больше не улыбался. — Ибо если та, которая суть её отражение, способна дарить жизнь, то что может истинное дитя Света?
Почему-то желания узнать у Ирграма не появилось.
Совершенно.
Старик дышал.
Все еще дышал. Лежал с открытыми глазами, слепо пялясь в небеса, и дышал. На губах время от времени появлялась пена, но она оседала, и капли расползались по грязным щекам.
— Он вообще как? — поинтересовался Миха, склоняясь над телом. — Соображает?
Ица пожал плечами.
Ну да, его дело пациента реанимировать, а дальче чего — это пусть Миха думает. Он нахмурился и зачем-то поводил рукой перед носом Такхвара. Тот глаза и закрыл.
И открыл.
Снова закрыл, чтобы захрапеть. Заливисто так, прям аж зависть взяла. Они тут полночи хороводы водят, пытаясь понять, жив он или не очень, а этот спать.
— Он что, серьезно? — Джер, который боязливо держался в стороне, осенил себя непонятным знаком. — Спит?
— Спит, — согласился Миха. — Вот же… гад.
Ругаться при детях нехорошо. И неосмотрительно. У них же память и, как правило, на то, что запоминать вовсе не след.
— А мы что делать будем?
— Я бы пожрал, — Миха поскреб живот, который заурчал, соглашаясь, что предложение диво до чего хорошее.
— Я бы тоже, — Джер вздохнул. — А… он не восстанет?
— В смысле?
— Ну… один приятель… так-то он болтает много, но говорил, что видел, как покойник восстал. Стало быть, не похоронили, как надобно, вот и восстал. Вот.
— Он не покойник.
Миха пощупал руку. Пульс был. Сердце тоже билось. И грудь вздымалась, стало быть, дышал. А покойники не дышат.
— Ну… мало ли. Вдруг.
— Не восстанет, — волей своей решил Миха, а то так вовсе без обеда остаться недолго. Вон, время к полудню, самое время гадюкам солнечные места искать.
А Михе — гадюк.
Не сказать, что охота была сильно удачной, то ли гадюки уже знали, то ли места были такие, не больно-то змеиные, но вернулся Миха с парой лягушек и тощеватой, какой-то заморенной змеею.
— Когда я уже нормальную еду есть буду, — мрачно поинтересовался Джеррайя, вгрызаясь в лягушачью лапку. Только кости на зубах захрустели.
Такхвар ничего не произнес.
Он был бледен, худ, куда худее обычного, но вполне себе жив, что категорически не укладывалось в Михиной голове. Он даже не удержался, пальцем ткнул, убеждаясь, что старик теплый.
Не бывает такого.
Ица привычно забрался на ветку и оттуда наблюдал за прочими, притворяясь, что ничего особенного не случилось. Этак поневоле верить станешь, что и вправду не было.
Примерещилось.
Меж тем, расправившись с гадюкой, старик старательно завернул куски змеиной туши в лопухи, а те положил на угли. Вытер руки и застыл, уставившись на мясо.
Миха не торопил.
Помер человек. А потом был реанимирован, и ладно бы нормально, так нет же ж, выбрали наиизвращеннейший способ. От такого просто не отойди.
Он стоял, шевелил губами, будто спорил с кем-то. Когда же запах жареного мяса стал именно таким, чтобы рот наполнился слюной, Такхвар вытащил обуглившийся лист.
— Прошу, — сказал он, протянув его мальчишке. — Господин… барон.
А голос-таки дрогнул.
— Что? — и рука у Джера дрогнула. Кусок повалился на землю, покатился, собирая пыль и мелкий мусор. Дикарь был недоволен: кто ж так с едой-то обращается?
— Мой брат умер.
— Когда.
— Тогда, когда умер и я. Он мог бы жить.
— Мало, — сказал Ица, приоткрывая глаза. — Мало-мало.
И пальцами показал.
— Он мог бы жить!
— Тебе же сказали, недолго, — примиряюще произнес Миха и мясо поднял. Не та у них ситуация, чтобы разбрасываться. И кусок отправился в рот под возмущенным взглядом барончика.
То есть барона.
— Прожил бы он недолго.
— Но…
— А мы и того меньше, подозреваю.
— Он ушел. И я должен был следом. Я видел его. Душу. Дух, — щека Такхвара дернулась, явно увиденное не слишком порадовало. — Путь. К… в… в Бездну! Проклятье!
Он посмотрел на Ицу.
— Ты… ты…
— Благодаря ему, ты жив, — заметил Миха, слегка напрягшись. Не хватало еще мальчишку обвинять. Вот и делай, называется, добро людям. — Правда, как надолго — не знаю.
— Долго, — пояснил Ица и зевнул широко-широко, явно не впечатленный этаким эмоциональным выплеском. — Потом. Еще. Совсем долго. Много и много.
Он растопырил пальцы на обеих руках и помахал.
— Видишь, как все хорошо сложилось.
Старик упал на колено и склонил голову перед Джером:
— Прими мою клятву, господин.
Господин растерянно поглядел на Миху. А он что? Он в местных реалиях не разбирается.
— Сам решай.
— Я… Джеррайя де Варрен, волей богов барон де Варрен, хранитель земель, принимаю твою клятву. Встань и служи мне верой.
Вот так-то лучше.
— Если все, — Миха тоже зевнул. А что, ночка предыдущая нервною выдалась, день и того не лучше. Так что самое время вздремнуть пару-тройку часов. — Тогда завтра пойдем.
— К-куда?
— Баронство твое искать. А то что это за барон и без баронства?
Глава 40
И вновь двор замка.
Погребальный костер, который разложили на месте старого. Даже подумалось, что есть в этом нечто до боли символическое. И даже романтическое. В духе тех историй, которые чернь любит, когда все умирают, но красиво. В нынешней смерти особо красоты не было.
И в костре.
Но хоть дождь не шел, а то этак, с похоронами, и простудиться недолго.
Миара стояла, задумчиво глядя, как суетятся слуги, таская кувшины с черным земляным маслом. То лилось на дрова щедро, так, словно баронесса опасалась, что костер не займется или сам барон, которого возложили на помост, как был, в доспехе, восстанет.
Но вот слуги унялись.
И жрец в
