По приказу де Шамбертена семьдесят первый полк, потерявший накануне более половины своего состава, был выведен в тыл. Егерские эскадроны днем тоже отдыхали, но были предупреждены, что предстоит ночная вылазка. Из самых опытных солдат были отобраны две группы, которые,
• оставив лошадей, в сумерках поднялись на склоны гор справа и слева от пехотной позиции.
В середине ночи из ущелья донеслись глухие взрывы,
послышались крики, стрельба, потом все стихло. Лазутчики
вернулись почти под утро – голодные, измученные и не все. Погибли трое, больше десяти человек получили ранения. Но
задачу свою выполнили – приволокли двух связанных ящеров.
В лагере мало кто спал. Множество саперов, артиллеристов, пехотинцев и егерей сбежалось посмотреть на первых пленных. Те невозмутимо проследовали между рядами любопытствующих, глядя большими бесстрастными глазами поверх голов. Грубая кожаная одежда на них была изодрана, губы разбиты, оба легко ранены – один в плечо и кисть, другой в голову. Иржи слышал, как проходивший вслед за
ящерами вахмистр Махач обронил:
– Настырные. Отбивались отчаянно. Даже кусались. Пленников увели в штабную палатку, а в лагере проиграли зорю. Солдаты разбежались по своим утренним делам. У полевых кухонь быстро выросли очереди, все торопились поесть, пока не начался очередной приступ. Однако приступа не случилось. Весь день неприятель вел себя смирно.
– Отдыхают, что ли? – спросил Иржи. Паттени покрутил головой
– Что-то новое затевают, хвостатые. Им нужно спешить, лето ведь не бесконечное. А проблем с отдыхом у них нет, каждый день воюют свежие тысячи, этого у них хватает.
Очевидно, так думал не только он. К вечеру егерям приказали оседлать горные склоны, нависающие над флангами позиции. И не зря. В темноте небольшие группы ящеров пытались пробраться поверху, через скалы. Завязались короткие, но ожесточенные схватки. Опять очень помогли гранаты, а в ответ ящеры впервые применили отравленные стрелы.
Иржи впервые видел, как падает лично им убитый ящер. И впервые погиб его товарищ по отделению. Добрый, симпатичный парень из Юмма. Стрела попала ему всего-то в ногу, даже и не попала, а так, царапину оставила повыше голенища, но оказалась отравленной. Пока прибежал фельдшер, бедняга закатил глаза, посинел, страшно выгнулся и перестал дышать. Противоядие уже не помогло. Тубокурарин, вспомнил Иржи. Промеха говорила, что этот яд вызывает паралич дыхательной мускулатуры. Паралич этот наступал в течение всего нескольких минут. В ту ночь их эскадрон потерял больше десяти человек. Только двоих раненых успели спасти. Ядовитые стрелы действовали почти безотказно.
– Что за сволочное оружие! – ругался джангарец Чимболда.
Парень он был смелый, холодным оружием, как и все джангарцы, владел превосходно, двух ящеров завалил врукопашной. И как все смелые люди, презирал хитрые уловки.
– Наши штуцеры ящерам нравятся не больше, – отозвался Паттени.
– Неужели ты их оправдываешь, сержант?
– Нет. Пытаюсь понять.
– Зачем? Бить их надо, и все тут. Не мы к ним полезли.
– Это верно, Бурхан, бить придется, сейчас выбора нет. Но и понимать полезно.
– И что же ты понял? – спросил Чимболда.
– Любое оружие является сволочным, а воюет каждый как может. Беда не в оружии, беда в самой войне
Джангарец сплюнул.
– Разве можно отговорить рептилий от войны?
– Трудно, но можно.
– Сомневаюсь, – покачал головой Чимболда. – Они ведь решили всех нас уничтожить. Своими погаными стрелами.
– Значит, надо доказать, что это невозможно. С побежденными не договариваются.
– Это я и так знаю.
– Но вот потом предложить им мир.
– А если опять нападут?
– Опять воевать придется. И снова предлагать мир.
– Ну-ну. И до каких же пор?
– Да пока не согласятся.
– Э, скучать тогда не придется ни нам, ни нашим детям, – разочарованно сказал Чимболда.
– Другого пути нет.
– Может, и нет, но все равно стрелы у них сволочные, сержант.
Зал внизу постепенно наполнялся людьми. Большинство мужчин были в военной форме, а перед помостом в южной части зала выстроились солдаты. Все они были в фиолетовых мундирах, черных кирасах и шлемах.
Прозвучали фанфары. Шум голосов стих.
– Его высочество Бернар Второй, курфюрст всего Поммерна, верховный сюзерен султаната Джанга, великого герцогства Сентуберланд, графства Бервик и Белого княжества Четырхов!
По ступеням прошагал статный, хотя и несколько полноватый мужчина. Подвернув короткую мантию, уселся на троне. Шеген со своего места его лица видеть не мог, лишь корону да седую бородку. Одет был Бернар Второй в темный мундир с широким, вероятно, кружевным воротником. На груди поблескивал орден. Из-под обшлагов выглядывали белые манжеты.
Курфюрст взмахнул рукой, очертив изящный полукруг.
Еще раз прозвучали фанфары. К подножию трона выдвинулась группа офицеров в парадных мундирах. Старший из них поднялся на помост. Курфюрсту подали флаг с изображением замка, над которым полукругом расположилось больше десятка каких-то птиц. Еще выше различались цифра 9 и какая-то надпись.
– А что здесь происходит? – спросил Шеген.
– По приказу курфюрстенштаба воссоздана девятая пехотная дивизия, – ответил Фердинанд. – Мы присутствуем при вручении боевого знамени.
Командир дивизии преклонил колено и поцеловал край флага. Его офицеры отсалютовали саблями.
– Вы с кем-нибудь воюете? – спросил Шеген.
– К сожалению. Но девятая пехотная дивизия нужна не для нападения. Поммерн давно ни на кого не нападает, монсеньор. Чего не скажешь о наших соседях. Увы, на границах неспокойно, приходится защищаться.
Получив знамя, командир девятой дивизии встал, отдал честь и что-то проговорил. Курфюрст коротко ответил, пожал ему руку, после чего сошел с помоста и быстрым шагом удалился.
– О, – сказал Фердинанд, – церемония значительно сокращена. Полагаю, что из-за вас, монсеньор.
Через недолгое время к ним подошел тот самый старый слуга, который встречал их во дворе. Поклонившись, он пригласил их следовать за собой.
Идти нужно было к южной стене базилики. Там находилась малоприметная дверь, которую охраняли два солдата. Лакей отпер дверцу висевшим у него на шее ключом
– Проходите, монсеньор, – сказал Фердинанд. – Здесь я с вами расстаюсь. Но мне хотелось бы еще о многом побеседовать позже, если вы не возражаете.
– Да мне тоже найдется, о чем вас спросить, – ответил Шеген.
Фердинанд поклонился.
– Всегда к вашим услугам.
В толще стены находилась кабина лифта. Очень старинного образца, но несомненно – лифта. Вот только вряд ли приводился он в движение электричеством, поскольку освещался газовым рожком.
Войдя внутрь, лакей запер дверь изнутри и позвонил в колокольчик. Кабина несколько секунд раздумывала. Потом дернулась, поднялась немного вверх, вновь подумала, еще раз дернулась и, наконец, поехала вполне серьезно.
Как догадался Шеген, поднималась она внутри одной из четырех, похожих на минареты, башен, которые стояли по углам основного здания. Поднималась довольно долго, за маленьким окошком проплыло не меньше тридцати полных витков винтовой лестницы. Прошло несколько минут, прежде чем сооружение остановилось. Еще раз прозвенел звонок, лакей отпер дверь и по-прежнему безмолвно поклонился.
На узкую площадку, перед которой остановился лифт, выходила всего одна дверь. Рядом скучала еще одна пара усатых ребят. Солдаты вытянулись, набычились, взяли под козырек и распахнули высокие резные створки. Похоже, были рады, что им нашлось какое-то применение.
Шеген вошел в просторную комнату. Там стояли сервированный стол и полдюжины массивных стульев с прямыми спинками. Еще один стол, заваленный бумагами, находился под окном. Из бумажного вороха торчала тренога со зрительной трубой.
Окон было три. Все промежутки между ними занимали застекленные шкафы с книгами. Такие же шкафы находились справа и слева от двери, часть полок даже над ней висела. Только в одном месте книжное пространство было прорезано узким камином, в котором горели сложенные березовые поленья.
Из окон открывался прекрасный вид во все стороны света. К северу различались башни, мосты, кварталы домов, улицы и площади большого города. На востоке лежала равнина, покрытая желтеющими пятнами полей, протянувшаяся вплоть до смутных очертаний еще одного города. С юга эта равнина упиралась в отдельно стоящую лесистую гору с голой вершиной.
За горой, на удалении километров сорок—пятьдесят, поднимались склоны мощного хребта со снежными пиками. Над одним из них висела шапка дыма.
Юго-западнее замка, у слияния двух рек, просматривался другой город, не очень большой. А на западе располагалось покрытое лесами плоскогорье. То самое плоскогорье, которое Шеген так часто рассматривал со своей башни. Вершина этой башни, между прочим, находилась как раз под окном, у которого стоял стол со зрительной трубой. Метрах в трехстах по прямой.
