые звезды.
— Уже почти время, — заметил он.
— Спускаемся, — предложила она.
Он взял ее за руку.
У стен трактира уже зажигали факелы жители городка. Когда появились двое молодых людей, они раздались, чтобы пропустить их. В нескольких шагах от двери Норик полностью разделся. Он передал свою одежду Кейтлин. Затем сомкнул веки, широко раскинул руки и подставил свое лицо лунному свету. В млечном освещении его тело начало меняться. Его спина выгнулась дугой, покрылась белым конским волосом, руки и ноги удлинились… Зрители затаили дыхание. Факелы окрашивали ночь золотом. Вскоре под небесным сводом там, где стоял Норик, фыркнул великолепный единорог. Кейтлин похлопала его по шее. Единорог тихонько заржал. Девушка повела его за собой, и они пошли по улицам городка. Жители построились позади них в длинную процессию. Это был праздник единорога, покровителя Мортэгю. И единорог никогда не оставит свой народ.
Силена Эдгар
Тролль-целитель [34]
В самом сердце королевства Благословенной Радуги все в целом шло хорошо. Жители страны, счастливые добрососедской жизнью, без возражений сносили очаровательное иго королевы-единорога, которая умела всех и вся заставить гарцевать, да не иначе как с шиком. Известная своей редкой способностью какать алмазами, государыня обладала нравом, приставшим истинному мулу, но все подданные прощали ей перепады настроения… посмотрели бы мы на вас в момент, когда из вас выходят здоровенные граненые каменья! Они регулярно радовались своему доброму всеобщему согласию на грандиозных празднествах с искрами да блестками, от которых загорались глаза малышей и восторгались сердца взрослых. Подданные прекрасной королевы все как один являли собой великолепные образцы единорогов с шелковистой шерстью и сверкающим рогом. Их шерсть была драгоценна, как и придаток на лбу, и вызывала неизменное восхищение других видов живности, обитавших в окрестностях — в которые, впрочем, единороги никогда не заглядывали. Их лазурное небо не омрачало ни единое облачко, а границы хорошо охранялись, чтобы не допустить никакого вторжения соседей. На юге жили самые вонючие из них — тролли короля Шлинге. Вид на север портили уродливые гномы, а восток вообще кишел мерзавцами самых разнообразных мастей. Западную сторону омывал океан. Единорогам Радуги, обогащавшимся торговлей собственными волосами и драгоценностями из августейшего крупа своей королевы, всего доставало для счастья в жизни.
Увы — и даже трижды увы, — одну из самых славных семей королевства уже повторно поражал рок судьбы. Мало того, что господину Сганарелю пришлось ранее носить траур, когда супруга покинула его в родовых муках, и вот юная кобылка — наследница сеньора, Люсинда, — тяжело заболела. То есть как, заболела… Скорее, с ней случилась депрессия, ибо красавица отказывалась от еды и заметно исхудала. Ее служанка, Лизетта, пригожая маленькая пони в яблоках, была в отчаянии: у ее прекрасной госпожи потускнел волос и отуманились глаза. «Она на фарш для лазаньи угодит, если я не верну ее под седло, и поживее», — сокрушалась Лизетта. Она в поте гривы пыталась вытащить Люсинду из депрессии, но безуспешно. В панике она галопом помчалась поделиться своими страхами с Сганарелем.
Потрясенный отец, весьма привязанный к своему единственному отпрыску, решил искать решений и утешения у своих друзей. Мессиры Жос и Гийом, дамы Аминта и Лукреция — все они прискакали во весь опор на поляну его поместья, чтобы предложить свою помощь. Сьер Жос, тягловый конь, немного тяжеловатый, но с гривою, в которой сияла тысяча драгоценных камней, предложил подарить прекрасной Люсинде набор изумрудов и рубинов, которые он самолично произвел. Будучи бастардом королевского рода, он обладал из ряда вон выходящим даром, но самоцветы, которые он выделял, обладали редкой способностью нашептывать советы на ухо своему владельцу. Месье Гийом, жеребец утонченных манер, ведущий коммерцию с колониями, заговорил о паутинных шторах, которые бы ловили мелких надоедливых фей и украшали интерьер, и, кстати говоря, пропускали бы дуновения ветерка, столь желанные в жаркое время года. Аминта, старая кобыла с дряблым рогом, предложила свадьбу с богатым женихом как решение всех проблем, но Лукреция запротестовала, посоветовав вместо того монастырь, где красавица, без сомнения, могла бы посвятить себя занятиям более здоровым и чистым. Сама она с приятностью вспоминала тот монастырь, особенно свою соседку по стойлу с изумительно длинным языком. Сганарель, изгрызший уж удила, пока каждый высказывался, темпераментно
