Место, где они очутились, представляло собой большую продолговатую пещеру, стены, пол и потолок которой образовывал естественный камень. В пещере было два входа: тот, которым они вошли и другой, поменьше, прямо напротив. Пещера была холодной и мрачной; сырой сквозняк шел из двери в дверь. Множество шкур диких зверей лежали, разбросанные на земле. Несколько больших кусков вяленого мяса висели на веревке вдоль стены, в углу покоились несколько раздувавшихся винных мехов. Повсюду валялись бивни, рога и кости. У стены стояли два охотничьих дротика с прекрасными хрустальными наконечниками.
Хонт положил оба мужских камня на землю возле дальней двери; их свет освещал всю пещеру. Затем он подошел к мясу и, схватив большой кусок, принялся жадно его грызть.
– Мы приглашены на этот пир? – спросил Маскалл. Хонт, не прекращая жевать, показал на висящее мясо и на меха.
– Где чаша? – осведомился Маскалл, поднимая один из мехов.
Хонт указал на глиняную чашку, лежащую на полу. Маскалл поднял ее, развязал горлышко меха и, держа его под мышкой, наполнил чашку. Попробовав напиток, он обнаружил, что это чистый спирт. Он залпом выпил и сразу почувствовал себя много лучше.
Вторую порцию он предложил Корпану. Тот отпил глоток и, не говоря ни слова, протянул чашку обратно. Пока они были в пещере, он больше не пил. Маскалл осушил чашку и отбросил всякую осторожность.
Подойдя к веревке с мясом, он стянул вниз два больших куска и уселся на кучу шкур, чтобы вволю поесть. Мясо было жестким и грубым, но ничего вкуснее он в жизни не пробовал. Вкус был ему незнаком, что было неудивительно в этом мире странных зверей. Трапеза протекала в молчании. Корпан ел умеренно, стоя, а затем улегся на кучу меха. Его смелый взгляд следил за всеми движениями двух других. Хонт пока еще не пил. Наконец Маскалл покончил со своей трапезой. Он осушил еще одну чашку, удовлетворенно вздохнул и приготовился к разговору.
– А теперь расскажи поподробнее о ваших женщинах, Хонт.
Хонт принес еще один мех и вторую чашку. Он зубами сорвал завязку, налил и выпил две чашки одну за другой. Затем он сел, скрестив ноги, и повернулся к Маскаллу.
– Ну?
– Значит, с ними не стоит иметь дела?
– Они смертельны.
– Смертельны? Каким образом они могут быть смертельны?
– Узнаешь. Я наблюдал за тобой в лодке, Маскалл. Были неприятные ощущения, а?
– Я этого не скрываю. Временами мне казалось, будто я борюсь с кошмаром. В чем причина?
– Женская атмосфера Личсторма. Сексуальная страсть.
– У меня не было страсти.
– Это и БЫЛА страсть – первая стадия. Природа побуждает твоих людей к браку, а нам доставляет мучения. Подожди, пока не попадешь наружу. Эти ощущения вернутся – только в десять раз хуже. Спиртное, что ты выпил, позаботится об этом... И чем, ты думаешь, все это кончится?
– Если бы я знал, я не задавал бы вопросов.
Хонт громко расхохотался.
– Салленбод.
– Ты имеешь в виду, что это кончится тем, что я буду искать Салленбод?
– Но что из этого выйдет, Маскалл? Что она тебе даст? Сладкую, лишающую чувств, белорукую женскую негу?
Маскалл спокойно выпил еще одну чашку.
– А почему она должна давать все это первому встречному?
– Ну, на самом деле у нее этого нет, и она этого не даст. Нет, вот что она даст тебе, и что ты от нее примешь, поскольку не сможешь удержаться – страдание, безумие, может быть смерть.
– Может, в том, что ты говоришь, и есть смысл, но для меня это звучит как бред. Почему я должен принимать безумие смерти?
– Потому что тебя заставит твоя страсть.
– А как насчет тебя? – спросил Маскалл, покусывая ногти.
– О, у меня есть мои мужские камни. Я невосприимчив.
– Это все, что мешает тебе быть таким же, как другие?
– Да, но не вздумай выкинуть какую-нибудь шутку, Маскалл.
Маскалл продолжал спокойно пить и некоторое время молчал.
– Значит, мужчины и женщины здесь враждебны друг другу, а любовь неизвестна? – продолжил он наконец.
– Это волшебное слово... Должен ли я рассказывать тебе, Маскалл, что такое любовь? Любовь между мужчиной и женщиной невозможна. Когда Маскалл любит женщину, это ее любят женские предки Маскалла. Но здесь, в этой стране, мужчины являются чистыми мужчинами. Они не взяли от женщин ничего.
– А откуда берутся мужские камни?
– О, это не аномалия. Где-то должны быть целые залежи этого добра. Это все, что не дает миру быть чисто женским. Он стал бы одной большой густой сладкой массой, без всяких индивидуальных форм.
– И все же, та же самая сладость приносит мужчинам мучения?
– Жизнь абсолютного мужчины жестока. Избыток жизни для тела. Что это еще, если не мука?
Вдруг Корпан сел и обратился к Хонту:
– Хочу напомнить свое обещание рассказать о Маспеле.
Хонт взглянул на него со злобной улыбкой.
– Ха! Подземный человек ожил.
– Да, расскажи, – небрежно вставил Маскалл.
Хонт выпил и слегка рассмеялся.
– Хорошо, эта история коротка и вряд ли достойна упоминания, но раз вы интересуетесь... Пять лет назад сюда пришел незнакомец, расспрашивающий о свете Маспела. Его звали Лодд. Он пришел с востока. Одним ясным летним утром он встретил меня, возле этой самой пещеры. Если вы попросите меня описать его – второго такого человека я не могу себе вообразить. Он выглядел таким гордым, благородным, недосягаемым, что я почувствовал, как грязна моя кровь по сравнению с ним. Вы можете догадаться, что я не к каждому испытываю такие чувства. Теперь, когда я его вспоминаю, я понимаю, что он был не столько выше меня, сколько ИНЫМ. Я был так потрясен, что встал и разговаривал с ним стоя. Он спросил, в какой стороне гора Эдидж, и продолжал: «Говорят, там иногда виден свет Маспела. Что ты знаешь об этом?» Я сказал ему правду – что я ничего об этом не знаю, и тогда он продолжал: «Ладно, я иду на Эдидж. И скажи тем, кто придет за мной с той же целью, что им следует сделать то же. Вот и весь разговор. Он пустился в путь, а я с тех пор его не видел и ничего о нем не слышал.
– И ты не пошел за ним из любопытства?
– Нет, потому что едва он повернулся спиной, весь мой интерес к этому человеку почему-то пропал.
– Возможно потому, что он был для тебя бесполезен.
Корпан взглянул на Маскалла.
– Дорога для нас намечена.
– Похоже на то, – безразлично сказал Маскалл. Некоторое время разговор не клеился. Тишина казалась Маскаллу гнетущей, он начал ощущать беспокойство.
– Как ты называешь цвет своей кожи, Хонт, какой я ее видел при дневном свете? Он показался мне странным.
– Долмовый, – сказал Хонт.
– Смесь ульфирового и синего, – объяснил Корпан.
– Теперь буду знать. Эти цвета озадачивают чужеземца.
– А какие цвета есть в вашем мире? – спросил Корпан.
– Первичных всего три, а здесь у вас, похоже, их пять, хотя не могу представить, почему так получается.
– Здесь два набора первичных цветов, – сказал Корпан, – но поскольку один из цветов – синий – одинаков в обоих наборах, всего имеется пять первичных цветов.
– Почему два набора?
– Создаются двумя солнцами. Бранчспелл создает синий, желтый и красный. Альпейн – ульфировый, синий и джейловый.
– Удивительно, что это объяснение раньше не пришло мне в голову.
– То есть это еще одна иллюстрация необходимой тройственности природы. Синий это существование. Это темнота, видимая сквозь свет; контраст существования и пустоты. Желтый это отношение. В желтом свете мы самым ясным образом видим отношение предметов. Красный это чувство. Когда мы видим красный, нас отбрасывает обратно в наши личные чувства... Что касается цветов Альпейна, синий находится посредине и является поэтому не существованием, а отношением. Существование это ульфировый; следовательно, это должно быть иное существование.
Хонт зевнул.
– В твоей подземной дыре есть замечательные философы.
Маскалл встал и огляделся вокруг.
– Куда ведет другая дверь?
– Посмотри сам, – сказал Хонт.
Маскалл поймал его на слове, пересек пещеру широким шагом, отдернул в сторону завесу и исчез в ночи. Хонт резко встал и поспешил за ним.
Корпан тоже поднялся. Он подошел к нетронутым мехам со спиртом, развязал горлышки и дал содержимому вылиться на пол. Затем он взял охотничьи дротики и руками отломил наконечники. Едва он успел занять свое прежнее место, появились Хонт и Маскалл. Быстрые, подвижные глаза хозяина сразу заметили, что произошло. Он улыбнулся и побледнел.
– Ты не терял даром времени, друг.
Корпан не сводил с Хонта смелый, тяжелый взгляд.
– Я подумал, что неплохо бы выдернуть твои зубы.
Маскалл разразился хохотом.
– Жаба вылезла на свет с какой-то целью, Хонт. Кто бы мог этого ожидать?
Хонт, две-три минуты пристально глядевший на Корпана, вдруг издал странный крик, будто злой дух, и бросился на него. Они начали бороться, как дикие кошки. Они то оказывались на полу, то вновь на ногах, и Маскалл не мог разобрать, кто берет верх. Он не пытался расцепить их. Ему в голову пришла одна мысль и, схватив два мужских камня, он со смехом выбежал с ними через верхний вход на открытый ночной воздух.
