– Вверь себя истине, а не мне. Ибо я могу умереть раньше тебя, но истина будет сопровождать тебя до самой смерти. Однако пойдем вместе, все втроем.
И едва эти слова слетели с его губ, он повернулся лицом навстречу мелкому летящему снегу и тронулся в путь. Он шел широким шагом. Тайдомин приходилось почти бежать, чтобы не отстать от него. Все трое шли рядом; Спейдвил посередине. Туман был таким плотным, что взгляд не проникал и на сотню ярдов. Зеленый снег покрывал землю. Пронизывающий холодный ветер порывами дул с высот Санта.
– Спейдвил, ты человек или больше, чем человек? – спросил Маскалл.
– Тот, кто не больше, чем человек – ничто.
– Откуда ты?
– Из размышлений, Маскалл. Никакая иная мать не может родить истину. Я размышлял и отвергал; и размышлял снова. Теперь, после многомесячного отсутствия в Санте, истина высветилась передо мной в своем простом блеске, как перевернутый алмаз.
– Я вижу ее сияние, – сказал Маскалл.
– Но насколько она обязана древнему Хейтору?
– У знания свои времена года. Цветение принадлежало Хейтору, плод – мой. Хейтор тоже был мыслителем – но теперь его последователи не размышляют. В Санте лишь ледяное себялюбие, живая смерть. Они ненавидят удовольствия, и эта ненависть для них – самое большое удовольствие.
– Но в чем они отступили от учения Хейтора?
– Для него, с его мрачной чистотой натуры, весь мир был ловушкой, птичьим силком. Зная, что удовольствие – лютый насмешливый враг, припавший к земле и ждущий за каждым поворотом жизненного пути, чтобы своим сладким жалом бить обнаженное величие души, он спасался БОЛЬЮ. Его последователи тоже так делают, но не во имя души, а во имя тщеславия и гордости.
– Что означает Трезубец?
– Ствол, Маскалл, это ненависть к удовольствию. Первый зубец – освобождение от сладости мира. Второй зубец – власть над теми, кто еще корчится в сетях иллюзий. Третий зубец – здоровый жар того, кто ступает в ледяную воду.
– Из какой страны пришел Хейтор?
– Неизвестно. Некоторое время он жил в Ифдоне. О его пребывании там есть немало легенд.
– Нам предстоит долгий путь, – сказала Тайдомин. – Расскажи какие-нибудь из этих легенд, Спейдвил.
Снег прекратился, день стал светлее, вновь появился Бранчспелл, похожий на призрачное солнце, но резкие порывы ветра все еще неслись над равниной.
– В те времена, – сказал Спейдвил, – в Ифдоне был горный остров, отделенный от остальной земли широкими провалами. Прелестная девушка, владевшая колдовством, добилась, чтобы был построен мост, по которому мужчины и женщины могли туда пройти. Какой-то выдумкой заманив Хейтора на эту скалу, она топнула по мосту, и он обрушился в бездну. «Хейтор, теперь ты и я вместе, и нас никак не разлучить. Я хочу посмотреть, как долго сможет знаменитый холодный мужчина выдержать дыхание, улыбки и аромат девушки». Хейтор не сказал ни слова, ни тогда, ни за весь тот день. До заката стоял он, как ствол дерева, и думал о других вещах. Тогда страсть охватила девушку, она встряхнула своими вьющимися волосами. Она встала с того места, где сидела, и взглянула на него и коснулась его руки; но он ее не видел. Она посмотрела на него, вложив в этот взгляд всю свою душу; и тут она упала замертво. Хейтор очнулся от своих мыслей, увидел, что она еще теплая лежит у его ног. Он прошел на землю, но как, неизвестно.
Тайдомин поежилась.
– Ты тоже встретил свою порочную женщину, Спейдвил; но твой метод более благороден.
– Не жалей других женщин, – сказал Спейдвил, – а люби СПРАВЕДЛИВОСТЬ. Кроме того, Хейтор однажды беседовал с Создателем.
– С Творцом Мира? – задумчиво сказал Маскалл.
– С Творцом Удовольствия. Рассказывают, что Создатель защищал свой мир и пытался заставить Хейтора признать очарование и радость. Но Хейтор, отвечавший на все его изумительные речи несколькими краткими железными словами, что эти радость и красота всего лишь иное название скотства душ, погрязших в роскоши и праздности. Создатель улыбнулся и сказал: «Почему ты мудрее самого Носителя Мудрости?» Хейтор сказал: «Моя мудрость исходит не от тебя и не от твоего мира, а от того другого Мира, который ты, Создатель, тщетно пытался скопировать». Создатель ответил: «Тогда что ты делаешь в моем мире?» Хейтор сказал: «Я здесь по ошибке и поэтому подвержен твоим ложным удовольствиям. Но я завернулся в БОЛЬ – не потому, что она хороша, но потому, что хочу быть как можно дальше от тебя. Ибо боль тебе не принадлежит, не принадлежит она и другому миру, а есть лишь тень, отбрасываемая твоими ложными радостями». Тогда Создатель сказал: «Что это за далекий другой мир, о котором ты говоришь: «Это так – это не так»? Почему лишь один ты из всех моих созданий знаешь о нем?» Но Хейтор плюнул ему под ноги и сказал: «Ты лжешь, Создатель. Все знают о нем. Один лишь ты своими привлекательными игрушками заслоняешь его от нашего взора». Создатель спросил: «Кто я тогда?» Хейтор ответил: «Ты мечтающий о невозможном». А потом, гласит предание, Создатель удалился, неудовлетворенный разговором.
– О каком другом мире упоминал Хейтор? – спросил Маскалл.
– Том, где правит величие, Маскалл, так же как удовольствие правит здесь.
– Величие или удовольствие, разницы нет, – сказал Маскалл. – Каждая отдельная душа, которая живет и хочет жить, низка и по природе порочна.
– Да хранит тебя твоя гордость! – ответил Спейдвил. – Не создавай закона для вселенной и на все времена, а лишь для себя и на свою маленькую, фальшивую жизнь.
– В каком обличье пришла смерть к этому суровому непобедимому человеку? – спросила Тайдомин.
– Он дожил до старости, но до последнего часа оставался прямым и подвижным. Когда он понял, что смерть близка, он решил убить себя. Он собрал вокруг себя друзей; не из тщеславия, а чтобы они могли увидеть, до каких высот может подняться дух человека в своей вечной борьбе со сластолюбивым телом. Стоя прямо, без всякой поддержки, он умер, остановив дыхание.
Наступило молчание, длившееся, наверное, час. Они по-прежнему не чувствовали ледяного ветра, но поток их мыслей застыл.
Однако, когда Бранчспелл засиял вновь, хотя и вполсилы, любопытство Маскалла опять пробудилось.
– Значит, твои соотечественники, Спейдвил, страдают себялюбием?
– Люди в других местах, – сказал Спейдвил, – рабы удовольствия и вожделения, и знают это. Но люди моей страны – рабы удовольствия и вожделения, не знающие об этом.
– И все же в этом гордом удовольствии, находящем радость в самоистязании, есть что-то благородное.
– Всякий, кто вообще изучает себя, – низок. Только презрев душу так же, как и тело, может человек войти в истинную жизнь.
– Из каких соображений они отвергают женщин?
– Поскольку у женщины идеальная любовь, и она не может жить для себя. Любовь к другому – это удовольствие для того, кого любят, и следовательно, губительна для него.
– Лес ложных идей ждет твоего топора, – сказал Маскалл. – Но допустят ли они это?
– Спейдвил знает, Маскалл, – сказала Тайдомин, – так что будет ли это сегодня или завтра, но любовь придет в эту страну, и даже апостолы Хейтора ей не помешают.
– Остерегайся любви, остерегайся чувств! – воскликнул Спейдвил. – Любовь всего лишь двоюродная сестра удовольствия. Думай не о том, чтобы доставить другим удовольствие, а о том, чтобы служить им.
– Прости меня, Спейдвил, если я еще рассуждаю по-женски.
– У СПРАВЕДЛИВОСТИ нет пола. До тех пор, Тайдомин, пока ты будешь помнить, что ты женщина, до тех пор не достигнешь ты божественной апатии души.
– Но где нет женщин, нет детей, – сказал Маскалл. – Откуда взялись все эти поколения людей Хейтора?
– Жизнь рождает страсть, страсть рождает страдание, страдание рождает стремление к избавлению от страдания. Люди толпами сходятся в Сант отовсюду, чтобы залечить шрамы своей души.
– Вместо понятной для всех ненависти к удовольствию какую простую формулу предлагаешь ты?
– Железная покорность долгу, – ответил Спейдвил.
– А если они спросят: «Насколько это совместимо с ненавистью к удовольствию»? – что ты заявишь?
– Я отвечаю не им, я отвечаю тому, кто задал вопрос, – тебе, Маскалл. Ненависть это страсть, а все страсти вырываются из темного пламени эгоизма. Вовсе не нужно ненавидеть удовольствие, просто проходи мимо него, спокойно и безмятежно.
– Что является критерием удовольствия? Как нам всегда распознавать его, чтобы избежать?
– Твердо следуй долгу, и такие вопросы не возникнут.
Через некоторое время Тайдомин робко дотронулась пальцами до руки Спейдвила.
– Ужасные сомнения одолевают меня, – сказала она. – Этот поход в Сант может закончиться плохо. Я вижу тебя, Спейдвил, и себя, лежащих мертвыми и залитых кровью, но Маскалла там нет.
– Мы можем уронить факел, но он не погаснет, и другие поднимут его.
– Дай мне знак, что ты не такой, как другие люди – чтобы я знала, что кровь наша не прольется напрасно.
