заметила я.
Он воздел руки к небу:
— Почему? Почему? Ну у тебя и вопросы!
Он удрученно покачал головой и полностью нырнул в круглосуточный канал, посвященный терактам, рассказам очевидцев терактов, комментариям о терактах, объяснениям экспертов по терактам, а потом до поздней ночи обсуждал их с другими интернет-наркоманами, разбросанными по пяти континентам. На следующий день за завтраком он сидел со всклокоченными волосами, пятидневной щетиной, все еще опухшими со сна глазами, непонятным запахом изо рта; и продолжал спорить, чтобы показать мне, насколько я неадекватна:
— Тебе бы надо переставать писать книжки для детишек, Авелин. Здесь тебе не мир ласковых мишек или милых фей! Оглянись вокруг, ради Бога!
— Я смотрю вокруг и вижу людей, которые занимаются одним и тем же, все как один, в одни и те же часы, — ответила я с горячностью, которая прозвучала как тревожный звоночек о том, что во мне опасно подрастает высокомерие. — Как будто на все человечество осталось одно-единственное совместное сознание.
Он перебил, выходя из себя:
— Единственное сознание? Что за чушь! Знаешь, что? Я вижу, что у тебя нет ни сострадания, ни сердца.
И он ушел в душ.
Несколько месяцев я боролась с подавленностью, которая одолевала меня и угнетала все сильнее, я теряла опору под ногами, отяжелевала, грубела, я сомневалась, способна ли еще слышать музыку сфер, я превращалась в автомат, словно грандиозная человеческая машина понемногу пожирала меня, словно ничто не могло остановить ее движителей, приработавшихся за тысячелетия отказа людей от своей природы.
Я снова попыталась позвать Тома взглянуть по-новому на окружающее, на других, на себя, я старалась сломать рутину, я хотела показать ему красоту неба, хрупкость и аромат уходящего мгновения, мягкость ласки или поцелуя, свет улыбки, но через некоторое время заметила, что он со все большим и большим трудом меня терпит, что он больше не обнимает меня, не целует, не занимается со мной любовью, что пропасть между нами в постели все растет. И я признала, что не могу возвратить в автомат душу, и моя до того росшая человеческая гордость сдулась, как проколотый воздушный шарик.
В то утро я вернулась в свой кабинет, но не для писательства, просто разглядывала свой компьютер, эту маленькую машинку, задуманную по образу и подобию своих создателей.
Совершенный плод человеческой мысли.
Он терпеливо ждал, пока я его запущу. Он терпеливо ждал, чтобы занять свое место, а именно — место главенствующее, в мире строго определенных величин, бесконечных комбинаций нулей и единиц.
Он ждал, пока настанет его царствие.
* * *
Том!
Я ухожу. Окончательно. Я возвращаюсь к себе, в места далеко-далеко отсюда. Спасибо за те семь лет, что мы провели вместе. Жаль, что они закончились расставанием. Наверное, наши разногласия нельзя было преодолеть. Думаю, нет нужды тебе напоминать, чтобы ты не пытался связаться со мной: у меня нет мобильного. Ты знаешь, с каким недоверием я отношусь к машинам. Скажем так, они слишком сильно напоминают мне человеческую мысль в наиболее механической ее форме. Я пыталась приспособиться к твоему миру, но потерпела провал. Я ухожу с тяжелым сердцем, но там, дома, те, кто любит меня, разберутся, как меня утешить, и я скоро верну себе свою легкость, свое веселье. Восторг волшебством жизни.
Подошел момент для прощальных пожеланий, Том. Как знать? Может случиться, в моих силах, чтобы они сбылись? Прости, я должна следить за собой, иначе меня переполнит гордость, которой я набралась возле тебя. Я пожелаю тебе от всего сердца — а оно у меня есть, вопреки тому, что ты иногда говорил, и оно бьется горячо, — я пожелаю тебе познать истинное счастье, такое, что не утруждает себя причинами и следствиями, что не зависит от других людей или обстоятельств, такое, что естественно в тебе течет, как свежая и чистая родниковая вода. Я говорю по-ребячески, я это знаю, я и есть ребенок, конечно, и я хочу сохранить свою детскую душу до моего ухода навсегда, как я желаю тебе, чтобы ты нашел свою душу, чтобы снова почувствовал вкус упоения, свободы, смеха. Где-то в этой вселенной несомненно звучит песня, которая радует нас, вскармливает нас, увлекает нас, меняет нас. Ах, если бы я могла взмахнуть волшебной палочкой и заставить тебя услышать ее. Но та, которую ты назвал своей феей, не может. Тебе остается самому ее почувствовать, если однажды у тебя возникнет такое желание.
Я сохраняю огромную нежность к тебе.
Я не уйду из твоей жизни.
Где бы я ни была, я буду приглядывать за тобой.
Авелин
* * *
Я видела оттуда, куда ушла, как он без малейших эмоций прочитал мою записку на экране компьютера, удалил ее, кивнул, отпил пива, съел кусок холодной пиццы, проверил электронную почту, а потом зарегистрировался на паре сайтов знакомств.
Адриен Тома
Энергия безысходности
ДЕНЬ 1: КИМБА
Позади охотницы раздался взвизг, за которым последовал мягкий шелест валящегося в рассыпчатый снег тела. Кимба рефлекторно приняла устойчивое положение, согнула колени и напрягла мышцы спины. Через секунду обвязка вокруг ее талии резко натянулась. Она покачнулась, но держала крепко, пока мальчишка не встал и не ослабил напряжение связывающей их веревки.
Кимба поджала губы и как могла сдержала раздражение, постоянно грозящее перескочить грань взрыва — что непременно вытекало из ее заморейского происхождения, если верить теоретикам Логиума. Охотница решительно отказывалась соглашаться с этими заносчивыми умниками, убежденная, что темный цвет ее кожи скорее дает предрасположенность к вспыльчивости и экстраверсии, и довольствовалась тем, что одарила своего ученика совершенно ледяным взглядом. Пристыженный юноша втянул голову в плечи.
Кимба до сих пор недоумевала, что ее дернуло позволить этому нескладному болвану таскаться за нею по пятам во время одной из важнейших охот за ее карьеру — а возможно, и за всю историю Мегадорадоса [40]!
После нападений варваров, лишивших Город Механизмов значительной части его энергетических ресурсов, спрос на пресловутые ресурсы (а следовательно, и цены) резко возросли, отчего оказались мобилизованы все охотники. Кимба их разглядывала, прищурясь: около полутора десятков таких же команд, как и у нее — крошечные черные муравьи, роющие борозды в свежем снегу, окрашенном золотом восходящего солнца; они только-только начали подниматься на хребет Гаст. Охотница презрительно фыркнула, вовсю наслаждаясь господством своего положения высоко на склоне, в то время как ее полусонные соперники едва лишь покидали долину. Она была самой лучшей, намного лучше их: только она смогла
