А ведь как всё хорошо получилось для него — и начиналось. Да вечно, а всегда найдётся кому испоганить вроде бы установившуюся идилию.
Похоже, что Тушёнка — это его крест по жизни, а не только группы чужаков. С одной стороны студенты могли радоваться, что избавились от двух класук разом, поскольку и Валенок беследно исчезла. Да и прочие девчонки, что уже было практикантропам не с руки. А каждый человек — свой в доску. И хоронить их раньше времени не собирались. А что — идти войной на людоедов. Мих объявил едва ли не крестовый поход.
Но пока что дикари о том ничего не подозревали, считая: для начала чужаки востановят силы и придут в себя после их набега, но тогда вновь сами и нападут. Обычная в здешних краях практика. Рисковать тут не любили и действовали наверняка, стягивая силы рода в кулак. Как здесь и сейчас в самой отдалённой пещере древнего стойбища среди лабиринта скал и серпантина в уещелье. Да огонь — столб дыма от пепелища — являлся прекрасным ориентиром для геодезистов на местности, означавшим ничто иное как: там и пируют нынче дикари-людоеды после наглого набега среди бела дня на их лагерь.
Ойё аж заслушался Тушёнку. Впервые кто-то сумел заговорить зубы старейшему палачу рода людоедов. Он не сразу заметил, как и другие ссохшиеся костлявые мумии также смотрят не без интереса на неё.
Вывод направшивался сам собой и был прост: раз добычу нельзя использовать в качестве еды, то надо её поползовать иным образом. Поэтому и постановили на состявшемся тут же общем совете — так тому и быть.
— Ой-ё-о… — снова показалось палачу: Тушёнка льстила ему, а на деле просто испугалась. И пыталась вызнать у Беккера, что ей в дальнейшем грозит со стороны людоедов.
— Ну как те сказать, класука… — начал бывший студент издалека.
Та даже не обратила на то, как он её назвал — не это нынче было главным. Оно и понятно. Для начала хотелось жить, а точнее выжить — и даже за счастье, если получиться хотя бы из ума. А лиха беда начала. Людоеды, как ни крути и набивались в…
Беккер продолжил после непродолжительной паузы, которая показалась ему к месту и гросмейтерской как шахматисту испытывающему терпение противника в проигранном им уже партии ему.
— Даже и не знаю, а что…
— По существу! Режь правду-матку! Ой-ё-о… Я хотела сказать: они меня не съедят?
— Нет, но поступят несколько иначе, точнее используют и…
— В качестве кого?
— Скорее чего…
— И чего же?!
— Потом сюприз будет, — не желал раскрывать истинной тайны Беккер.
— Юра!!!
— Ням — я здесь среди дикарей…
— Выходит: они и тебя пытались съесть, да…
— Людоеды они, класука, этим всё и сказано! А ничего больше и не добавишь, как и не отнимишь! А у них — и подавно! Сама ещё ни раз убедишься!
Ей было достаточно на данном этапе жизненного пути и того, что просто сохранили жизнь, а уж в каком качестве — прислуги или рабыни, да непростой, а сексуальной.
Дикари быстро указали ей на её место, загнав в дальний край пещеры, и Тушёнка было решила: Беккер обманул её, поскольку с ней остался знакомый на рожу дикарь и явно не в качестве надзирателя.
— Ты… — не поверила она своим глазам, скрестив руки над головой, дабы смягчить очередной удар дубинкой по голове.
Тушёнка не заметила: людоед не был вооружён и явился к ней с пустыми руками. Дары ей пока что не полагались. Она сама оказалась им для тех кому не хватало женских ласк и любовный утех. Это она и поняла, когда дикарь сорвал с себя шкуру — обнажился, выставляя напоказ то, что скрывала она. А здесь также тьма.
Тушёнка всё ещё никак не могла понять, чего тому требуется от неё, кинулась на стену, стараясь вскарабкаться на отвестное препятствие, вдруг почувствовала: дикарь зашёл с тыла и взял её, что называется за задницу.
— Ой-ёй-ёй… — заголосила класука. Ей показалось: она наткнулась задней точкой опоры на сук. Было больно. Да деваться некуда — впереди стена, а сзади на неё навлился дикарь-людоед и пыхтел. — Ты чё делаешь, дура-а-ак? Да не та-а-ак! Одно слово — дика-а-арь… Не туда-а-а… А хотя-а-а… чем рожа-а-ать… та-а-аких уродо-о-ов… Уж лучше и впря-а-амь туда-а-а… Ещё-о-о… О-о-о… да-а-а… Да-а-а… Та-а-ак… Дав-Ай… Не останаливайся-а-а…
Людоед-любовник разочаровал, и выдохся на ровном месте в самый неподходящий момент. Вовсе соскользнул с Тушёнки.
— Э, я не поняла?! — ещё и возмутилась она. — После будешь валяться — ща со мной обязан! А жениться на мне, после всего того, что было между нами!
Она сгребла его в охапку и ткнула лицом в собственные груди, вроде бы как приголубила, шепча на ухо:
— Соберёшься с силами — возвращайся — буду ждать… с нетерпением!..
Поцеловала в засос, делая искуственное дыхание рот в рот. Дикарь очнулся и пытался сбежать, да где там — Тушёнка взяла его за то самое — и не отпускала.
— Попался, людоед… мой ненаглядный!
Так с голым задом и бежал от неё молодой любовник. Иные дикари, выстроившиеся в очередь за ним, наотрез отказались воспользоваться незавидным положением добычи, и пальму первенства, как и полное право, надгураться над ней имел тот, кто добыл её. Да оказался не рад этому. Теперь и они.
Старики и те ещё подумали лишний раз, а стоит ли им на старости лет вспоминать былую удаль с задором. Похоже что там, куда они «намылились» без напора и делать нечего. Незнакомка поразила людоедов до глубины их тёмной душёнки. Одно слово — Тушёнка, а по жизни — класука.
Даже Ойё повернул вспять, а то так недолго оказатсья и в погребальной яме, либо на своём же собственном пепелище. Оно ему надо — тем более сейчас, когда вроде бы его ученик вернулся с первой настоящей победой.
Про побег и
