— Вторую причину я уже назвал: закон требует защищать достоинство вельменно. И прежде, чем ты возразишь и напомнишь о том, что мне и без того хорошо известно, добавлю следующее: дело вовсе не в том, кем является или не является это… скажем, существо, но в том, что оно олицетворяет. — продолжал Эйдон, удивляясь тому, как ответ будто бы сам пришёл ему в голову и занял своё место так, словно был там всегда. — Вспомни свою клятву, разве не сказано: «сим присягаю на верность Его Величеству, королю Геррану II, королевству Эм-Бьяла и вельменно, признавая их законными правителями этой земли»?
— Я помню, — нетерпеливо возразил Мартон. — Но при чём здесь светлость? В этой клятве всё на своих местах: интересы Его Величества выше интересов королевства, а они, в свою очередь, важнее отдельных вельменно, разве нет?
— Так, стало быть, ты это понимаешь? — покачал головой Эйдон. — Не слышал ничего более далекого от истины, и даже боюсь представить, как ты трактуешь другое расхожее утверждение, утверждающее, что «вельменно — больше, чем просто сословие».
В ответ, Мартон поджал губы и сложил руки на груди, будто готовясь отразить насмешу. Однако Эйдон лишь примирительно поднял руку и спокойно пояснил:
— Правда в том, что между этими понятиями нет никакой разницы, хотя многие, прямо как ты сейчас, считают, что они выстраиваются в определённую иерархию. На самом деле всё значительно проще, пусть и не все это понимают и далеко не все желают признавать.
Он вновь приложился к трубке и сделал несколько затяжек, припоминая долгие часы, которые они по поручению наставника провели вместе с молодым принцем Аттино, другом и будущим королём, в библиотеке Больфано. Мартона, как младшего сына барона Хельдера, учили совсем по-другому: больше фехтования, меньше бесполезной траты времени на никому не нужные книги по истории и философии. Солдат должен подчиняться приказам, умело действовать в строю, уметь вести за собой, если потребуется, и, может быть, не слишком нарушать придворный этикет, если представит случай попасть в высший свет — и знание истории едва ли ему в этом поможет.
— Чего не понимают? — наконец, не выдержал Мартон.
— Того, что с самого начала лежало на поверхности: эти люди и есть королевство. Именно те, кого в итоге назвали «вельменно», первыми постигли суть того, что происходило почти четыре сотни лет назад, и именно они взяли на себя ответственность за всё, что случилось и ещё только должно было случиться. Это уже немало, скажу я тебе: то время назвали Долгими пожарами отнюдь не из любви к звучным метафорам, скорее наоборот: хронисты и современники уходящей эпохи вообще отличались смертельной серьёзностью. Собственно, под стать времени… Как же там было… «За пять лет мы позабыли больше, чем узнали за последние пятьсот», — так, кажется, в своём дневнике писал один маг, которому довелось увидеть крушение привычного мира.
Тем не менее, это вельменно удалось сохранить остатки культуры и знаний, даже несмотря на то, что после падения Единения им пришлось вести объединительные войны, буквально по кусочкам собирая вместе обломки великой державы. Это они указали на виновников Долгих пожаров, они сражались с обезумевшими жрецам во время Изгнания, чтобы после падения ложных богов «взять судьбу в свои руки, вернуть былое величие и не допустить второго мирокрушения». Этим они навсегда связали себя с этой землёй.
Просто слова, скажешь ты, красивая формула — но я вырос среди этих людей и видел всё своими собственными глазами. Видел, как двое вельменно, совсем молодые Шенье и Римальди, вошли в мятежный Саврой — безумие, если вдуматься, мы могли бы легко взять город штурмом, пусть даже и залив улицы кровью по окна первого этажа. Но они всё равно пошли; как сейчас помню их слова: «Это наш город, и наши люди, они всё поймут». И что, ты думаешь, произошло? Не знаю, что они говорили восставшим и какие слова для них нашли, но к вечеру оба менно, едва живые от усталости, вышли в окружении буквально рыдающей толпы — а следом на верёвке тащили зачинщиков. На той же верёвке их и казнили в присутствии магистратов и случайных прохожих. Суровое наказание, но тысячи были спасены. Ты слышал о чём-то подобном на севере, в Форстене? На западе в Ару? В Великом герцогстве Ллетано? Да и наша младшая знать предпочла бы более безопасный путь — я говорю так, потому что и сам бы его предпочёл.
Эйдон замолчал, чтобы перевести дух. Пожевывая ароматный табачный дым, он разглядывал своего единственного слушателя пристальным и чуть насмешливым взглядом. Мартон слушал внимательно, словно захватывающую легенду, от которой так и веяло загадками и древними тайнами.
— Очень благородно, — выговорил он, наконец. — Но ведь ты сам предупреждал, что с ними опасно связываться. Не очень-то вяжется с таким благородством.
— И от своих слов не отказываюсь. Вельменно злопамятны и мстительны, не терпят непослушания и непочтительности, это верно. Хотя лично я могу пересчитать на пальцах известные мне случаи, когда это коснулась тукиимов, наших крестьян, мастеровых или, скажем, книжников. Вельменно неохотно вмешиваются в дела своих подданных, позволяя каждому делать своё дело так, как он считает нужным, хотя даже у простолюдина есть право пригласить кого-нибудь из их сословия рассудить спор, хотя это и не так просто, как кажется. Все дети королевства находятся под их защитой, а потом и дома надежды почти всегда опекаются кем-нибудь из вельменно. В сражении, если уж они идут на войну, именно их отряды первыми вступают в бой и последними из него выходят, сражаясь и умирая рядом со своими солдатами — недурной повод стремиться разрешать споры миром, не находишь?
Вот что я вижу, глядя на нашу спутницу. Не надменную и капризную аристократку из младшей знати, которую иноземцы по невежеству принимают за вельменно, не чудовище, которое только спит и видит, как бы превратить Формо в могильник, по твоим собственным словам, но существо, которое представляют собой идеалы, которым я поклялся служить; пусть даже я бы и предпочёл, чтобы их воплощало нечто более… живое. Но, как бы то ни было, не какому-то торгашу из занюханного посёлка в глуши, совершенно позабывшего своё место, марать эти идеалы грязью. Заметь, это мы с тобой знаем правду, но для Бравила — это вельменно, нравится ему это или нет, и до тех пор, пока он не сумеет доказать обратное. А он не сумеет, Мартон, потому что даже я, как ни старался, не нашёл отличий.
Эйдон вновь замолчал. Через пару мгновений он обнаружил, что трубка успела погаснуть, и принялся очищать её от пепла и остатков погасшего табака. Мартон воспользовался паузой и осторожно заметил:
— Мне кажется, ты видишь то, что хочешь видеть, капитан.
— Мудро, гвардеец Хельдер, — усмехнулся тот в ответ. — Но в этом я вовсе не одинок, ведь с тобой нас уже двое. Впрочем, не стану спорить: современные вельменно далеко не всегда соответствует тем идеалам, к которым стремились их предки. Строгость тех же Диеро по отношению к младшей знати давно уже граничит с самодурством, да и от бесконечных интриг королевство сильнее тоже не становится. Есть среди них и такие, которых… которых лучше бы не было вовсе. По счастью для всех нас, негодным вельменно никогда не позволят принимать по-настоящему важные решения, а если кто-то из них начнёт создавать слишком много проблем… Что ж, в былые времена, если верить их собственным записям, такие попросту исчезали.
— А кто это решает?
— Это сложный вопрос, — уклончиво ответил Эйдон. — Сейчас к такому, насколько мне известно, не прибегают, самое большее можно нарваться на изгнание.
— Всё равно не понимаю, — Мартон упрямо покачал головой. — Ты говоришь, что нельзя мазать грязью идеалы, которые представляют собой вельменно, но в то же время я же помню, что ты говорил о герцоге Диеро…
— Что он болван и позор сословия, к которому по недоразумению принадлежал? — фыркнул Эйдон. — Этот напыщенный индюк и его глупость стоили гвардии более трёх сотен жизней. Пусть и не мне об этом судить, но, если потребуется, я повторю это снова. Впрочем, старший сын и наследник покойного герцога весьма рассудительный человек, с ним Диеро быстро вернут своё доброе имя.
