– Да. Невеселая смерть, – сказал кто-то из егерей.
– А когда она бывает веселой?
– Да когда ящеры до нас доберутся, – ухмыльнулся солдат.
– Типун тебе на язык! – обозлился вахмистр Махач. – Взво-од! К ручью умываться... лошадей чистить... бегом марш!
Егеря умылись, почистили и напоили лошадей, позавтракали сами, а ящеры все не показывались.
– Большое у них получилось впечатление от наших бабахтеров, – сказал Нарген.
Взошел Эпс. Ниже поляны, на которой располагался бивуак эскадрона, солдаты-пехотинцы деловито складывали из камней новую стену. За их спинами обустраивалась полковая батарея, к которой подходили навьюченные мулы. Перед штабной палаткой, склонившись над раскладным столиком, совещались офицеры. К ним, ведя за собой лошадь, пробирался адъютант генерала с пакетом в руке.
– Ага, вот и пехота. Семьдесят первый полк в полном составе, – удовлетворенно сообщил Паттени. – Теперь воевать будет веселее.
Однако к середине второго дня войны выяснилось, что веселиться рано. Оправившись от утреннего взрыва, ящеры бросились на приступ, проявив невероятную волю и полное пренебрежение к потерям.
Небольшие ядра горных пушек производили настоящее опустошение. В сомкнутых рядах они пробивали бреши, сшибая по семь-восемь нападающих. Но ящеры все лезли и лезли. Ущелье ниже стены было покрыто сплошной серой массой. Два батальона пехотного полка сначала вели огонь размеренными залпами, поротно, как на учениях. Потом перешли на беглую стрельбу. Через некоторое время она сменилась беспорядочной, все более жидкой трескотней, солдаты уже не успевали перезаряжать штуцеры.
В третьем часу дня, карабкаясь по трупам, ящеры преодолели наконец стену и ворвались на позицию.
В ущелье закипел страшный рукопашный бой. Там, внизу, все перемешалось. Полковая батарея замолчала, поскольку артиллеристы боялись попасть в своих.
А к егерям пробрался адъютант командира дивизии. Генерал Шамбертен приказывал спуститься по склону, засесть в кустарнике и прикрыть ружейным огнем отступающую пехоту. После этого следовало вернуться к лошадям, оторваться от преследования и стать за позицией семьдесят второго полка.
Между тем напряжение боя в ущелье достигло предела. Полковая батарея снималась с позиции. Помогая лошадям, артиллеристы наваливались на колеса и толкали свои пушки вверх по склону. Мимо них из резерва спускался третий батальон. Он шел в штыковую атаку. И вел его лично командир полка, тот самый сердитый оберст с сигарой, которого Иржи видел на дороге около Юмма.
Перейдя на бег, резервный батальон врезался в гущу дерущихся, разметал их и вышел к полуразрушенной, заваленной трупами каменной баррикаде. Грохнул залп, потом – второй, третий. Отстрелявшиеся солдаты резво разбегались по сторонам и вновь пристраивались в хвост колонны.
За их спинами по склону заковыляли раненые, способные передвигаться без посторонней помощи. Других вели товарищи, несли на носилках санитары. Они проходили в пятидесяти—шестидесяти шагах от егерей. Иржи хорошо видел раны и ссадины на лицах, окровавленные повязки, наспех наложенные прямо поверх мундиров. Запомнился бледный, без кровинки в лице солдат, бережно поддерживающий здоровой рукой обрубок другой. В зубах у него дымилась самокрутка
– Шнелль, шнелль! – кричали офицеры.
Третий батальон сделал все, что мог, но долго сдержать напор многократно превосходящего по численности врага был не в состоянии. Довольно скоро, отстреливаясь шеренгами, он начал пятиться. Сзади к нему пристраивались уцелевшие солдаты первого и второго батальонов. Эта помощь была всего лишь каплей против моря ящеров, зато колонна удлинилась, в задних рядах успевали перезарядить оружие, благодаря чему огонь удавалось вести непрерывно. Только это спасало людей от полного истребления. Но не от стрел.
Тающий пехотный полк медленно отступал вдоль русла речки Алтын-Эмеле. Выстрелы звучали все реже, но ущелье по мере подъема суживалось, строй уплотнялся, и солдаты держались.
– Молодцы, – сказал Паттени. – Никто не побежал.
Последняя шеренга миновала кусты, в которых залегла егерская засада. Пробежали несколько отставших солдат. Из ранца одного торчали стрелы. Еще один тащил мертвого ящера, прикрываясь им, как щитом. Им повезло, новые стрелы летели навесом, нацеленные в середину полковой колонны. Солдаты защищались от них кто чем мог: касками, ранцами, шинельными скатками, прикладами штуцеров. И все же злые, зазубренные острия то там, то здесь находили уязвимые места. Слышались стоны, ругань, короткие вскрики. Однако внизу вдруг гулко забухал барабан, обстрел прекратился. Вместо этого ящеры бегом бросились догонять ускользающего противника; наиболее резвые вскоре появились перед кустами. Тут их и подвел азарт преследования.
Немного выждав, поднялся Махач.
– Первый взво-од! Пли!
Раздался треск, над цветущими кустами шиповника всплыли дымки. Рои картечи ударили по ящерам сбоку.
– Первый взвод, отходим! Люс, люс!
Иржи подхватил разряженный штуцер и бросился наверх, забирая вправо. Там в горном леске были привязаны лошади
Внизу ударил залп второго взвода, через несколько секунд отстрелялся третий. Иржи коротко оглянулся.
Во время боя время замедляется, становится удивительно емким. За мгновение он успел охватить взглядом все место сражения. От остатков каменной стены, через которую лезли все новые и новые ящеры, до самой штабной палатки семьдесят первого полка.
Пехота успела отойти. Все, кто мог двигаться. Тот, кто не смог, навсегда остался под шевелящейся массой. Вдоль берега речки падали ближние ящеры, а над кустами шиповника все вспухали и вспухали штуцерные дымки. Второй эскадрон заканчивал стрельбу, а третий начинал. Отстрелявшиеся егеря первого эскадрона шустро карабкались по склону. Ниже них ящеры оттаскивали своих раненых и убитых, расчищая путь для дальнейшей атаки. Из-за этого их движение временно приостановилось.
Пользуясь возникшим замешательством, остатки пехотных батальонов свернулись в походную колонну, перешли на быстрый шаг, а потом и вовсе побежали к тому месту, где еще недавно стояла батарея. Снизу летели тучи стрел, но разрыв между людьми и ящерами начал увеличиваться.
– Хватит любоваться, пошел! – крикнул Паттени. Чуть позже, когда эскадрон вытянулся по узкой горной
тропе, он злым и хриплым голосом сказал:
– Пока ты там торчал пень-пнем, рядом упали две стрелы.
– Правда? Не заметил.
– Вот то-то и оно, что не заметил. Больше чтоб ворон не ловил. В стоящего легко целиться. Да и бежать под обстрелом следует зигзагами, а не как ты – дуриком, напрямки. Дошло?
Иржи вдруг понял, что Паттени опекает его больше всех в отделении. Правда, большинство остальных егерей призывались еще в прошлом году, поэтому считались вполне подготовленными. А двое, Чимболда и Монтегю, служили даже по третьему году. И все же..
– Так точно, герр сержант, дошло. Благодарю.
– Не за что. Эх, мало тебя гоняли в Бауцене!
– Я бы так не сказал, просто из головы вылетело.
– Это потому, что по заднице мало прилетало, – сердито заявил сержант.
А Иржи подумал, что когда-нибудь придется все это описывать – и бледного солдата с обрубленной рукой, и стрелы в ранце, и штыковой удар третьего батальона, и угрюмый вой ящеров, и даже сердитого сержанта Паттени. Нужно было запомнить как можно больше, и этим отблагодарить тех, кому благодарности уже не нужны.
Он придержал лошадь. Еще раз, теперь уже неторопливо, огляделся.
Эпс скрылся. С вершин тянуло холодом. В ущелье быстро темнело. Заканчивался второй день войны. Ящеры поднялись, прошли, проползли, кровью отвоевали очередные три километра, но наткнулись на новую стену и залпы свежего, заранее изготовившегося полка.
Часто слышался визг картечи. Из-за спин солдат беглый огонь вели сразу две батареи. По склону, дымя запальными трубками, катились и подпрыгивали круглые ручные бомбы. Ящеры пытались их гасить, но успевали не всегда, и тогда в их массе возникали багровые вспышки. Наконец, часу в одиннадцатом, рептилии не выдержали, отхлынули, угомонились.
Ночь прошла почти спокойно. Только внизу шевелились и расползались раненые ящеры, а с батареи время от времени стреляли брандскугелем. Чтобы пострашнее выглядело, наверное, поскольку жечь внизу было нечего.
Позиции семьдесят второго полка были укреплены значительно лучше всех предыдущих, находились в более узком и крутом месте. Усилилась и артиллерия. За ночь к полковым пушкам подтянулась еще и дивизионная батарея. Все шестнадцать орудий открыли огонь, как только первые ряды ящеров показались из-за поворота ущелья
Ружейный треск не прерывался. Пока одни солдаты стреляли, другие успевали зарядить штуцеры. И все же пару раз ящеры подходили настолько близко, что дело вновь доходило до ручных бомб. Лишь к полудню натиск ослабел, ящеры впервые проявили признаки усталости еще в светлое время суток.
