Буквы для неё были всего лишь закорючками на страницах книги сказок, которую читала им нянюшка перед сном в девичьей.
И зачем взрослые пишут чернилами на листах, ей тоже было невдомёк. Но относились они к этому очень серьезно и бережно. Особенно тётушка Алёна. Она хранила их на своем высоком столе, в шкатулке, бусами из которой позволяла играться девочкам.
Вера понимала, что, когда играешь в прятки нужно прятаться и дышать как можно тише, чтобы другие тебя не нашли. В этот раз водил Саша, а от него укрыться было очень сложно даже в таком большом поместье, как у Орловых. В комнаты старших членов семьи заходить было запрещено. Но Надя постоянно так делала, а потом не сознавалась. Вот, и, ещё не Вера, но Верочка решила поступить точно так же. Теперь Саша не сумеет найти её прежде остальных.
В покоях тётушки Алёны пахло, чем — то приторно сладким, как варенье. Аромат шёл от флакончика, который тётушка Алёна хранила со всеми другими скляночками на своем высоком столике, рядом со сверкающими бусами, серёжками и колечками, а также своим премилым детским портретиком в витой рамочке.
Нитка янтарных бусин свешивалась из крайней шкатулки, и Верочка, схватив их, потянула на себя. Бусы натянулись и потащили за собой шкатулку. Она перевернулась и все украшения, вместе с белыми прямоугольниками рассыпались по полу.
Переполняемая страхам порки, ещё не знающая, что в мире есть вещи куда страшнее, девочка залилась горькими детскими слезами. Скрипнула дверь, но вошла не тётушка Алёна, и даже не Саша. На плач пришёл Андрей Володарович. Он погладил по голове Верочку, все ещё сжимающую в кулачке бусы. Поняв, что никто не собирается её ругать, девочка начала успокаиваться.
— Вот и ладно, — ласково скала батюшка, вытирая дочери слёзы хлопковым платочком. — Ничего страшного, сейчас всё уберем.
Он взял одно из выпавших писем и замер. Верочка вновь чуть не расплакалась, увидев, как его брови сходятся на переносице, а зубы скрипят от злости. Андрей Володарович, затолкал все украшения в шкатулку, оставив дочери янтарные бусы, а письма забрал себе.
— Иди, — вытолкал он Верочку за двери. — Найди себе другое место для пряток.
Но не успела Верочка подумать, где скрыться, как старший брат уже выпрыгнул из — за поворота, и закричал:
— Нашел!
А затем грянула буря.
Это было так пугающе, и так быстро прошло.
Солнце заливало зелёную гостиную. Его лучи падали на коробочки, привезённые портнихой из столицы. Там блестело множество пуговичек, больших и маленьких, искрились бусинки, и мягко ниспадали шелковые ленты и похожие на паутину кружева. Рулоны шёлка и батиста лежали в тёмном углу, чтобы ослепляющие лучи не портили ткань.
Матушка стояла на маленьком табурете, который дядюшка Лев обычно использовал как подставку для ног. Швея и её помощницы кружили вокруг женщины, приставляя кусочки ткани и называли это платьем.
Вдруг в комнату забежала Снежинка, и как будто увидев упитанного воробушка, уставилась на коробочки. Она присела, повиляла ягодицами, выбирая лучшую позицию, напряглась всем телом и прыгнула. Ухватившись за голубую ленточку, она покатилась с ней по ковру. Помощницы швеи заохали и заахали. Снежинка прекратила играться с лентой, и кажется подумала, что сейчас в неё, запустят чем — нибудь тяжелым. Она понимала за что её будут бранить, а за что миловать, но не всегда могла сдержать себя.
Почуяв неладно, кошка покрепче зажала в зубах шелковую ленту и выскочила из гостиной, быстро перебирая лапами. Позже Надежда появилась с этой лентой в волосах. А пока, швеи делали, что — то несуразное называя это платьем.
Матушка такого не носит, подумала Верочка, она облачается только в красивые наряды. И это была чистая правда. Уже через несколько дней те же швейки принесли матушки на примерку совершенно другое одеяние. С расшитым золотой нитью и бусинами лифом. Шелк струился по её плечам.
— Волшебство, — выдохнула Верочка, наблюдая за примеркой. — Вы колдуньи.
Старшая швейка рассмеялась, не замечая, как напряглась Екатерина Бориславовна.
— Это называется шитьем.
— Шитьем? — задумалась Верочка, кажется, дворовые занимаются, чем — то таким.
— С помощью ниток, иголки и ткани получается платье, — швейка тронула воздушный подол. — Да что там платье, можно шить не только их, но и мужские костюмы, балдахины, пелёнки, сарафаны… Одни словом, чего только Ваша душа пожелает.
— Из этого? — Верочка ткнула в рулоны ткани, которые казались ей просто свернутыми занавесками.
Швейка кивнула.
Глаза девочки вспыхнули, как два маленьких солнышка, она бы тоже хотела шить платья. Через месяц швейке пришлось вернуться в поместье Орловых, только в качестве наставницы.
Они пришли в промозглый осенний день, когда с неба сыпалась неприятная морось и дул северный ветер. Земля наполнялась влагой, готовясь вот — вот впасть в зимнюю спячку, отдав главенства снегу и морозу.
Может быть погода была не главной причиной того, почему трое отпрысков Краевских выглядели, как замёрзшие воробьи на жердочке. Они жались друг к другу, скорее, чтобы найти опору в новом для них мире, нежели для большего тепла.
Их привез хмурый и бледный Андрей Володарович. Всё, что Вера поняла, так это с ними случилось большое несчастье, и батюшка взял их под своё крыло. Так получилась, что у них не осталось больше ни одного родственника.
— Какое несчастье, — качала головой тетушка Варвара. — Это всё от ваших…
Андрей Володарович обжог её взглядом и тётушка замолчала, низко опустив голову.
— Не смей говорить им подобного. Бедные дети и так на грани помешательства.
И он был как нельзя прав. Через две недели после пребывание в доме Орловых, пришлось отослать в Истрину первенца Краевских — Павла. Он почти ничего не ел, смотрел в одну точку, пускал слюни на камзол и ходил под себя. Конечно, не трудно было приставить дворовых смотреть за ним, но атмосфера дома резко изменилась в худшую сторону, а ещё он пугал Семена, тот начинал плакать всякий раз, когда видел его. А тётушка Мария только сильнее дула на угли:
— Вот, смотри на него внимательно. Не будешь учиться, станешь таким же.
После того, как Павла отправили в Истрину, она стала прибавлять к этим словам:
— И ты тоже отправишься туда.
Так было лучше и для его младших брата и сестры, которые по своей юности ещё не моли справить с чем — то плохим, и каждый раз, воспоминание навеянные видом брата заставляли их пачкать ночью простыни. А гроза и вовсе превращалась в настоящее испытание для всех Краевских.
Через месяц в себя немного пришёл Никита. Он перестал залезать под
