Я бы сделал всё, чтобы такая кровь исчезла с лица земли…
Выдохнув, я напомнил себе, что уже не служитель Бездны. И в подтверждение этому пошевелил пальцами правой руки. Она у меня есть, вместе с моей частью души, надеюсь. Пока что проверить целостность души я не мог.
Сейчас я не служу Тьме, значит, у меня и цель должна быть прямо противоположная. Тёмный Жрец во мне сразу захотел уничтожить броссов, поэтому-то Небо и попросило меня их спасти — ведь я чётко осознаю, что ждёт этот народ.
Так, ладно, для начала бы надо отсюда выбраться. И новое знание о моей крови навело меня на некоторые мысли.
Первым делом мне нужны союзники, которым тоже позарез надо отсюда выбраться. А эти два потрёпанных куска магии, висящие впереди на цепях, судя по виду, ну очень хотят отсюда выбраться. Прямо желают всем естеством.
* * *
Я хотел уже окликнуть чародейку, но меня грубо оборвали:
— Эй, помёт ослиный!
Повернув голову, я едва успел её отдёрнуть. Тупой наконечник прошёлся мне по брови, надирая кожу и оставляя жгучую ссадину.
Мелкий надсмотрщик, засветив в улыбке уцелевшими зубами, отдёрнул орудие, которым едва не заехал мне в голову.
— Правду говорят, вы, броссы, хорошие воины, — он кивнул мне, будто старому знакомому, — Вот ни хрена не пойму, как? Ну вот ка-а-ак⁈
Я не ответил, хмуро сверля его взглядом. К счастью, моя рука с заткнутым под браслет поясом была с другой стороны, и охранник не видел ничего подозрительного.
— Это из-за бабы, да? — вдруг спросил он, подмигнув мне.
Я слегка удивился. Что он имеет в виду?
— Мы там поспорили… Эти ослы думают, что тебя победили в бою, и заставили принять Обет Священного Древа.
Я всё так же промолчал. Моё удивление прошло, и стало ясно, что он говорит не о Всеволоде Тёмном, а… кхм… обо мне. О варваре, которого тут все называют святошей и лиственником.
Поэтому я слушал, чтобы собрать побольше информации, и быстро определить свою роль. Эти два недомага, висящие со мной в клетушке, тоже удивлялись моему поведению.
— А вот я думаю, что ни хрена не так, — надсмотрщик покачал головой, — Чтобы бросский варвар, поклоняющийся раскалённому железу… Да вы ж, по легенде, родились в пламени вулкана, так ведь?
Я хмыкнул, но промолчал.
Лошадь волновалась из-за упыря рядом, и надсмотрщик, ласково похлопывая её, продолжил:
— Вот, я так им и сказал, всё из-за бабы. У этих же, листвоглотов… у вас, то есть. Да вы же больные, Хмарока вам в душу. Ну как ты, бросс, дикая кровь, мог стать святолиственником?
— Лиственный Свет освещает нам путь… — буркнул я, решив посмотреть на реакцию.
— Ну вот, Сиянова бездна, я ж про то и говорю. Кретины вы, ну это как пить дать. Ха-ха-ха!
Я, услышав про бездну, сначала напрягся. Потом всё же подумал, что этот Сиян или эта Сияна, кто бы она ни была, к той самой Бездне отношения не имеет.
— А как заливаете: «Грешен тот, кто отвечает ударом на удар»! Так, что ли?
Меня кольнуло чувство дежавю. Точно такая же ересь царила в рядах Ордена Света, что позволило нам легко уничтожить всех адептов.
Значит, здесь намечается то же самое. Где это «здесь», я ещё не знал, но это можно будет выяснить и позже.
Всё же, подсказки надсмотрщика мне хорошо помогли. Так вот почему они тут на меня смотрели, как на невиданную зверушку? С их точки зрения, я и мухи обидеть не должен, а ругаюсь, да ещё и рыпаюсь в цепях.
Ну, эта песня мне знакома… Я тщательно изучал трактаты Ордена Света, выискивая особо слабые места, где можно было ударить по вере светоносцев. Навряд ли заповеди лиственников сильно отличаются.
— Зло рождает ещё большее зло, — покачал я головой, — Лишь добро спасёт наши души.
— А-ха-ха! — надсмотрщик шлёпнул ладонью по колену, и лошадь под ним испуганно всхрапнула, — Ну, точно, Хмарока тебе в душу. Больные! А я уж испугался, думал, мне прилетит от Толстого, что я тебе все мозги вышиб.
Он ткнул мне в плечо копьём.
— Ну так что, из-за бабы, да? Они же, листвячки-то эти, такие соски… м-м-м, закачаешься, да? Я видел одну на проповеди в Камнеломе, ох, и красотка. Соблазнила тебя, видать, такая, вот и потащился за ней?
Я задумался, что ему отвечать, ну тут голос подал бард:
— О-о-о, Сияновы сиськи, тут ты прав. А как они поют, ты слышал?
— Заткнись, горлопан, — мощный тычок копьём пришёлся прямо в спину барду, и тот, выгнувшись от боли, тихо замычал.
Наверное, этот беззубый и вправду поспорил на деньги. Вот и притащился выяснить, что да как.
Или толстый бородавочник и вправду обещал с него стянуть три шкуры за то, что слишком крепко меня избил. Почему-то я нужен ему целый и невредимый, и это касается и моего рассудка.
— К вере не приходят через плотские страсти, — я покачал головой, — Но если ты хочешь больше узнать о Лиственном Свете, то я с удовольствием расскажу тебе, брат.
— Брат⁈ — тот прыснул со смеха и закатился, чуть не вывалившись из седла, — Ой, не могу!
Смеялся он долго. Недалеко даже показался ещё охранник, бросил заинтересованный взгляд, потом ускакал обратно.
— Ты больше не шали, моча листвячья, — успокоившись, охранник потряс передо мной копьём, — Или спустим упыря.
Он цокнул лошади, и быстренько уехал вперёд, к своим. Видимо, я хорошо поднял ему настроение.
— Маюновы слёзы мне в почки, — просипел бард, выгибаясь от боли, — Листва, вот тебя везут на верную смерть, а ты всё про веру свою… Он тебя чуть на тот свет не отправил, а ты ему проповедь, братом называешь. Вам в храмах, что, и вправду в мозги орехи сажают?
Я не ответил, снова бросив беспокойный взгляд на горизонт. Тяжёлые тучные облака там уже подкрашивались в розовый свет. Надо спешить, пока у меня есть хоть какие-то идеи.
— Эй, послушница, — позвал я чародейку.
Та качалась, совсем свесившись на вывернутых руках, и никак не реагировала.
— Тяжко бедняжке, — прошептал бард, — А ты видел, громада, какая она красотка? Сиськи, как дыньки… Зверьё! — и он попытался сплюнуть, но только прошелестел иссохшими и опухшими губами.
Я снова позвал чародейку:
— Послушница!
— У нас в Северном Храме другая иерархия, листва, — прошептала чародейка, — Алтарница я…
— Старшая, я вижу.
Всё же чародейка нашла в себе силы повернуться, из-под серебристого локона блеснул её глаз.
— Ты, наверное, много, где был…
— Точнее не скажешь, — я усмехнулся, потом пошевелил пальцами ноги, звякнул цепью, — Дотянешься до колышка?
Короткая цепь от браслета на моей лодыжке заканчивалась круглым ушком, надетым на колышек. Сверху колышка было утолщение, не дающее ушку слетать.
Если я попробую совладать с огнём, который дарит ярость, и нагрею ушко, оно расширится. Колдунья попробует охладить железный колышек, он станет чуть поуже. А может, я его вообще сломаю, если сил хватит.
В любом случае, попробовать стоит.
— Листва, у меня нет сил.
— Я попробую доплюнуть до твоих губ, — самым серьёзным тоном сказал я, — Ты выпьешь, это даст тебе немного…
— Моркатова стужь! — чародейка даже выгнулась, чтобы посмотреть на меня внимательнее. Сил ей хватило, чтобы принять возмущённый вид.
— О-о-о, северные твои ляжки, я ты ещё говорила, что это я — извращенец. — бард затрясся от смеха, потом скривился от боли в рёбрах, и прохрипел, — Продолжай, громада, у меня есть чему у тебя поучиться.
Я вздохнул. Ох уж эта низменная гордость. Вот вы тут и сидите на цепи, потому что хвалёная гордость и банальная брезгливость не дают вам шанса на побег. Служитель Тьмы может отгрызть себе руку, но никогда не будет в кандалах.
А, может, эта хладочара не боевой маг? Высокого ранга не достигнет, и судьба у неё прислуживать какому-нибудь южному шаху, охлаждать стакан воды в жару.
Так, ладно. Надо работать с тем, что есть — других союзников, так искренне желающих вместе со мной сбежать, в этой телеге не наблюдалось.
Бард, с интересом подмигивая мне раненым глазом, перехватил мой задумчивый взгляд.
