– А ты, сын мой?
Джеда дернул плечом:
– Разве я зазывала, отец, чтобы находить слова, когда сказать нечего?
– Значит, ты тоже считаешь, что я не прав.
Юноша уставился в пространство невидящим взглядом.
– Не знаю. – Он посмотрел на Хамида, прижав руку к груди. – Душа и сердце согласны с тобой, отец, – он опустил руку и покачал головой, – но все, что я вижу, говорит о правоте Даввика. Мы не похожи на фокусников и клоунов; мы не можем играть у придорожных огней. Нам нужна арена.
– Арены есть, Джеда. Здесь, в Мийре. В...
– Отец, чтобы работать на арене, наш номер должен собирать медяки. Когда арена Мийры или Большая Арена в Тарзаке в последний раз видела конный аттракцион?
Старик пожал плечами. Они оба знали ответ.
– Может быть, снова будут ярмарки. Когда я был ребенком, на ярмарках всегда были шапито.
– С тех пор прошло уже много лет. – Джеда ласково положил руку на плечо старика. – Отец, тех ярмарок больше не будет. Народ Момуса теперь торгует по-другому: есть лавки, магазины, рынки.
– Тогда почему цирку не существовать самому по себе? На древней Земле цирки были сами по себе. Даже корабль, привезший наших предков на эту планету, пролетел по сотне секторов, принеся цирк на бесчисленные планеты. Они были богаты.
– У них были зрители, отец. А Момус стал зрелищем без зрителей. Прошло почти двести лет. Люди занялись другими делами. Нам надо есть.
Старик пристально смотрел на юношу.
– Ты хочешь быть наездником, не так ли? Должен хотеть; это у нас в крови.
– Да, хочу. – Джеда убрал руку. – Как до меня хотели Мика, Тарамун и Деза, мои братья. Но они хотели также жениться, есть, растить детей. Это неправильно?
– Ба! – Старик покачал головой. – Они не наездники. Они... погонщики! Они оставили этот дом... – Старик сжал кулак, потом уронил его на колено. – Они... оставили этот дом. Ну а ты, Джеда? Будешь править ломовиками у Даввика?
– Отец, мы не выживем без зрителей. Укротители хищников, воздушные гимнасты, танцующие медведи – где они теперь? Один номер, вроде нашего, это не цирк. Нам нужно много номеров и нужны зрители, готовые платить за зрелище.
Хамид вспомнил след в небе.
– Солдаты, Джеда. На спутниках много солдат.
Джеда покачал головой:
– Они не могут увидеть нас, отец. Так решил Великий Алленби. И ты это знаешь.
– Алленби! Рассказчик, обернувшийся трюкачом!
– Большая Арена сделала его нашим Государственником, отец. Это закон. – Джеда встал и стряхнул крошки с одежды. – Мне надо позаботиться о конях.
Хамид кивнул:
– Джеда?
– Да, отец?
– Джеда, ты пойдешь к Даввику?
– Я еще не решил.
Старик с трудом встал, опираясь на костыль:
– Если пойдешь, Джеда, можешь остаться здесь, в моем доме.
Джеда кивнул:
– Спасибо. Я знаю, как трудно тебе было сказать такое.
Хамид кивнул, и юноша вышел на улицу. Доковыляв до двери, старик смотрел вслед сыну, пока тот не исчез в темноте. Прислушавшись, Хамид разобрал, как у фонтана напевает Пинот. Нет больше певицы, подумал Хамид, есть собирательница кобита, продающая корни вместо песен. И его сыновья теперь не наездники, а погонщики. И где, где львы, слоны и медведи? Где те золотые юноши и девушки, что ходили по проволоке и перелетали над манежем с трапеции на трапецию? Где оркестры? Музыка и смех исчезли, сменившись варкой сыров и набивкой подушек.
Хамид вышел из дому и посмотрел на ночное небо. Даже напрягая глаза, он не мог увидеть их.
– Эй, вы, там, даже если мне придется сдвинуть небо и Момус, я заполучу вас в зрители для моего сына, наездника!
В болотах к северу от Аркадии огромный ящер подставил брюхо солнцу и поудобнее устроился в тине. Соскоблив немного донного ила, ящер намазал брюхо, вздохнул и погрузился в мечты о пирожках матери Мамута. Начиненных тунговыми ягодами и покрытых толстой коркой соли. Приоткрыв щелевидный глаз, ящер оценил положение солнца. Мамут не появится у края болота еще два часа. Заметив движение, глаз уставился на толстую водяную осу, следя, как она жужжит все ближе и ближе к невинному с виду комку грязи. Свернув язык кольцом, ящер напрягся, потом расслабился, и розовая змейка языка плюхнулась из пасти в воду. Улетай, закусочка, подумал ящер. Мамут рассердится, если я испорчу аппетит.
– Горбунок! Горбунок!
Ящер поднял большую голову и повернул на голос. Это Мамут, подумал он. Он сегодня рано, и я не закончил купаться.
– Горбунок, немедленно сюда, мерзкий дурень!
Перевернувшись, ящер встал на задние лапы и начал пробираться к источнику шума.
– Горбунок! Ты идешь?
– А-а мут-дешь! – ответил ящер.
– Уже идешь?
– Же-дешь! – Ящер покачал головой и свернул язык. Мамут уже сердится. Тут уж не поможешь, надо торопиться. Добравшись до кустов, ящер вылез на топкую землю и продрался через подлесок.
– Тебе лучше поторопиться, толстая, вонючая жаба!
Ящер протиснулся на поляну и посмотрел вниз. Мамут, подбоченившись, сердито топал ногой. Рядом с Мамутом стояло более крупное подобие мальчика. В одной руке оно держало какую-то бумагу, другой зажимало нос.
– Рожок?
Мальчик подбежал к ящеру и быстро ударил ногой по голени, защищенной толстой, почти не имеющей нервных окончаний шкурой.
– Посмотри на себя, вонючка! Ладно, я дам тебе пирожок! Иди мыться! Я привел отца посмотреть на тебя.
Ящер посмотрел на человека с любопытством. Мужчина указал на озеро с чистой водой и нарочито зажал нос.
– Ходно.
Мальчик пнул ящера по хвосту:
– Мне наплевать, если там и холодно, зловонная, противная змеюка! Марш мыться!
Представив себе, как ледяная вода смыкается над головой, ящер наклонился над берегом и попробовал воду пальцем ноги. Дрожь пробежала по всему покрытому глинистой коркой телу. Он снова повернулся к мальчику и улыбнулся.
– Рожок?
Мальчик сложил руки на груди:
– Мыться, Горбунок! Сейчас же!
Горбунок посмотрел на мальчика, выпрямился во весь рост и сложил лапы на груди.
– Рожок!
Мальчик прищурился, пытаясь заставить ящера опустить глаза. Тщетно. После нескольких напряженных мгновений мальчик топнул ногой и повернулся к отцу.
– Покажи ему, папа.
Мужчина взял мешок с земли и поднял так, чтобы Горбунок видел.
– Рожки?
– Да, – ответил мужчина. – Все пирожки, какие сможешь съесть.
Горбунок ухмыльнулся и прыгнул в воду, почти не чувствуя холода при мысли о пирожках, целом мешке пирожков. Голова ящера появилась над водой: чистый Горбунок шел к берегу. Мамут стоял на берегу мокрый насквозь.
– Ах ты, Горбунок, ах ты! Посмотри на меня!
Ящер вышел из воды и ухмыльнулся мальчику.
– Рожок?
– Вот, Горбунок. – Мужчина показал пирожок. – Подойди сюда и возьми.
Горбунок подошел, тяжело ступая, взял пирожок из руки мужчины и, осев на задние лапы, начал есть. Подбежал сердитый Мамут и встал рядом с отцом.
– Ну, папа?
Мужчина посмотрел на бумаги, потом на Горбунка:
– Н-да, согласен, он довольно большой. Что он умеет делать?
– Горбунок умеет все, что умел делать слон, и еще много чего в придачу. Я обучал его так же, как, по твоим рассказам, прапрадедушка обучал слонов.
Мужчина покачал головой:
– Если бы мы только могли, Мамут. Момус не видел номера с крупными животными больше ста лет! И вот теперь – цирк. – Он подал мальчику одну из бумаг. – Но послушай, Мамут, нам понадобится больше животных. Одного мало.
Мамут взял плакат, гласивший:
БОЛЬШОЙ АТТРАКЦИОН ХАМИДА НА БОЛЬШОЙ АРЕНЕ В ТАРЗАКЕ! ПРЕДСТАВЛЕНИЯ ЕЖЕДНЕВНО!
Ниже была нарисована процессия больших земных животных, с украшенными кисточками латунными набалдашниками на кончиках длинных белых бивней. Хобот каждого животного переплетался с хвостом идущего впереди.
Мамут протянул плакат Горбунку. Тот взял его одной лапой, пока другой, выпустив когти, выковыривал тунговую ягоду, застрявшую между зубами. Ящер вздрогнул при виде страшных земных животных, но что-то шевельнулось под зеленой броней при виде знамен, клоунов, лошадей и... только представить: все эти человеческие существа разных форм и размеров выстроились рядами, а мимо идут грозные животные...
– Видишь слонов, Горбунок? – Мамут дернул плакат.
– Ви-и-иш-ш-шь.
– Это наш аттракцион, но нам нужны еще ящеры. Толковые. Еще одиннадцать.
Горбунок опустил плакат, чтобы мальчику было видно, и проткнул картинку выпущенным когтем.
– Лоны?
Мамут покачал головой:
– Нет, их больше нет. Последний слон на Момусе умер еще до того, как ты вылупился.
Горбунок кивнул:
– А-а, щеры. Олько?
– Четыре пирожка в день для каждого ящера, но ни кусочка, если не будет еще одиннадцать.
Горбунок потер подбородок:
– Ять.
– Четыре, и все!
Горбунок сложил лапы и посмотрел на мальчика сверху вниз. Дружба дружбой, но дело есть дело.
– Ять.
Мамут злился, топал ногами, размахивал руками и скрежетал зубами.
