– Как это получилось – и откуда ты это узнал?
– Это были органы Фейсни. Они исчезли точно так же, как тело фейна.
Маскалл продолжал тереть лоб.
– Без них я в большей степени чувствую себя человеком. Но почему это никак не подействовало на все остальное мое тело?
– Потому что его живая сущность содержит элемент Тайра.
– Зачем мы тут остановились?
Корпан отломил кончик одного из воздушных корней дерева и предложил Маскаллу.
– Съешь это.
– В пищу или для чего-то другого?
– Пища для тела и души.
Маскалл впился зубами в белый жесткий корень, потек белый сок. Он был безвкусным, но съев его, Маскалл ощутил изменение восприятия. Пейзаж, не изменив освещения или очертаний, стал заметно более суровым и впечатляющим. Взглянув на Корпана, Маскалл испытал благоговейный страх, но недоумение по-прежнему сохранялось в его глазах.
– Ты проводишь здесь все время, Корпан?
– Иногда я выхожу наверх, но нечасто.
– Что привязывает тебя к этому мрачному миру?
– Поиск Тайра.
– Значит, это еще поиск?
– Пойдем дальше.
Когда они возобновили свой путь по слабо освещенной, постепенно поднимающейся равнине, их беседа приобрела еще более серьезный характер, чем раньше.
– Хотя я родился не здесь, – продолжал Корпан, – я прожил тут двадцать пять лет, и все это время, я надеюсь, приближался к Тайру. Но тут есть одна особенность – первые шаги приносят больше плодов и более многообещающи, чем последующие. Чем дольше человек ищет Тайра, тем более тот, похоже, уклоняется от встречи. Сначала его чувствуешь и знаешь, иногда в виде фигуры, иногда в виде голоса, иногда в виде переполняющего чувства. Позднее все в душе сухо, темно и грубо. Тогда думаешь, что до Тайра миллион миль.
– Как ты это объясняешь?
– Может быть, чем все темнее, тем он ближе, Маскалл.
– Но это тебя тревожит?
– Дни мои проходят в муке.
– Тем не менее ты по-прежнему упорствуешь? Этот дневной мрак не может быть наивысшим состоянием?
– На мои вопросы ответят.
Наступило молчание.
– Что ты намереваешься мне показать? – спросил Маскалл.
– Скоро места станут более дикими. Я веду тебя к Трем Статуям, высеченным и воздвигнутым людьми более ранней расы. Там мы помолимся.
– А что потом?
– Если ты искренен, ты увидишь то, что забыть будет непросто.
Они шли слегка вверх по подобию котловины между двумя одинаковыми пологими возвышенностями. Теперь котловина углубилась, а холмы по обеим сторонам стали круче. Они находились в идущей вверх долине, и поскольку она поворачивала то в одну, то в другую сторону, местность была закрыта от их взора. Они подошли к маленькому роднику, бьющему из земли. Он давал начало тоненькому ручейку, отличавшемуся от всех остальных ручьев тем, что он тек ВВЕРХ по долине, а не ВНИЗ. Вскоре к нему присоединились другие маленькие ручейки, так что он превратился в приличных размеров ручей. Маскалл все смотрел на него и морщил лоб.
– Похоже, у природы тут другие законы?
– Ничто не может здесь существовать, что не является соединением этих трех миров.
– И все же вода куда-то течет.
– Я не могу это объяснить, но в ней три сущности.
– Разве нет такого понятия, как чистая материя Тайра?
– Тайр не может существовать без Эмфьюза, а Эмфьюз не может существовать без Фейсни.
Маскалл обдумывал это несколько минут.
– Так и должно быть, – сказал он наконец. – Без жизни не может быть любви, а без любви не может быть религиозного чувства.
Вершины холмов, образующих долину, вскоре достигли такой высоты, что в здешнем полусвете их нельзя было различить. Боковые склоны стали крутыми и неровными, а дно долины с каждым шагом становилось все уже. Не было видно ни единого живого организма. Все казалось неестественным и наводило на мысли о могиле. Маскалл сказал:
– Я чувствую себя так, будто я умер и иду по иному пути.
– Я по-прежнему не знаю, что ты тут делаешь, – ответил Корпан.
– Почему я должен делать из этого тайну? Я пришел, чтобы найти Суртура.
– Я слышал это имя, но при каких обстоятельствах?
– Ты забыл?
Корпан шел, вперив взгляд в землю, явно озабоченный.
– КТО этот Суртур?
Маскалл покачал головой и ничего не сказал. Вскоре после этого долина сузилась настолько, что два человека, касающиеся пальцами друг друга посреди нее, могли положить другие руки на каменные стены по бокам. Она угрожала закончиться тупиком, но как раз тогда, когда дорога казалась наименее обещающей, и они со всех сторон были заперты скалами, невидимый дотоле поворот неожиданно вывел их на открытое место. Они вышли через обычную расщелину в гряде скал.
Огромный естественный коридор проходил перпендикулярно пути, которым они пришли; оба конца через несколько сот ярдов скрывались во мраке. Прямо посреди этого коридора шла пропасть с отвесными краями; ширина ее менялась от тридцати до ста футов, а дна не было видно. По обеим сторонам пропасти, напротив друг друга, находились каменные площадки шириной около двадцати футов; они также шли в обоих направлениях, насколько мог видеть глаз. Маскалл и Корпан вышли на одну из этих площадок. Карниз напротив был на несколько футов выше, чем тот, на котором они стояли. Позади площадок шли высоченные неприступные скалы, верхушки которых разглядеть не было возможности.
Ручей, вместе с ними вышедший сквозь щель, продолжал течь прямо, но вместо того, чтобы водопадом низвергаться с края пропасти, он шел от края до края наподобие жидкого моста. Затем он исчезал в расщелине скалы на противоположной стороне.
Маскалла, однако, гораздо более, чем это неестественное явление, изумило отсутствие теней, которое здесь бросалось в глаза еще больше, чем на равнине. От этого все место выглядело призрачным.
Корпан, не задерживаясь, двинулся вдоль карниза налево. Примерно через милю пропасть расширилась до двухсот футов. На противоположном карнизе высились три большие скалы, напоминавшие трех великанов, недвижно стоящих бок обок на самом краю обрыва. Корпан и Маскалл подошли ближе, и тут Маскалл увидел, что это статуи. Каждая имела высоту футов тридцать, изготовлены они были крайне грубо. Они представляли собой обнаженных мужчин, но тела и конечности были вытесаны лишь намеком – внимание уделялось лишь лицам, да и те были изваяны лишь в общих чертах. Над ними, без сомнения, трудились первобытные скульпторы. Статуи стояли вертикально со сведенными коленями и свисавшими по бокам руками. Все три были абсолютно одинаковы.
Когда они оказались напротив, Корпан остановился.
– Это изображение твоих трех богов? – спросил Маскалл, напуганный этим зрелищем, несмотря на природную смелость.
– Не задавай вопросов, а преклони колени, – ответил Корпан.
Он опустился на колени, но Маскалл остался стоять.
Корпан закрыл глаза рукой и молча молился. Через несколько минут свет стал заметно слабее. Тут Маскалл тоже встал на колени, но продолжал смотреть.
Становилось все темнее и темнее, пока все не стало походить на абсолютную ночь. Больше не существовало зрения и звуков; Маскалл был наедине со своим духом.
Затем один из трех колоссов постепенно вновь стал виден. Но это была уже не статуя, а живое существо. Из черной пустоты возникла гигантская голова и грудь, освещенные мистическим розоватым свечением, наподобие горного пика, купающегося в свете восходящего солнца. Когда свет усилился, Маскалл увидел, что тело прозрачно, и сияние идет изнутри. Конечности призрака окутывал туман.
Вскоре черты лица выступили явственно. На Маскалла смотрел безбородый двадцатилетний юноша с красотой девушки и бесстрашием мужчины; он насмешливо, загадочно улыбался. Маскалла охватил незнакомый таинственный трепет, смесь боли и экстаза, как у человека, пробудившегося посреди зимы от глубокого сна и увидевшего мерцающие, мрачные, нежные краски восхода. Видение улыбалось, не двигаясь, и смотрело куда-то позади Маскалла. Маскалла охватила дрожь от восторга и многих других эмоций. Он смотрел, и его поэтическая чувствительность обретала такой нервный и неописуемый характер, что он более не мог ее выносить и расплакался. Когда он вновь поднял глаза, образ почти исчез, и еще через несколько мгновений погрузился в полный мрак.
Вскоре появилась вторая статуя. Она тоже трансформировала в живую фигуру, но Маскалл не мог различить деталей лица и тела из-за яркого света, исходившего от них. Этот свет, бывший вначале бледно-золотым, стал пылающим золотым огнем. Он осветил весь подземный пейзаж. Каменные карнизы, скалы, он сам с Корпаном, коленопреклоненные, две несветящиеся статуи – все предстало, как в свете солнечного дня, с черными, четко очерченными тенями. Свет нес с собой жар, но необычный жар. Маскалл не чувствовал какого-либо увеличения температуры, но ощущал, что его сердце плавится до женской мягкости. Его мужское высокомерие и самовлюбленность незаметно ушли прочь; его личность, казалось, исчезла. Но осталась не свобода духа или беззаботность, а страстное, почти дикое состояние сожаления и страдания. Он ощущал мучительное желание СЛУЖИТЬ. Оно происходило от жара статуи и не имело конкретного объекта. Он беспокойно огляделся и задержал взгляд на Корпане. Положив руку ему на плечо, Маскалл прервал его молитву.
