— Вряд ли, — вздохнул Николаев. — Он живёт в Москве, у нас это ремесло не процветает.
— Почему решили, что он москвич? — зацепился за его слова Александр Максимович.
— Убийства происходят в разное время года, но находим тела пусть в разных местах, но всё равно в Замоскворечье. Таким образом можно точно установить, что он постоянно живёт в городе, недалеко от того района, где нашли трупы. Вряд ли бы он стал отвозить тела далеко от места убийства — слишком рискованно. И скорее всего, всё-таки он извозчик. Так сподручней вывозить трупы, меньше ненужного внимания.
— Хорошо, с профессией убийцы мы определились, извозчик так извозчик. Сколько уже найдено таких тел? — хмуро произнёс Трепалов.
— На сегодня двадцать одно. Уверен, ещё далеко не всё, — вздохнул Николаев. — Каждый день жду новостей о появлении ещё одного трупа. Даже издёргался. Вроде из кожи вон вылез и других заставил, а всё равно такое чувство, что чего-то не сделал.
— Мне это знакомо, — кивнул Трепалов.
Я мысленно с ним согласился. Бывает, и к сожалению, слишком часто, чем тебе бы хотелось, когда ты сделал всё возможное и где-то даже невозможное, но результат так и не получил. Только в нашем ремесле отсутствие результата — это новые уголовные дела, новые преступления и жертвы.
— И что конкретно бесит: бьюсь как рыба об лёд и всё бестолку! Ты ведь понимаешь, сколько у нас народу извозом занимается или лошадей держит! На тысячи счёт идёт! Пока каждого проверишь, в душу заглянешь — эта тварь снова кого-то убьёт! Мои орлы уже просто поселились на конских рынках и базарах, всех осведомителей среди извозчиков и барышников на уши подняли. И ничего… Результат — ноль! — В глазах начальника МУРа появилась боль вперемешку с ненавистью. — В газетах уже подняли шумиху на этот счёт. Пишут, дескать появился в Москве какой-то душегуб, скармливает людей свиньям. Народ болтает — мол, советская власть не в силах порядок навести и поймать гада. Вопрос уже в политическую плоскость перешёл. Меня уже к Владимиру Ильичу вызывали, — горько усмехнулся он. — Приказано найти убийцу в максимально сжатые сроки.
— И ты хочешь, чтобы мой отдел помог тебе? — задумчиво сказал Трепалов.
— Да. Потому что мы уже с ног сбились. А я не хочу, чтобы эта нелюдь и дальше безнаказанно убивала людей, — твёрдо произнёс Николаев.
— Что, товарищ Быстров, берёмся за это дело? — Трепалов перевёл на меня испытывающий взгляд. — Поможем уголовному розыску?
— Берёмся, — кивнул я.
Николаев облегчённо вздохнул.
— В общем, можешь на нас рассчитывать, Саша, — улыбнулся Трепалов.
— Я знал, что ты не откажешь: мои люди где-то через полчаса привезут тебе для изучения все материалы. Гуртом, оно и батьку бить сподручней, — с облегчением сказал начальник МУРа. — Да, на время откомандирую к тебе одного из моих инспекторов — Бахматова.
— Зачем? — удивился Трепалов.
— Он плотно этим делом занимается, будет тебе полезен, — пояснил Николаев.
— Как скажешь. Бахматова я хорошо знаю, сотрудник, что надо.
— Других не держим, — усмехнулся начальник МУР.
Он быстро распрощался и ушёл.
А я… я ощутил странное чувство, поскольку точно знал, кто этот Упаковщик. В истории он вошёл как первый советский серийный убийца, хотя на самом деле были и другие, до него. В суде он проходил сначала как Василий Комаров, но потом всплыла правда, что это — не настоящая его фамилия. В прошлом он был Петровым. Всплыла очень мутная история с попаданием в плен к Деникину, когда этот самый Петров служил в Красной Армии. Чтобы избежать ревтрибунала, Петров сбежал в Москву, где и объявился под новой фамилией в качестве извозчика. А вот откуда у него взялись деньги на лошадь, дом и новые документы — до сих пор загадка, которая позволяет поверить в версию, что Петров был агентом деникинской разведки.
Любому полицейскому нашего времени фамилия Комарова известна ничуть не хуже, чем к примеру Чикатило, так что удивляться моим познаниям на сей счёт нельзя.
Что самое важное — я ведь знал и примерный адрес маньяка. Он жил где-то на Шаболовке, а та врезалась мне в память по другой причине: огромного количества телепередач, сделанных на Шаболовке 37, которые я смотрел в детстве.
Однако тут возникал другой вопрос — моего послезнания явно недостаточно, чтобы выписывать ордер на арест и ехать брать маньяка. Тот же Трепалов закономерно спросит, а откуда ты, товарищ Быстров, знаешь, кто убийца и где он живёт, и тогда я вряд ли смогу ответить хоть что-то внятное. В историю о моём ментовском прошлом, вернее — будущем, он вряд ли поверит, будучи человеком сугубо материалистического склада.
Так что этот вариант отпадает сразу. Но это не значит, что я оставлю маньяка в покое и позволю событиям развиваться своим чередом.
Если тот убьёт ещё кого-нибудь, получается, что несу ответственность за эту смерть.
Значит… значит, надо включиться в расследование так, чтобы оно быстро вышло на маньяка. И я просто обязан направить процесс в нужное русло.
Люди Николаева уложились гораздо быстрее, указанного им срока. Уже минут через пятнадцать на наших столах стремительно вырастала гора документов.
При виде её, мне стало плохо. Если пойти по стандартной процедуре: принять всё это хозяйство по описи, проверить, подписать акты, потом приступить к изучению — я из кабинета не выйду до конца следующей недели. А за это время Комаров может снова отправиться на охоту, погибнет ни в чём не повинный человек.
Меня аж заколотило.
Как… Как вырваться отсюда, махнуть на Шаболовку, найти адресок этого вонючего урода… Попробовать проследить за ним что ли, если повезёт — застукать с поличным. И тогда его песенка будет спета. Громкий судебный процесс, смертельный приговор, и его исполнение штатным палачом ГПУ-НКВД Петром Магго… справедливость, пусть и запоздалая, потому что двадцати человек уже точно не спасти.
А ведь поймали Комарова точно не в этом году. Дай бог памяти, в 1923-м. То есть ему ещё колобродить и колобродить, если я не вмешаюсь в привычный ход истории.
Так, что я ещё помню об этом деле… Оказывается, довольно много. Пусть официально Комаров считался извозчиком, но клиентов возил редко. Чаще просто околачивался на конной площади. Лошадь у него была холёная, неудивительно, что к нему обращались с предложением продать. Москвичей Комаров не убивал, предпочитал иметь дело с приезжими одиночками из деревень, которые искали себе коня подешевле и получше. Само собой, такого можно купить разве что у конокрадов, потому потенциальные жертвы охотно соглашались на разговор тет-а-тет.
Комаров вёл жертву к себе, посидеть, поговорить, оформить бумаги, спрыснуть договор самогонкой. Человек видел красный угол в иконах, благообразную супругу Комарова, то, как убийца истово крестится и молится, проникался к ним доверием. Дальше… дальше в ход шёл молоток и заранее подготовленная рогожа, потом, когда цена на рогожу выросла, маньяк стал пользоваться специальным корытом, чтобы не оставлять в доме кровавых следов.
Что хуже всего, супруга Комарова, любившая хорошо покушать и пожить, добровольно ему помогала. Нет, не убивать, а лишь прятать трупы, но разве этого не достаточно?
Убийство этот изверг поставил практически на конвейер: пятнадцати минут ему хватало на то, чтобы расправиться с жертвой, раздеть, особым образом связать и упаковать в мешок.
Сначала тела закапывал в земле возле дома, потом, когда тел стало слишком много, стал возить и бросать в Москва-реку.
Никогда ни о чём не переживал, угрызений совести не испытывал. Жертв называл «хомутами», а на вопрос следователя, который вёл это дело, не жалко ли ему было убивать людей, маньяк усмехнулся и спросил, жалко ли следователю убивать кружащихся рядом мух…
Его признали психически здоровым.
Вышли на след практически случайно, во время обыска на предмет наличия в доме самогона. Тогда преступник выпрыгнул в окно, чем выдал себя — в этот день в его кладовке лежало тело очередного несчастного, упакованного в мешке.
