— Государь, — спросил офицер, — куда их надлежит поместить?
— Это всё — измена! — выкрикнул Наджел фистулой, уцепившись за подлокотники. Два солдата остановились в замешательстве, не зная, вытряхивать ли государственного мужа из кресла, ждать ли, когда он встанет, или тащить из Зала вместе с мебелью. — Алвин — демон, это всем известно!
Эральд мотнул головой, пытаясь принять решение — он совершенно растерялся. Вопросительно взглянул на Алвина.
— Ты не знаешь, — кивнул Алвин. — Ты ещё ни беса не знаешь, а все эти вопли и сопли совсем сбивают тебя с толку. Так?
— Да. Алвин, ты знаешь — ты действуй. Скажи, чтобы у тебя было законное право им приказывать, мне надо что-то сделать? Как-то подтвердить это?
— Прикажи, — шепнул Алвин, сузив глаза и жестоко улыбаясь. — Ты не раскаешься, благой?
— Не знаю. Но командовать тут надо тебе, Алька, — шепнул Эральд в ответ и сказал громко, обращаясь к офицеру, — Алвин объяснит вам, мессир.
— Дамьен, — сказал Алвин заледеневшим голосом, — с чего ты взял-то, что — как уличных воришек? Как государственных преступников, сука. Офицер, в Уютный Дом, в одиночки, до особого распоряжения. Всех.
— Крепко, — согласился Сэдрик.
— Государь! — воскликнул Холан с нестерпимой мукой в голосе. — И меня⁈ Разве достойно благого государя — самая жуткая тюрьма Святой Земли для самых верных подданных короны⁈
— У вас будет шанс её покинуть, — сказал Эральд. — Если сумеете исправить то зло, которое творили много лет. Хоть отчасти. Всё.
— И не советую цепляться за стулья, — вставил Сэдрик. — Наджел, хочешь умереть прямо тут?
Цепляться перестали. Через две минуты в Зале Совета остались лишь четверо друзей.
Эральд вздохнул, взглянул на союзников виновато:
— Точно, слюнтяй, да?
В глазах Алвина вспыхнули острые искры, он хихикнул, как в каземате:
— Ну… — но, взглянув на опечалившегося Эральда и Сэдрика, мгновенно ставшего сфинксом в человеческом обличье, взял себя в руки. Усмехнулся, уже иначе. — Что ты спрашиваешь? Сам должен бы понять: в здешней разрухе не разберёшься и за три года, а ты тут полчаса — и уже хочешь владеть ситуацией…
— Государь рос, как в раю, — сказал Сэдрик с оттенком суровой нежности. — Столько мрази в одном месте и не видал никогда. Не привык, конечно. Растерялся. Ну и что?
Эральду очень хотелось провалиться сквозь землю, но положения бы это не спасло. Он заставил себя выпрямиться и с досадой подумал, что Питер был — не выход, что жизнь в Питере его безнадёжно испортила, что по сравнению с друзьями со Святой Земли он — наивная деточка, не знающая толком ничего и не умеющая вести себя с людьми, не подпадающими под королевские, будь они неладны, благие флюиды. Воспитание, данное в другом мире… ложь мерзких книжек о попаданцах в Инобытие, офисных рачках, ставших властелинами всего сущего… Давай, действуй: вот ты, благой — и вот то зло, с которым заклинаниями не справишься…
— Простите, мессиры, — сказала Джинера, — я не понимаю, в чём, собственно, заключаются проблемы. Эральд, государь, что тебя беспокоит? Вы с Алвином всё сделали правильно, теперь надо работать дальше.
— Только я не знаю, за что хвататься, — признался Эральд. — Как — дальше? Алвин, ты, видимо, был прав, когда назвал меня артефактом короны. Я смотрю вокруг и понимаю, что, скорее всего, не гожусь в правители… и мне уже здорово хочется уйти в дремучие леса. От стыда подальше.
— Куда тебя несёт, государь? — возмутился Сэдрик. — Из-за гадов из Совета? Ты же прекрасно договорился с драконами, а из-за этих…
— Драконы прилетели и улетят, а «эти» — жители Святой Земли, — сказал Эральд с тоской. — Признай, дружище: мы с тобой ни с какого бока не политики.
— Пусть Алвин советует, — сказал Сэдрик. — Сделай его канцлером или придумай другой титул, который ему позволит…
— … остаться королём? Я об этом думал.
Алвин сморщил нос.
— Я это уже проходил. Эральд, очнись! Со мной говорит ад! Постоянно!
— Удивил! — фыркнул Сэдрик. — Тут со всеми говорит ад! Дальше что?
— Алвин, всё верно, — сказал Эральд тихо. — Править в любом случае придётся тебе. Используй меня как артефакт и говори, что делать. Иначе я всё испорчу вместо того, чтобы исправить.
С лица Алвина исчезла жестокая усмешка. Он взглянул Эральду в лицо:
— Ты не шутишь? И не пожалеешь? И не будешь виснуть у меня на руках, если придётся делать что-нибудь грязное? Эта работёнка — не для благого, Эральд. Прозвучит жестоко, прости, но твой отец не справился. Он ведь правда был благой король, но это не спасло ни его, ни тётку Амалию, ни барона Гектора, ни тебя, в конечном счёте. В мире что-то сильно и погано поменялось, брат. Корона и святость уже никого не защищают, а среди людей полно таких, которым пристрелить благого не сложнее, чем куропатку, такие дела…
Эральд покачал головой.
— Не шучу. И не пожалею. Виснуть, наверное, буду — но я понимаю слова, так что мне можно всё объяснять. Я… как бы… вырос за эти дни. Положение меня ужасает, но… Алька, я не справлюсь без тебя.
Алвин вдруг осклабился, словно поражённый внезапной мыслью — и судорога на миг превратила его лицо в маску из кошмара.
— Мо-ло-дец, благой! Если случится какая-нибудь дрянь — ха, неурожай, падёж, война, мор и глад, да и мало ли что ещё! — всегда можно будет вздёрнуть за это герцога Альку, низложенного короля, адского пса, который, с душой он там или без души, всё равно — общий козёл отпущения!
Его снова трясло. Эральд обнял его, притянул к себе — и почувствовал, что всё тело Алвина струнно напряжено, будто он тщетно, отчаянным волевым усилием, пытается справиться с приступом то ли одержимости, то ли истерики. Сказал:
— Братишка, ты же знаешь, что этого не будет.
Алвин хихикнул и всхлипнул, отстранился.
— Холодно тут. Ни беса не топят, суки… Мало я лупил Кайла… А ты его пожалела, Рыжая… Хорошая у нас компания — благой, одержимый и проклятый. И женщина. Курам на смех у тебя конфиденты…
Джинера чуть улыбнулась. Сэдрик сказал с досадой:
— Государь, как меня достал твой братец, который ломается по любому поводу! Просто не может ничего решить, пока ему не надоест себя жалеть. Если в нашей команде и есть слюнтяй…
Его слова подействовали на Алвина мгновенно: он тут же собрался и подтянулся, бросил на Сэдрика взгляд, полный одновременно злости, укоризны и оскорблённой гордости и выдал:
— Значит, от меня требуется решить немедленно? Ладно. Вот что. Первым делом тебе надо объявить о новом составе Королевского Совета и утвердить нас в должностях. Срань Господня, где бумага? Записывай… или ты, Рыжая, записывай, он не знает, что делать с пером, вестник Божий… Может, сумеет подписать хоть как-нибудь… Значит, новый состав Совета. Я — высочайше помилован, ты одобрил моё вступление в должность канцлера. Сэдрику дай титул, хоть баронский, и должность камергера — так он сможет официально и постоянно быть рядом. Пусть спит в твоей спальне — тебе сейчас будет нужен телохранитель круглые сутки. Подтверди брачный контракт между королевскими домами Святой Земли и Златолесья, назови Рыжую своей официальной невестой. Она тоже будет членом Совета, как я понимаю? Никому не понравится, но прецеденты были… Рыжая, спи с няней и фрейлинами, так надёжнее. Что теперь… ты пиши-пиши… Письмо к наставникам Святого Ордена, соболезнования и напоминание о том, что надо выбирать Иерарха. На них мы ещё нажмём, но это сложно, это потом. Короновать тебя некому, это плохо…
— Может, Хуг? — спросил Сэдрик, уже без тени пренебрежения и насмешки, серьёзно.
— А, ни шерсти, ни молока!
— Говорят, святой…
— Старый уже. Нет, хорошо бы, чтобы короновал Иерарх, всё-таки… но они будут теперь долго канителиться… А Хуг, точно, говорят, что святой жизни… А, ладно. Сейчас напишем ему письмо. Погоди.
Алвин встал с кресла, распахнул дверь. В гостиной, смежной с Залом Совета, обнаружились монументальная стража, перепуганные лакеи и тот самый толстый франтик в локонах, бледный и в поту, мгновенно вскочивший с резного табурета.
