Мало того, что Ольга и ее новая начальница создали мне проблему на ровном месте, так еще теперь я поссорился с тренером. Впрочем, во-многом, я сам виноват в случившемся. Действительно, не надо было забывать про учебу.
Даже несмотря на все продолжительные и изнурительные тренировки, получение знаний никто не отменял. В Советском Союзе крайне неодобрительно смотрели на людей без образования.
Но, с другой стороны, при желании руководство техникума могло бы пойти навстречу. Предоставить отсрочку, например. Хотя, учитывая неприязнь ко мне со стороны Ольги, это тоже исключено.
Опять я сам виноват, связался с кураторшей собственного курса. Прав был Егор Дмитриевич, когда говорил, что юбки погубят мою боксерскую карьеру и на них нельзя отвлекаться. На время достижения цели надо было стать монахом и блюсти целибат.
Но как же обойтись без женщин и девушек, когда они так и ходят вокруг и манят своими соблазнительными формами? Это, к сожалению, выше моих сил, тем более, что я нахожусь в молодом и горячем теле восемнадцатилетнего парня, мозги которого готовы разорваться от любвеобильности.
В общем, перспективы вырисовывались весьма туманные и неопределенные. Вернее сказать, ясные в том плане, что вскоре я должен вылететь из техникума и очнуться где-нибудь в военкомате.
У меня, правда, оставался вариант сделать боксерскую карьеру в армии, где-нибудь в ЦСКА или спортротах, но все это было маловероятно и требовало согласования с армейским начальством, которое, как известно, бывает вообще упертое и непреклонное. Очень, очень плохо.
Вечером я позвонил Козловскому, но он так и не ответил по названному телефону. Я звонил ему еще три раза, позже до одиннадцати часов вечера, но так и не дозвонился.
Конечно, уповать на чиновника было глупо и безнадежно. Они помогают только тогда, когда им это выгодно. А меня он и так собирался вычеркнуть из списков после окончания матча. Теперь я сам помог ему с делом исключения меня из действующих боксеров. А жаль, у меня были неплохие шансы.
Спать я лег в чертовски плохом настроении и вообще не подготовился к бою с Джерри Уордом.
Утром, как я и говорил, я сам начал с пробежки и тренировки на открытом воздухе. Встал по привычке с пяти утра, когда закончил занятие и позавтракал, уже было семь часов.
Затем подремал с часик и только после восьми утра поехал на следующий этап товарищеского матча с иностранцами. Приехал после девяти, не торопясь и снова обнаружил возле здания громадную толпу. Зрители постепенно заходили в Дворец спорта.
Еще когда я только собирался выехать, нам снова позвонили с техникума. Аппарат стоял в коридоре и поэтому трубку взяла мать, оказавшаяся рядом.
— А кто спрашивает? — уточнила она и я с замиранием сердца услышал, как она переспросила: — С техникума? Все в порядке у Вити?
Абонент что-то ответил ей, а я стоял у двери комнаты и ожидая, что сейчас мать узнает про отчисление. Тогда разверзнутся небеса и сверху на грешную землю хлынет жидкий огонь и кислоты. Короче говоря, это будет полный апокалипсис для моей многострадальной натуры.
Но все прошло спокойно и обыденно.
— А, ну хорошо, — сказала мать и позвала меня к телефону.
Я подошел к аппарату, пораженный тем, что они не сообщили родителям об отчислении. В трубке послышался голос Ольги.
— Рубцов, жду тебя сегодня после двух, — сказала она. — Приходи, чтобы подписать бумаги.
Зачем, спрашивается, мне подписывать приказ об отчислении? Сделать отметку об ознакомлении?
— Это еще зачем? — глухо спросил я.
— Не дури, Рубцов, — ответила Ольга. — Тебе дали отсрочку на сдачу предметов. Поэтому приходи и напиши заявление. Не напишешь, в самом деле отчислим.
И бросила трубку. Сначала я ничего не мог понять, только через минуту сообразил, что мое отчисление откладывается на неопределенный срок.
Вот Козловский, молодец! Я сильно в нем сомневался, но он оказался человеком слова. Редкое явление для чиновника, причем любой эпохи.
Хотя, видимо, в советское время они были более человечные и приближенные к простым людям. Потом эти редкие экземпляры вымерли, как динозавры и их останки только иногда можно будет встречаться в канцеляриях и кабинетах учреждений двадцать первого века.
Когда я радостный собирался на матчевые состязания, внимание мое опять привлекла тетя Галя. Мне показалось странным, что она опять потащила к бабушке целую гору лекарств и различных препаратов.
Когда я видел это в самом начале, то потом сходил к врачу и тот подтвердил, что бабушке действительно выписали большое количество медикаментов. Вроде бы в действиях тети Гали нельзя было усмотреть ничего, кроме тщательного и неукоснительного соблюдения предписаний доктора.
Бабушка была владелицей нашей квартиры. Я в будущем наслушался и насмотрелся достаточно историй о том, что делали с единственными собственниками жилищ, чтобы освободить площадь и получить наследство. Там бывают истории почище, чем в детективах Агаты Кристи.
Поэтому я для себя решил еще раз проверить действия тети Гали и по возможности ограничить слишком большой прием препаратов. Ну, а пока что мне надо успеть на товарищеский матч.
Бой с американцем предстоял нешуточный, а я так и не подготовился к нему толком. Осталось надеяться только на свой опыт и подготовку. Все-таки, за это время Егор Дмитриевич неплохо поднатаскал меня. Попробую справиться своими силами.
Процедуры перед боем заняли минут сорок.
— Короче, я вчера поговорил со знающими людьми, — сказал Худяков, когда я готовился к поединку. — Твой противник очень сильный и техничный боец. Отлично держит удар. Единственное, что в чем он слабоват, так это в защите от внезапной атаки. Знаешь, его можно было взять нахрапом, кавалерийским наскоком.
Ну что же, это уже очень ценные сведения. Лезть нахрапом не совсем мой стиль, но вот организовать внезапную атаку, почему бы нет? Это я очень люблю и готов делать в любое время дня и ночи.
— Давай, Витя, сделай его, — отчаянно шептал Мишка рядом. — Если на янки навалиться, как следует, он дрогнет и побежит.
Так-то это понятно и легко, сделать на словах. Вот только получится ли на деле, вот в чем вопрос. Вчера я был спокоен и уверен в себе, поэтому и получил такой восхитительный результат.
Сегодня мое у меня совсем другое психологическое состояние. Я был выбит из колеи всей этой катавасией с техникумом, а также ссорой с Егором Дмитриевичем. Последним обстоятельством даже больше всего. Никаких позитивных утверждений, ни вчера, ни сегодня.
Да, мой дух явно смятен. Я ощущал себя, как в прошлой жизни, когда выступал самостоятельно, без каких-либо выдающихся тренеров за спиной. Но делать нечего, остается только стиснуть зубы и сражаться.
На выходе из коридора, когда я должен был очутиться в большом зале для поединка, меня снова ждал Козловский. В этот раз он мог бы не напоминать мне, какая огромная ответственность сегодня лежит на моих плечах. Я и так был готов расшибиться ради него в лепешку.
— Надеюсь, тебе не надо рассказывать, что значит для нас этот поединок, — сказал Козловский мне. — Сегодня только у тебя будет схватка с боксером из Америки. И Советский Союз никак не может ее проиграть. Тем более, в Москве, в самом сердце нашей родины, во Дворце спорта имени Ленина!
Я понятливо кивнул.
— Сделаю все, как надо, Андрей Владимирович. Особенно после того, как вы помогли мне.
Козловский сделал удивленное лицо. Ну, оно и понятно, наверное, не стоит афишировать его помощь мне, ведь официально это не поощряется. Поэтому я тоже сделал понимающее лицо и отправился дальше.
Зал был полон зрителей, кажется, их набралось еще больше, чем вчера. Шум и крики оглушили меня, но я прошел по узкому проходу по направлению к рингу. Некоторые кричали мою фамилию, другие хлопали в ладоши.
Все это побоку, отставить в сторону, вообще забыть. Сейчас надо сосредоточиться на поединке.
Мой противник уже находился на ринге. Действительно, чернокожий, сильный, мощный, длинные руки и ноги. Ростом, правда, не намного больше меня.
